Владимир Петров - Яловые сапоги Страница 2

С официальными званиями у них, в общем-то, не получилось. После обеда, когда Даня делал уроки, они еще два-три раза назвали друг друга «сержант» и «старший лейтенант», и то только потому, что Дане так было удобнее выспрашивать подсказки к задачкам по арифметике (Даня сразу сообразил насчет этого: попробуй откажись, если к тебе обращаются официально!).

А между тем сам он всякий раз неловко ерзал на стуле, услыхав обращенное к нему слово «сержант». Дело в том, что Даня еще при встрече немножко приврал: на самом деле он был вовсе не сержант, а «младший сержант», и хорошо, что Леонид Кузьмич до сих пор не обратил внимания на его нарукавные нашивки (их было две, а не три!). К тому же Даня числился в отряде не командиром взвода — тут он тоже приврал, — а старшим барабанщиком, которому, правда, полагалось иметь две полоски на рукаве. Тем более что другого такого барабанщика в школе не было: один Даня умел так лихо и четко выдавать «дробь», выбивать «зарю» и «подъем флага». А уж о «походном марше» нечего было и говорить.

Даня должен был вечером отправиться в Крабью бухту, где затевалась очередная баталия с «высадкой десанта и захватом форта». Но не пошел, остался сидеть на теплом крылечке рядом со старшим лейтенантом Леонидом Кузьмичом. Ребята за забором долго свистели, вызывая Даню; наконец, среди жухлого плюша показалась физиономия Родьки Ляхновского и мгновенно исчезла. Потом Даня еще раз увидел Родьку на заборе уже ближе к крыльцу: тот глядел с таким изумлением, будто увидел во дворе по меньшей мере слона, прыгающего через веревочку.

Даня нарочно подсел поближе к старшему лейтенанту, эдак по-приятельски привалился к его боку, и они вдвоем стали глядеть на звезды.

Звезд было много, особенно над побережьем, над сумрачными увалами гор, где небо уже сделалось глубоким и черным. А над морем небо казалось светло-полосатым, похожим на вылинявшую тельняшку, и полосы эти начинались у самой воды, будто кто-то растушевывал, размазывал снизу вверх густо-синие всплески морской зыби.

Дане было тепло и уютно, дымок от сигареты Леонида Кузьмича приятно пощипывал глаза.

— Дядя Леня, а почему звезды так рассыпаны? По кучкам. Там вон кучка, там и там. А почему не везде поровну?

— А там свои миры, Даня, — сказал Леонид Кузьмич. — Так вот вместе им, наверно, теплее… А нам удобнее ориентироваться по ним. Каждая кучка — это созвездие.

У всех созвездий, оказывается, были удивительные и красивые названия: Андромеда, Орион, Стрелец, Кассиопея, Козерог, Гончие Псы… Этих псов Даня так отчетливо представил, что даже поежился от страха: мчатся в морозной тьме, распластав хищные тела, длинноногие зубастые псы, тяжело дышат, высунув красные языки.

— Страшно… — сказал Даня. — А вы ночью по горам тоже ходите?

— Иногда, — сказал Леонид Кузьмич. — Если бывает срочное задание. Или, например, при перебазировании.

— А зачем вы по горам ходите? — по возможности равнодушно спросил Даня и насторожился: ответит или не ответит? Ведь, наверное, тут-то и была военная тайна.

Однако Леонид Кузьмич ответил и даже рассказал о своих военных делах подробно. Они оказались к тому же не просто военные, а военно-топографические. Вместе с другими топографами — офицерами и солдатами Леонид Кузьмич ходил по Северному Уралу и делал топографическую съемку местности при помощи триангуляции — так называется метод засечки какого-нибудь места из трех разных точек. Потом это место «привязывают» к координатам и, когда таких «привязанных» мест набирается много, Леонид Кузьмич составляет карту. Зачем карта?? Да вот хотя бы для школьных занятий, чтобы на ней показывать, где какой город или откуда и куда текут реки. Кроме того, карта нужна и на тот случай, если предстоит путешествие: взглянул на нее, промерил свой маршрут и сразу прикинул, сколько часов придется идти, ехать, сколько продуктов следует взять на дорогу. Конечно, они, военные топографы, карты составляют не такие, как в школе, а очень подробные и точные, чтобы потом, если вдруг понадобится, по этим картам можно было безошибочно спланировать бой, провести полк солдат, колонну танков, надежно разместить ракетную позицию, а то и нанести красным карандашом полетные курсы военных самолетов.

Почему они ходят пешком? Ну, не всегда только пешком. У них имеются и вертолеты, и автомобили-вездеходы, и транспортеры-амфибии. Для передислокации и снабжения. А вот что касается съемки, то тут только на своих двоих, потому что работа эта кропотливая, ответственная, дотошная, все приходится мерить шагами и метрами. И не только горы. Степи, пески, таежные чащи — все повидали эти яловые сапоги.

— Да… — уважительно, с сочувствием протянул Даня… — Трудная у вас служба, дядя Леня. А сапог хоть вам хватает? Выдают?

— Выдают, — сказал Леонид Кузьмич. — Пару на год. А через каждые два года дают еще хромовые сапоги. Но в них ведь в тайге не походишь.

— Конечно, — согласился Даня. — Эти лучше. Покрепче. А почему они называются яловыми?

— По товару, из которого сделаны. Кожа на них коровья, стало быть, яловая.

Внизу на прибрежной косе вспыхнула гирлянда ночных фонарей, у ресторана «Поплавок» упали на воду разноцветные блики из освещенных окон — Даня любил наблюдать, как по вечерам эти огоньки качаются в волнах в такт музыке.

Где-то там, левее, в таинственной черноте бухты, среди ослизлых, пропахших морем камней трещат сейчас «автоматы», а Родька в старой отцовской мичманке истошно орет «полундра!», увлекая в атаку пацанов с Тополевой улицы. Потом они будут жечь костер в гроте, сушить промокшие штаны, жарить на углях крабов и ругать Даню, называть его «салагой» и «дохлым бичом». Ну и пускай ругают. Все-таки ему здесь интереснее.

Разве не приятно посидеть бок о бок с бывалым человеком, который пешком исходил целое государство? Да и не так уж часто приходится вести деловой мужской разговор, в котором каждое слово полно значительности и веского смысла.

— А моя мама геолог, — вздохнул Даня. — Бабушка называет ее «геологиня». Она сейчас работает в Манты-Хансийском округе. Это на Севере.

— Ханты-Мансийском, — поправил Леонид Кузьмич и потрепал Даню по макушке, положив ему на голову теплую ладонь. — Она ведь тоже скоро в отпуск приезжает?

— Приезжает, — удивился Даня, уловив в голосе Леонида Кузьмича какую-то новую интонацию. — А вы откуда знаете? Вам бабушка сказала? Верно?

— Верно.

— Она всегда в отпуск приезжает осенью или зимой. Бабушка говорит, что у мамы все не как у людей: люди отдыхают летом, а зимой работают. А у геологов — наоборот.

— Вот и у нас тоже так, — сказал Леонид Кузьмич.

Даня блаженно сожмурился, представив приезд матери: два распахнутых чемодана, полных всяких соблазнительных вещей, пестрых коробок и целлофановых пакетов. Особенно хорошо в первые дни: ему все время примеряют новые рубашки, ботинки, костюмчики и совсем не заставляют делать уроки. Бабушка достает из сундука любимую мамину медвежью шкуру и стелет ее на пол у кровати, а мама целыми днями читает книги, курит сигареты и ходит в красивых домашних туфлях с загнутыми носками, которые называются «багдадский вор».

А как же будет теперь, когда в доме живет чужой человек? Пусть даже хороший, но ведь чужой, совершенно посторонний…

Даня беспокойно завозился на ступеньке: почему же бабушка не подумала об этом?

— Тебе холодно? — спросил Леонид Кузьмич.

— Нет, — сказал Даня. — Это я так — ногу отсидел… А вы долго у нас будете жить, дядя Леня?

— Да как тебе сказать… Наверно, месяц. Отпуск у меня на тридцать пять суток.

Долго, решил Даня. Это и хорошо и плохо. Где же будет спать мама, ведь бабушкина кровать занята? Нет уж, лучше не думать — пусть разбираются и решают сами взрослые. В конце концов это не его дело.

— Вообще-то вам здесь будет скучно, — сказал Даня. — Ни позагорать, ни искупаться. Порыбачить, конечно, можно. Только у меня снасть неважная: на бычка. Если хотите, могу с ребятами поговорить, спиннинг достанем.

— Нет, зачем же, Даня. Лучше, пожалуй, купить. У вас, наверно, есть рыболовный магазин?

— Есть. Называется «Охота и спорт». Там попадаются хорошие снасти, стоящие, — сказал Даня и подумал, что так даже лучше: не придется выпрашивать у Родьки спиннинг.

— Вот и отлично. Завтра же мы с тобой туда и сходим. Не возражаешь?

— Так завтра же воскресенье — магазины не работают.

— Ах да! Я и забыл, — рассмеялся Леонид Кузьмич. — Ну, да не беда: ты мне покажешь, где этот магазин находится. А удочки на витрине пока посмотрим. Посоветуешь, какую купить.

— Это можно, — кивнул Даня.

Они сидели на крыльце долго, допоздна, и говорили про многие увлекательные дела: про космические корабли и ракеты, про танки, которые под водой форсируют реки, про таежных зверей и птиц, про полярное сияние и горячий ветер пустыни «афганец», про рыбу «маринку» с ядовитой головой и про то, как делаются сани, на которых зимой и летом ездят на оленях в ямальской тундре. Правда, Даня больше слушал, чем говорил, но ему все это очень нравилось, и еще нравилось, что Леонид Кузьмич нисколько не расспрашивал про учебу, не выпытывал, почему это у него тройка по арифметике, как непременно поступали все взрослые, с которыми Дане приходилось встречаться раньше.