Валерий Гуляев - Идолы прячутся в джунглях Страница 21

Экспедиция только начинала свои работы в Сан-Лоренсо, а студент-практикант из Пенсильванского университета Ричард Диль ходил уже в героях дня. Еще бы — он первым открыл для науки два совершенно новых каменных изваяния ольмеков, сразу же получивших по заведенным у археологов порядкам соответствующие номера: монумент № 21 и монумент № 20. Оба они, по словам счастливого первооткрывателя, непосредственно «увязывались» с обломками глиняной посуды и статуэток этапа Сан-Лоренсо, или, иначе говоря, относились к 1200-900 годам до н. э. Монумент № 21 изображает во весь рост бегущего зверя — собаку или койота с когтистыми лапами. Скульптура была намеренно повреждена, а затем ничком брошена на специальную «вымостку», состоящую из серпентиновых топоров и брусков того же материала. Это вполне определенно доказывало, что древний монумент разбили и захоронили в толще земли с соблюдением каких-то сложных церемоний и обрядов. А что, если подобные же пышные «похороны» применялись и в отношении других каменных скульптур ольмеков? И Майкл Ко принялся за кропотливую работу. Он тщательно пометил на карте все места прежних находок каменных изваяний из раскопок Стирлинга и Диля. Получалась довольно странная картина: там, где древние статуи встречались вместе или неподалеку друг от друга, они образовывали правильные ряды, ориентированные по линии север — юг. Что это — простое совпадение или строгая внутренняя закономерность?

И как только начался новый полевой сезон, профессор Ко приказал заложить раскоп в нескольких метрах от только что найденной каменной стелы. «Это была самая удачная затея, — вспоминал он впоследствии, — из всех, что я когда-либо предпринимал». Не прошло и часа, как из глубины земли показалась великолепная статуя коленопреклоненного человека почти в натуральную величину. Статуя лежала на боку, лицом на восток. Голова ее была намеренно отбита. Рук тоже нет, а на их месте в районе плеч два рубчатых диска с отверстиями, куда и должны были вставляться вращающиеся каменные руки. Настала пора подвести некоторые итоги. «Передо мной находился, — говорит профессор Ко, — монумент № 34, — лишенный головы и намеренно поврежденный. Но его положили на „подушку“ из красного гравия и засыпали толстым слоем земли, содержавшей большое число обломков известняка и щебня. Это событие имело место где-то в самом конце этапа Сан-Лоренсо. И тогда я высказал предположение, что здесь должны быть и другие, сходным образом уложенные изваяния, образующие прямые ряды в общем направлении на север. Как показали дальнейшие события, я был абсолютно прав».

Теперь можно было действовать с открытыми глазами, почти наверняка. От монумента № 34 строго на север проложили длинную траншею. И драгоценные находки не заставили себя долго ждать. Они появлялись из-под земли с завидной регулярностью хорошо налаженного заводского конвейера. Монумент № 38 — осколок громадного базальтового алтаря. Монумент № 37 — фигура сжавшегося перед прыжком в стальную пружину ягуара с начисто отбитой головой. Монумент № 41 — большая четырехсторонняя колонна с грубо намеченными контурами какого-то ольмекского божества. Но самым удивительным был, бесспорно, монумент № 43 — крохотная каменная скульптура, изображавшая фантастического восьминогого паука с пятью точками вместо глаз. А когда среди желто-красных отвалов траншеи показалась вдруг долгожданная статуя любимого ольмекского божества — «человека-ягуара», археологи окончательно уверились в торжестве научной идеи своего начальника. Майкл Ко буквально светился от переполнявшей его радости. Его ответ корреспондентам, нахлынувшим отовсюду в Сан-Лоренсо после первых известий о вновь найденных чудесах, насквозь пронизан лучезарным оптимизмом знающего себе цену первооткрывателя: «Здесь, в Сан-Лоренсо, спрятано в глубинах земли еще не менее 1000 каменных статуй. И у меня просто не хватит времени и сил, чтобы раскопать их все!»

Профессор явно поскромничал. Найденные им изваяния во много раз обогатили фонды нескольких крупнейших археологических музеев Мексики, посвященных искусству ольмеков.

Последняя из добытых в сезон 1967 года скульптур изображала какого-то царственно-важного человека в широком, застегнутом у шеи плаще, но опять-таки без каких-либо признаков головы. Ее аккуратно отбили еще в древности неведомые осквернители священных реликвий ольмеков. В руках он держит голову смертоносной гремучей змеи, служившей у прежних обитателей Сан-Лоренсо либо атрибутом власти, либо предметом религиозного поклонения. По мнению Майкла Ко, ольмеками правили могущественные цари — основатели обширных династий. Об этом говорит весь облик каменных изваяний, найденных археологами в ольмекских городах и селениях. Они изображают сцены побед над врагами, связанных пленников и последующий триумф грозного владыки. Точно такие же мотивы были широко представлены позднее и в искусстве многих центральноамериканских народов: майя, нахуа, сапотеков, тотонаков, миштеков и т. д. Подобные скульптуры призваны были прославлять силу и могущество правителя в глазах его подданных. Причем они воздействовали на зрителя не только выразительностью, искусно переданной резцом древнего мастера, но и своей монументальностью — огромными размерами. К сожалению, так успешно начатые раскопки пришлось вскоре прекратить. Черные грозовые тучи уже маячили далеко на востоке, возвещая о близком приходе сезона дождей с его неистовыми тропическими ливнями, туманами и непролазной грязью.

Когда улеглись первые восторги по поводу находки великолепных статуй ольмекских богов и героев, перед Майклом Ко вновь встал во весь рост один неизбежный вопрос. Ведь каждый монумент, обнаруженный в Сан-Лоренсо, был намеренно разбит или поврежден, а затем уложен на специальном полу из красного гравия и засыпан сверху толстым слоем земли и хозяйственного мусора.

Но кто сделал это? И с какой целью?

В материальной культуре Сан-Лоренсо нет никаких следов нашествия чужеземных армий: сожженных и рухнувших зданий, сломанного оружия и беспорядочно наваленных друг на друга человеческих скелетов с пробитыми черепами.

Совершенно очевидно, что чужеземцы не имели никакого отношения к тем драматическим событиям, которые разыгрались на последнем этапе существования города, примерно в 900 году до н. э. Поэтому, согласно Ко, здесь могла идти речь только о восстании угнетенных низов. И в воображении ученого тут же возникла яркая картина этих далеких исторических событий.

Итак, роковой рубеж был уже пройден. В десятках городов и селений, разбросанных у подножья горных хребтов Тустлы и на болотистых равнинах Веракруса и Табаско, в том числе и в самом Сан-Лоренсо, жизнь внешне текла по-прежнему. Но ольмеки находились уже на краю пропасти. Их великолепная цивилизация, созданная усилиями многих поколений земледельцев, доживала последние дни. Зловещие семена распада и гибели зрели внутри самого общества ольмеков. Надо лишь на мгновенье представить себе его сложную и противоречивую структуру, чтобы понять, какой ураган праведного гнева готов был со дня на день обрушиться на голову правящей касты. Небольшое ядро светских аристократов и жрецов, усилиями которых поддерживался внешний блеск ольмекской цивилизации, сознательно обрекало своих многочисленных подданных на нищету и бесправие. На долю же простых земледельцев оставались лишь непосильные налоги, бесконечные поборы и трудовая повинность на строительстве дворцов и храмов. Ритуальные центры росли среди болот и джунглей словно грибы после дождя, а крестьянин все туже затягивал пояс.

Именно там, в среде угнетенного, но непокоренного народа и родилась, вероятно, песня борьбы и гнева, донесенная до наших дней в одной из древних книг майя, «Чилам-Балам»:

Ах, братья!..Близки страданья наши.И приближается жестокость нищеты,Налоги, подать…Едва успели вы на свет явиться,Побеги нежные лишь завтрашних деревьев,     А вас налогов бремя тяжкое     Придавит…     Готовьтесь все     Переносить тяжелые страданья,     Что вереницею придут к нам     В течение катуна, что наступит.     То будет пора печалей,     Времена господства     Дьявола…     Кровопролитий страшных, и болезней смертных,     И засухи, и саранчи нашествий,     То — пропасть нищеты…     Эпоха скорби нашей,     Слез горьких и страданий.     Рабы — деревья,     Раб — камень,     Слово — раб,     Все населенье — в рабстве.[7]

И йельский профессор продолжает развивать свою гипотезу дальше.

Неизвестно, кто первым бросил клич к восстанию, но за оружие взялись все, дружно и яростно, с надеждой на лучшие времена. Какая же сила могла устоять перед натиском этого всесокрушающего урагана народного гнева?