Михаил Шмушкевич - Я вас жду Страница 27

— Здравствуйте, Лидия Гавриловна. А мы к вам в гости, произнесла я громко и весело. Я улыбнулась, но почувствовала, как одеревенели губы.

— Здравствуй, бабушка, — дрогнул голос Руслана.

— Здравствуйте, милые дети мои, — отозвалась молодым звонким голосом Лидия Гавриловна. — Почему вы стали? Подойдите ближе. Трофимушка, вон стулья. Руслан, ох как ты вырос! И окреп.

Руслан постепенно приходил в себя. Это же его бабушка! Она только изменилась, похудела до неузнаваемости, а голос-то её!

— Бабушка, знаешь, я получил пятёрку! — сообщает он не без гордости и с сознанием, что лучшего подарка для неё быть не может.

— По какому предмету? — интересуется Лидия Гавриловна, поглядывая на меня. Её улыбка, хотя и даётся ей с большим трудом, искренняя, благодарная.

— По математике.

— Галина Платоновна поставила?

— Нет, не она, — обижается Руслан. — Наш математик Олег Несторович. Он зря не поставит.

— Лидия Гавриловна, Руслан председатель кружка занимательной математики, — вставляю.

Старушка кивком благодарит за такую приятную весть, но смотрит на меня упорно, сосредоточенно и со скрытой обидой: зачем, мол, обманываешь, неужели думаешь, что я лишилась рассудка?

— Да, честное слово, — спешу заверить больную. — Я сама узнала об этом случайно, от самого математика.

Странная вещь, и Трофим Иларионович принимает моё сообщение только как подарок для больной. Не верит! Оборачиваюсь за помощью к Руслану.

Мальчик доволен, кивает головой:

— Точно, по-честному.

Перехватываю взгляд Багмута-старшего. В нём, кажется мне, вопрос: «От самого математика? Того новенького, молодого?». Краснею, почему, не знаю.

— Галина Платоновна, вы об этом не писали ни мне, ни матери, — замечает как бы вскользь Багмут.

«О чём? — хочу спросить и ещё больше краснею. — О самом математике? Что с вами, Трофим Иларионович, он мне ни капельки не нравится, ни настолечко».

Хотела, но понимаете… — не узнаю своего голоса, прозвучавшего стеснённо, неуверенно.

— Меня же, папа» избрали только совсем недавно, а пятёрку получил позавчера, — выручает меня Руслан.

Умница сорванец! Теперь всё в порядке.

Внук преподносит Лидии Гавриловне передачу, которую мы с ним привезли.

— От нас, бабушка, — ставит мальчик осторожно на тумбочку светло-розовый полиэтиленовый мешочек. — Всё тут свежее-свежее. Коржики мы с Галкой напекли, а яички, знаешь, прямо из-под курочек, — хвастливо заявляет маленький Багмут.

— Из-под курочек? — переспрашивает, вновь повеселев, Лидия Гавриловна. — Откуда это известно?

— Как откуда? — поражён внук. — Я же их сам насобирал!

— Сам?!

— Ну да. У нас с Галкой курочки есть, семь штук.

— Трофимушка, откуда у нас дома взялись куры?

— Не тут, бабушка, а в Сулумиевке, — объясняет, смеясь, Руслан. — А весной мы с Галкой разведём ещё кроликов. Они, знаешь, быстро размножаются. А корм для них — куда глазом ни кинь, — лежит, не то, что в городе. У Михайлика Барзышина их шестнадцать… Летом — во дворе держат, сейчас, зимой, — в пристройке.

— А разве уже холодно?

— Ну да, снег.

— Потеплеет ещё, снег растает, — уверяет Лидия Гавриловна внука.

— Нет, что ты! — возражает Руслан. — Лист с вишен опал — знай, настоящая зима наступила.

Мой подопечный без умолку болтал, хвастал приобретённым опытом. Отец и бабушка переглядывались, а я терялась в догадках, не знала, довольны ли они тем, что то и дело слышали: «У нас с Галкой…», «У нас с Галкой…», «У нас с Галкой…»

— Мама устала, — произнёс Трофим Иларионович едва слышно, словно больная уже уснула, и указал нам глазами на дверь.

Мы тихо, на цыпочках, стали выходить из палаты, и когда уже были у дверей, нас догнал отдалённый, словно идущий из каких-то глубин, голос:

— Галина Платоновна, останьтесь, пожалуйста.

Я вернулась к койке и села на прежнее место.

— Лидия Гавриловна, вам бы прилечь, — решилась я нарушить тягостную тишину.

Но больная не слышала меня.

— У нас с Галкой… У нас с Галкой… У нас с Галкой… начали шептать бледно-синие сморщенные губы.

Я подумала: «Это её очень расстроило. Не «у нас с бабушкой», не «у нас с папой…» Она, Лидия Гавриловна, ещё не закрыла глаза, ещё дышит, а её любимый внук уже нашёл ей замену — «у нас с Галкой…»

— Галина Платоновна, дайте мне вашу руку. Спасибо… — Она опускает веки, и из-под ресниц выступают две слезинки, медленно катятся по впалым щекам. — «У нас с Галкой…» — хорошо. Спасибо… Я вот умру…

— Зачем так?..

— Не надо, Галина Платоновна, — подняла руку Лидия Гавриловна. — Я умираю спокойно. Теперь у Руслана есть материнская ласка, в которой он так нуждается. — Она коротко кивнула, очевидно, самой себе. — А за Трофимушку я не тревожусь: он у меня серьёзный, не возьмёт в дом лишь бы кого.

Лидия Гавриловна опустила веки, умолкла, а я полотенцем принялась вытирать её вспотевший холодный лоб. Затем, сложив руки на коленях, с терпеливым ожиданием стала следить, не уснула ли.

— Посидите ещё минутку, — просит Лидия Гавриловна.

Если б её глаза не были затуманены предсмертной поле ной, она бы увидела, как я побледнела.

Свирепствует вьюга, словно стая разъярённых зверей напала на нашу хату и бесцеремонно царапает стёкла, ломает в саду вишни, пытается сорвать калитку. А в комнате тихо, уютно, весело потрескивают в печи дровишки, ставший за день Руслан спит, а я, открыв свой дневник, обдумываю, как отразить пережитое за последние дни. А переживаний было предостаточно!

Прежде всего смерть Лидии Гавриловны. Мать профессора Багмута умерла сразу, как только мы покинули её палату, но об этом мне стало известно лишь утром следующего дня. Выйдя из больницы, помню, я сразу же нашла телефонную будку и позвонила тёте Ане.

Продолжительные гудки, никто не отзывается. «Моя хозяйка, наверное, включила телевизор на всю мощность», — решаю.

Через стекло наблюдаю за профессором и его сынишкой. Трофим Иларионович угрюм, задумчив, а Руслан стоит с понуренной головой. Переживает мальчик, о бабушке думает, о расставании вспоминает. Ну и пусть!

Я категорически против слащавости, против всякой умилённости и ложной трогательности, — но позвольте! — почему мы так ужасаемся, если на глазах у детей выступают слёзы, когда они чем-то взволнованы? Колобок не попал в зубы к лисе, Баба-Яга добрая, симпатичная старушонка… Вздор! Дети любят, ценят правду и неплохо разбираются в ней.

— Ал-ло. Слу-ша-ю.

Тётя Аня. Наконец-то! Интересуюсь её самочувствием и спрашиваю, можно ли мне остановиться у неё денька на два-три.

В ответ слышу знакомый хриплый хохоток:

— Дал топор — дай топорище? Так следует вас понимать, товарищ Троян? Между прочим, здесь не гостиница и я не дежурный администратор.

Хочу бросить трубку — стесняюсь Руслана, Трофима Иларионовича. Что делать? Безвыходное положение! Остановиться у Багмутов я заранее отказалась, да и сам профессор не очень-то настаивал. Куда же теперь? В гостиницу? Останавливаются же где-то люди…

— Ал-ло! Га-лоч-ка!

— Слушаю…

— Что, Галочка, — слышу весёлый голос. — Когда надо — «родненькая, милая», а взяла своё — «извините, мы не знакомы»?

— Да-да-да, — повторяю машинально, растерянно, встретившись с настороженным взглядом Трофима Иларионовича. — Простите, я найду, мир не без добрых людей, — продолжаю лепетать.

— Вот чего не ожидала, так не ожидала. Приходи, глупенькая, где ты там?

Как же я забыла, что тётя Аня любит «брать пробу»?

Такси останавливается у подъезда знакомого дома на Репинском. И тут происходит такое, что глазам собственным не верю: из машины вслед за мной выходит и Руслан.

— До свидания, папа.

— Руслан, ты куда? — восклицает крайне удивлённый Трофим Иларионович.

— Я с Галкой.

— А домой?

— Я с Галкой, папа.

Казалось бы, я должна была этому радоваться — не может, мол, мальчик без меня. Однако, встретившись с растерянным и грустным, беспомощным взглядом профессора, я вся как-то внутренне сжалась и, посмотрев на него с дружеским участием, подумала: судьба наносит ему удар за ударом: единственный сын, далеко не ребёнок, одиннадцать скоро будет! — предпочитает остаться у чужой женщины, в чужой квартире.

— Руслан, у тёти Ани полно квартирантов, — решилась я на обман. — Ты же слыхал, я еле её уговорила…

Мальчик опустил глаза и молча кивнул.

— Ладно, — махнул он рукой, усаживаясь обратно в машину. — Созвонимся, Галка, да?

— Обязательно.

Он звонил почти ежечасно, находя каждый раз для этого веские предлоги. А на следующее утро позвонил Трофим Иларионович и упавшим голосом сообщил, что Лидии Гавриловны уже нет. Не верилось, хотя внутренне я была подготовлена к такой вести.