Брайан Джеймс - Грязный лгун Страница 29

И, может быть, мы оба слишком запутались, чтобы быть вместе, может, если мы сойдемся, это кончится тем, что мы будем прятаться вместе… Но я надеюсь, что нет. Я надеюсь на то, что, возможно, мы не только поймем друг друга, ведь мы оба знаем, что значит прятаться, и что каждому из нас будет легче в своем укрытии, зная, что за его пределами есть кто-то, кто примет тебя в свои объятия, кто-то, чьи руки идеально подходят к твоим.

Я единственный на трибуне, кто аплодирует, когда она закончила, но вместо того чтобы смутиться от взглядов, которыми меня одаривают другие, я тоже смотрю на них в ответ — так, что они начинают задумываться: может быть, я прав и им тоже следует поаплодировать.

Я слышу, как Рианна спрашивает тренера, может ли она устроить себе перерыв.

Он смотрит на меня, следуя ее взгляду, глубоко вздыхает, но потом говорит ей:

— Хорошо, даю тебе десять минут. — И она закусывает губу, чтобы не улыбнуться, когда идет ко мне, и я иду ей навстречу, чтобы пойти с ней в более уединенное место.

— Привет, — говорит она, ее голова повернута в сторону, она не хочет смотреть на меня сейчас, когда мы стоим достаточно близко, чтобы прикоснуться друг к другу.

— Привет, — говорю я, тоже не глядя на нее.

Потом мы молча идем через небольшой коридор, подходим к двери.

— Пойдем на улицу? — спрашивает она.

И я отвечаю:

— Конечно.

И она открывает дверь, позволяя солнечному свету поглотить нас.

— Рианна, послушай… — начинаю я. Она опускает голову, держит свои руки перед глазами, изучая форму своих пальцев, по ее лицу я вижу, как сильно я ее обидел, я вижу, что она прекрасно понимает, что я собираюсь ей сказать, и уже пытается решить, простит она меня или нет. — Я не то хотел сказать… это все не о тебе. Мне не стоило так говорить.

Она поднимает голову, из-за яркого солнца я не вижу ее глаз, которые смотрят на поля за школой.

— Я думала, что больше не увижу тебя, — произносит она.

— Я знаю, прости меня, — говорю я, — прости, — повторяю я. Я буду повторять это столько, сколько потребуется, пока она не поверит мне.

— Син рассказал мне, что произошло — о драке и обо всем остальном. — Она моргнула от солнца, потом повернула голову в мою сторону. Теперь ее глаза изменились, они стали такими, какими были, когда она смотрела на меня через класс — прекрасными. — Он сказал, что ты вернулся домой, но он не знал, вернешься ли ты в школу.

— Да, — говорю я, — я вернусь в школу.

Она улыбается, когда я это говорю, она улыбается, потому что ей понятно, что она является одной из причин, почему я передумал.

Но ее улыбка быстро исчезает, когда она продолжает рассказывать.

— Некоторые парни стали распускать о тебе слухи, говорят разные вещи, — говорит она. Ее руки расслаблены, свободно опущены вниз, приглашая меня подойти ближе.

— Да, я это предполагал, — отвечаю я.

Когда наши руки встретились, на какое-то мгновение все вокруг перестало существовать — в этот миг существовали только мы, освещенные белым светом солнца.

— Некоторые начали и мне говорить всякое, — Рианна прижимается теснее ко мне, и я своей кожей ощущаю биение ее сердца, чувствую тепло ее тела через свою футболку. — Я сказала им, что они просто ничего не знают.

— Прости.

— Все в порядке, мне нет дела до них. — Я снова вижу толику грусти в ее глазах, когда провожу пальцами вверх по ее руке до плеча, — Мне важен ты, и я не позволю им говорить, что ты сошел с ума.

И мне кажется, что наши очертания стали нечеткими, что все остальное в мире отчетливо и твердо, а мы стали расплывчатыми, отделились от всего — по крайней мере, такое ощущение возникло, когда наши губы встретились. Мы обнимаем друг друга и целуем, и нам все равно, что кто-то посторонний будет болтать о нас.

Потому что пока мы друг у друга есть, у нас есть все, что нам нужно. Потому что пока нам хорошо вместе, нам больше никто не нужен. Потому что пока мы есть друг у друга, нам не нужно хранить никаких тайн или прятаться, потому что друг для друга мы не такие уродливые, какими нас хотят видеть другие.

— Я не хочу, чтобы ты оставлял меня, — шепчет она.

Я обнимаю ее так, как меня однажды обнимал ангел.

Я обнимаю ее так, чтобы она перестала бояться, чтобы она больше не чувствовала себя одиноко, чтобы я тоже перестал это чувствовать.

— Не оставлю. Обешаю.

Прежде чем снова пойти в спортзал, она спрашивает меня, приду ли я к ней домой завтра, она хочет, чтобы я пообещал ей, что я приду, несмотря ни на что.

— А твоя мама, она ведь не хочет, чтобы я бывал у вас? — спрашиваю я.

Рианна снова подходит ко мне, кладет руку мне на грудь и улыбается.

— Нет. Зато я хочу, — говорит она. — Кроме того, я говорила с ней на днях и сказала ей о своих чувствах, о том, что я недавно тебе говорила. В общем, она вроде согласилась, что, пожалуй, была чересчур строга.

— Значит, мне можно прийти? — спрашиваю я, вспоминая, как на меня смотрела ее мама, как она заставила нас сидеть на стульях в разных концах комнаты.

— Конечно, ты можешь прийти, — Рианна улыбается, она говорит, что если я приду, то, может быть, она позволит мне еще раз себя поцеловать.

— Хорошо, я приду, — говорю я, и она снова улыбается.

Когда она возвращается в спортзал, остается надеяться, что мой разговор с отцом будет хоть немного похож на этот.

Я специально пошел домой длинным путем, проходя по тем улицам, по которым никогда не ходил, чтобы убедиться в том, что они именно, такие, какими я их себе представлял.

Я пошел длинным путем, потому что знал, что дома за кухонным столом меня ждет нечто более тяжелое, чем прогулка, нечто более опасное, чем сложенная газета, нечто большее в выражении лица отца, чем отзвук прочитанных новостей, потому что знаю, что он не будет сосредоточен на колонке хроники или на турнирной таблице бейсбольных игр, проходящих в разных частях страны. Я знаю, что перед его глазами будут строчки из моих блокнотов, пусть даже они не были нигде напечатаны, пусть даже он сам их и не читал, а знает о них от Дженет, и я думаю, что для него это даже тяжелее, чем услышать обо всем от меня.

Я свернул сюда с последней дороги, не зная, что окажусь в этом парке с холмом, который возник не из-за рек или гор, а был создан с помощью тракторов и экскаваторов.

Я знаю, что мне надо идти домой, я знаю, что мне нужно смело принять то, что я так давно откладывал, но я думаю, что ничего страшного не случится, если я потяну время еще чуть-чуть.

Я не останавливаюсь, чтобы рассмотреть людей, гуляющих в парке, я так же легко могу это делать и на ходу. Я заметил, что они не смотрят на меня так пристально и долго, как делали бы, если бы я смотрел в cторону от них, оказывается, глядеть на людей прямо проще, чем прятаться от них.

Я вижу траву, и что бы ни изменилось в моей жизни, трава до сих пор пахнет так же, только теперь приходится прилагать больше усилий, чтобы замечать эти вещи — чтобы замечать, что голоса детей больше похожи на голоса маленьких животных, чем на голоса людей, что иногда, когда ты этого хочешь, солнце может светить ярче, его лучи могут греть тебя сильнее.

Ей не надо быть здесь — быть здесь для того, чтобы я увидел ее стоящей на вершине холма, позволяющей мне поймать себя, потому что она здесь, в моей душе, всегда просит меня поймать ее. Сегодня я думаю, что, может быть, я это и сделал, может быть — только сначала мне надо перевести дыхание.

Я пускаюсь бежать внезапно, перехожу от шага к бегу, когда позади меня ничего нет и нет ничего впереди — разве что будут сны, которые не будут кончаться ранами от собачьих зубов.

Я совсем не чувствую себя кроликом, когда бегу.

Я чувствую себя быстрее, легче, смелее.

Земля ждет меня, чтобы поймать меня, когда я достигну вершины холма… Я раскидываю руки широко в стороны и кружусь — один круг, другой, как лопасти винта вертолета, но я не пытаюсь поднять себя в небо, к воображаемым небесным замкам, я просто сбавляю скорость, чтобы помягче удариться о землю, когда приземлюсь.

Единственное, на чем я пытаюсь сосредоточиться, — это белый диск солнца, хотя мне всегда говорили, что смотреть на солнце вредно для глаз. Но это не может быть так уж вредно, потому что там можно увидеть столько удивительного — что-то движется по диску солнца, будто картинки в телевизоре.

Я вижу там нас… различные оттенки белого пламени похожи на следы, оставляемые фейерверком.

Рианна и я.

Когда я закрываю глаза, я все еще вижу нас, стоящих в отсветах высвеченных на внутренней поверхности моих век, я думаю о том, что еще может с нами случиться.

Я представляю нас завтра у нее дома, ее маму, взирающую из коридора на то, как мы держимся за руки, и представляю, что, возможно, из-за этого они станут только ближе, вместо того чтобы совсем отдалиться друг от друга.