Франсин Риверс - Царевич[The Prince] Страница 31

Кто–то колотил в дверь.

Рядом встрепенулась Рахиль.

— Что там?

Ионафан натянул одежду.

— Я пришлю служанку. Запрись на засов и не открывай, пока я не вернусь. — Он выбежал за дверь, скликая слуг.

Его ждал Авен — Езер. — Филистимляне идут, господин мой.

— Пошли гонца к царю Саулу! Пусть передаст: «Поспешай и приходи! Филистимляне напали на землю!» — Ионафан на бегу затянул перевязь меча.

Пожалуй, нет худа без добра.

Блуждающему царю придется воротиться домой. На время. Но Ионафан знал: как только нынешняя беда пойдет на убыль, отец снова примется за свои безумные попытки убить Давида.

Глава шестая

Опасения Ионафана оправдались: царь Саул продолжал преследовать Давида, несмотря на все более грозные признаки грядущего филистимского нашествия.

— Давид в Ен — Гадди. Теперь то он попался! На этот раз не уйдет!

Год за годом длилась погоня, Саул без устали охотился за Давидом.

— Оставь его в покое, отец! Лучше вспомни о филистимлянах! Ты что, хочешь, чтобы они захватили нашу землю и надели на нас рабское ярмо? Ты нужен Израилю здесь!

— Что пользы, если я больше не буду царствовать?

Саул со своим трехтысячным отрядом вновь отправился на поиски Давида — выслеживать его самого и его возросших числом последователей по горам, где живут дикие серны.

Ионафан, оставленный оборонять царство, созвал представителей колен, чтобы обсудить, как лучше защититься от неприятеля. Он трудился день и ночь: выслушивал донесения, отправлял новые отряды крепить оборону, успокаивал народ, живущий в страхе перед новой войной.

Когда Саул вернулся домой из похода, и на этот раз не увенчавшегося успехом, он умножил свои грехи, отдав Мелхолу в жены Фалтию, сыну Лаиша.

— Так нельзя, отец! Ты же толкаешь ее на прелюбодеяние!

— Фалтий без ума от твоей сестры. И это мне на руку. Если бы она противилась, я бы еще подумал.

Ионафан знал, что спорить бесполезно, и послал гонца к Самуилу, умоляя прозорливца придти и вразумить царя. Так и не дождавшись от него ответа, Ионафан отправился к сестре, однако та была далека от того, чтобы горевать по поводу царских замыслов. Она решила, что Давид ее бросил.

— Разве я не заслужила немного счастья? Давид — такой трус! Единственное, на что он способен — убегать и прятаться по пещерам, как дикое животное.

— Ты предпочла бы, чтобы он защищался и убил нашего отца?

— Почему я должна провести остаток жизни без мужа, сидя взаперти в своих покоях?

— У тебя есть муж! Давид — твой муж!

— Тогда где он? Посылает мне любовные песни? Тоскует обо мне, как я тосковала о нем все эти годы? Ему на меня плевать. И всегда было плевать. Он думал за счет женитьбы на мне подобраться на ступеньку ближе к трону. — Она вздернула подбородок. — И вообще, выдать меня за Фалтия — отцовское желание, и я буду послушной дочерью. Кроме того, Фалтий красивее Давида.

— Это все, о чем ты в состоянии думать, Мелхола? Насколько муж хорош собой?

Глаза ее потемнели. — Фалтий меня любит! Ты видел, как он смотрит на меня? У нас родится много замечательных сыновей. Красивых, сильных сыновей. Я помогу устроить дом Саула!

— Не бросайся так легко словами, сестренка. В один прекрасный день Давид станет царем.

— Твои предательские речи — измена царю, нашему отцу!

— Отец все знает. Самуил сказал ему, что Бог избрал другого. Вот почему Саул так сильно ненавидит Давида, вот почему не устает гоняться за ним. Но Бог превозможет…

— Бог! Бог! Ты только и думаешь о своем Боге.

— Давид будет царствовать, Мелхола. Дождешься его — станешь царицей. А если все–таки вступишь в этот брак, знаешь, что с тобой сделает Давид, когда вернется?

Глаза ее вспыхнули огнем. Она отвернулась, подернула плечами. — Давид заберет меня обратно. — Она снова посмотрела ему в лицо. — Я скажу, что царь Саул приказал мне выйти замуж, и у меня не осталось другого выбора. В конце концов, это правда.

— Это не имеет значения. По Закону ты будешь осквернена. Давид никогда больше не будет спать с тобой.

— Будет!

— Нет, не будет.

Она разразилась бурными рыданиями. — Я не виновата, что все решают за меня.

Ему было тошно смотреть на нее.

— Ты сама идешь на этот шаг, и с большой охотой!

— Ты больше заботишься об этом несчастном пастухе, чем о родной сестре!

— Ты, моя сестра, не лучше блудницы, которая отдается тому, кто предложит цену выше, и развратничает перед идолами!

Потрясенная, она уставилась на него глазами полными страха. — Я любила Давида. Ты сам знаешь: я его любила. — Гневный румянец выступил у нее на щеках. — И что мне с этого? У меня есть сыновья? Тебе то легко меня осуждать. У тебя есть жена. И сын скоро будет!

Рот ее перекосился, выплевывая горький яд: — Она, наверное, народит тебе дюжину сыновей и дочерей, таких же распрекрасных, как ты сам. Божья отрада! Первенец, любимчик царя! А мне хоть какая–то надежда есть самой родить сына? Скажи–ка мне, брат. Если Давид не станет защищаться от отца, он обречен бегать от него еще много лет, пока тот не помрет. А отец у нас с тобой крепкий мужчина, верно? Я буду уже старуха, когда вернется Давид — если он вернется. Слишком старая, чтобы иметь детей! Ненавижу его! Ненавижу жизнь, на которую он меня обрек! Лучше бы отец его убил, и мы все бы с этим покончили!

— Пусть Господь явит наружу, какая ты на самом деле! — Ионафан ушел прочь, поклявшись в душе никогда больше не видеть лица сестры.

Саул возвратился из похода и заперся у себя. Приближаться к нему дозволялось лишь Ионафану да самым доверенным из царских слуг. Саул почти не уделял внимания государственным делам. Сидел, бледный, унылый, отягощенный думами, подперев рукой подбородок, а Ионафан пересказывал ему донесения, поступавшие из разных колен. Но паря интересовали только карты, в особенности, те, на которых были обозначены места, где скрывался Давид.

В раздражении Ионафан послал за Авениром.

— Что могло случиться там, на козьих тропах, что повергло царя в такое дурное расположение духа?

У воина заходили желваки на скулах. — Мы чуть не схватили Давида. Мы были близко. Даже не предполагали, насколько близко.

— Что ты этим хочешь сказать?

Авенир заметно смутился. — Царю понадобилось облегчиться. Он зашел в пещеру на склоне, а охрана осталась караулить снаружи. Когда он спустился к нам, мы вышли на дорогу, и тут появился Давид.

— Где?

— У самого входа в пещеру. Он сидел внутри со своими людьми, все время, пока царь делал там свои дела. — Глаза его потемнели. — Вот, наверное, повеселились.

— И что сделал Давид?

— Окликнул нас. Он сказал: его люди подстрекали его убить Саула.

— Это Иоав с братьями, без сомнения. — Ионафан живо представил, как они уговаривают Давида воспользоваться благоприятным моментом, убить царя и самому завладеть венцом.

— Что еще сказал Давид?

Авенир стиснул челюсти. — Много наговорил. — Воин сердито смотрел на Ионафана, поджав губы.

— Расскажи мне все, Авенир.

— Сказал, что пощадил царя, потому что Саул — помазанник Божий. Зато он потихоньку отрезал край одежды твоего отца, чтобы показать, как близко от него находился. Естественно, заявил, что ни в чем не повинен. А потом стал кричать, чтобы Господь рассудил их с твоим отцом и молиться, чтобы Бог отомстил за все зло, которое, по его словам, царь ему причинил. — Авенир презрительно усмехнулся. — Да, конечно, Давид еще поклялся, что и пальцем не тронет царя. Он сказал: «От беззаконных исходит беззаконие». Смел говорить с царем, как с каким–то самозванцем. Этот человек нанес твоему отцу больший урон, чем все филистимляне вместе взятые!

— А что ты скажешь о том уроне, Авенир, когда Саул поступил с Давидом вероломно?

— Ты должен хранить верность отцу.

— И я ее храню! Разве не я управляю царством, пока он не может управиться с Давидом? Разве не доказал я ему свою верность за все эти годы?

— Давид унизил Саула перед его людьми. И ты не считаешь это уроном? Пожалел бы своего отца. Его враг раз за разом сам шел к тебе в руки!

— Давид — не враг царю!

Авенир наклонился к нему, рассвирепев. — Саул рыдал в голос! А потом пустился исповедоваться — да так громко, что всем было слышно! Он заявил, что этот несчастный пастух–иудеянин лучше, чем он сам. Сказал, что делал Давиду зло, а тот воздавал ему только добром.

Слезы выступили у Ионафана на глазах, слезы радости, но Авениру этого было не понять. У них с Давидовым родичем Иоавом немало общего.

— Господь предал царя Саула в руки Давида, и Давид поступил с ним по чести.

— По чести? — Глаза Авенира стали совсем темными. — Много ли чести — отрезать кусок от царского одеяния? Много ли чести прятаться в темноте и потешаться над царем, который уединился справить самую приватную из человеческих нужд?!