Михаил Шмушкевич - Я вас жду Страница 36

Она встаёт.

— До свидания, — говорю упавшим голосом, не глядя на неё.

— Минутку, — останавливает она нас. — А вещи? Марья Яковлевна!

Няня возвращает нам всё, во что был одет Руслан. Вспоминаю о тёплых тапочках.

— Доктор, может быть, хотя бы это?

Врач отрицательно качает головой.

— Личные вещи? Ни в коем случае. Дети у нас босыми не ходят.

Тяжело на душе. Больницу покидаю с мыслью, что передала больного ребёнка в руки чёрствого человека.

— Она настоящая зверюга!

— Не говорите глупостей, Галина Платоновна, — протестует Олег Несторович. — Разве так можно? «Чёрствый человек, зверюга»… Во-первых, кроме неё, здесь есть ещё и другие врачи, во-вторых, откуда вы взяли, что у неё холодное сердце? Может, теплее вашего.

— Может, — соглашаюсь механически.

— Поехали домой, — торопит меня Олег Несторович.

Сажусь в машину и тут же выскакиваю из неё обратно.

— Поезжайте сами.

Недилько тоже выбирается из «бобика».

— Я, Галина Платоновна, останусь, — запальчиво объявляет он, выпятив грудь, словно прикрывая меня от пулемётной очереди врага.

— Странный вы какой-то, Олег Несторович. Мне на почту, с Трофимом Иларионовичем связаться хочу. Поезжайте, доберусь автобусом.

Телеграмму дать побоялась: как бы не напугать ею Трофима Иларионовича, а по телефону связаться с институтом не удалось — аппарат в приёмной проректора всё время был занят.

Я решила позвонить Багмуту домой после десяти вечера, тогда уж его застану наверняка. До десяти оставалось много времени. Я не знала, куда деться от волнения. Тем более, что где бы ни находилась, с любой точки Каменска в глаза бросалось здание детской больницы…

Прошло более двух часов, как я сдала Руслана. Предприняли ли врачи какие-то меры, чтобы его вывести из тяжёлого состояния, или он по-прежнему мечется в бреду и это никого не трогает — чужая болячка в боку не сидит?

Моё расстроенное воображение рисует картины одну ужаснее другой. Можно, конечно, позвонить, спросить, но заранее знаю, какой будет ответ: «Не беспокойтесь, всё благополучно». Поэтому начинаю искать какую-нибудь лазейку, чтобы узнать правду о состоянии Руслана.

Ба, вспомнила! Секретарь райкома комсомола Коля Грибаченко недавно женился на какой-то «чужой» медичке и она вроде бы работает в поликлинике. Вот кто поможет!

Прихожу в райком. Грибаченко у себя.

— На ловца и зверь бежит! — обрадованно восклицает он. — Я как раз, понимаешь, звоню в Сулумиевку. Привет, Галка. Постой, почему у тебя такой постный вид! Не узнаю бессменного члена райкома, не узнаю. Нам, понимаешь, Галка, учитель-комсомолец нужен. К грамоте представить собираемся. Из вашей школы кого взять? Весь штат Павла Власовича чуть ли не из одних пенсионеров. Есть молодой математик, но он пока не в счёт. Остаётся кто? Галина Троян…

«Несмотря на то, что на бюро осудили моё «безответственное поведение на школьной стройке», — подумала я.

— Коля, мне не до того…

— Короче, нужна характеристика первичной организации, — продолжает Грибаченко. — Завтра утром она должна лежать у меня вот здесь, — показывает он рукой на стол. — Подожди ну что с тобой?!

— Беда. Помоги, Коля.

— В чём? Что случилось? — выбегает он из-за стола ко мне. — Садись, Галка, и расскажи. Ну, успокойся, — встревожился он сам.

— Коля, твоя жена, говорят, в поликлинике работает…

— Не в поликлинике, а в детской больнице, — поправляет он. — Как раз сегодня дежурит.

— Да?! — прямо не верится мне. — Коля, как я рада!

— Рада? Хорошо. Всё же?..

Прошу Грибаченко, чтобы позвонил жене. Пусть она лично справится, как себя чувствует мальчик Руслан Багмут, привезённый из Сулумиевки.

— Сейчас, — направляется Грибаченко к столику, на котором стоит матово-белый телефон.

А я тем временем продолжаю:

— А то там в санпропускнике сидит какая-то белая выдра, ну и зверюга надменная!..

Грибаченко резко оборачивается ко мне. Его брови дрожат, рот полуоткрыт.

— Белая, говоришь? — переспрашивает он.

— Ну да! Ты её знаешь? Может, ещё и комсомолка?

— Комсомолка.

Секретаря райкома начинает разбирать смех, смеётся до слёз.

— Это же… это же, Галка, моя Катенька!

Замираю. Куда ни кинь, всюду клин! Как теперь быть?

Грибаченко не глуп, понимает, что мне не до смеха.

— Прости, Галка, — произносит он виновато в снова берётся за трубку.

Миг — и он уже разговаривает со своей Катенькой:

— К вам сегодня из Сулумиевки привезли мальчика Багмута.

— Руслана… Крупозное воспаление лёгких, — подсказываю.

— Руслана, крупозное воспаление лёгких, — повторяет машинально Коля. — Как там у него дела?

Всё же подсаживаясь ближе, застываю. Кто-то торопливо заходит в кабинет. Коля, не оборачиваясь, останавливает его рукой.

— Катенька, ты чудачка. Какая тебе разница? Просят — узнай. Ну ты же и…

«Противная, — хочется подсказать. — Бессовестная, учиняет допрос: кто да что…»

— Малюк интересуется, Малюк, — безбожно врёт Грибаченко. — Кирилл Филиппович, понимаешь? Опять двадцать пять! Был у него, вот он и попросил… Отец паренька проректор, член обкома, депутат… — Услышав резкий скрип стула, он подаёт мне знак, чтобы вела себя, как он любит выражаться, в «рамках приличия».

«Славный хлопец и авторитетом пользуется, зарвавшегося молодца мигом на место поставит, а перед Катенькой своей на задних лапках…» — вспыхиваю.

— Грубая, нетактичная? Ай-яй-яй… Послушай, да не о ней же речь! О мальчике… Сообразила? Узнай и сразу же звякни. Да. Всё. — Он оборачивается ко мне. — Ершистая она у меня, принципиальная, — усмехается Коля. — Для нас, говорит, разницы нет, чей ребёнок — высокопоставленной особы или рядового человека. Для нас, говорит, все дети равны. Ты ей, признайся, Галка, нахамила? Я понимаю — нервы, переживания… Нельзя так, нельзя. Ладно, поставим точку. Что у тебя, Валя? — обращается он к инструктору райкома. — Готово? Уже напечатала? Благодарю. — Садится за стол и углубляется в чтение.

Валя подсаживается ко мне, кладёт свою руку на мою, успокаивает: наша детская больница завоевала переходящее Красное знамя, медперсонал знающий, опытный. А об Екатерине Васильевне, жене Грибаченко, девушка отзывается особо тепло: добрая, внимательная, любит детей. Молодая, всего три года как окончила медицинский, а врач прекрасный! Ей предлагали остаться в аспирантуре, она наотрез отказалась. В глушь попросилась, туда, где в ней больше всего нуждаются. Екатерина Васильевна — секретарь комсомольской организации больницы, с медсестёр стружку снимает, а они не обижаются, понимают её.

Слушаю и не верю. Неужели я ошиблась? Грибаченко сказал: «Нервы, переживания…» А у Екатерины Васильевны нервы разве капроновые? У неё разве не бывает переживаний? Разговаривая с детьми, как бы они меня ни сердили, я всё же умею держать себя в руках, почему, же со взрослыми не веду себя так? Кто знает, может, Екатерину Васильевну перед тем, как мы привезли Руслана, расстроил тот, кто считает, что с него взятки гладки, может, перед ней плакала мать больного ребёнка, может, случилось непоправимое — больница ведь… А я налетела чуть ли не с кулаками…

Совесть грызёт: все у меня грешники, все! Но тут же мною овладевает какое-то странное тяжёлое предчувствие. Я больше не слышу, о чём говорит Валя, не слышу, что отвечает Грибаченко. Вижу только матово-белый аппарат на столике. Почему он так долго не звонит? С ума сойдёшь!..

Звонок. Вскакиваю.

— Слушаю, — отзывается Коля. — Юрченко? Здорово, дорогой. Не уговаривай, ничего не выйдет. Ну, слушаю… Подожди, друг, подожди, не бери меня измором. При чём здесь Гегель? Так, ну, ну?.. Что ж, если на то пошло, пригласим и Гегеля… Одну минутку, звякни мне, пожалуйста, немного позже: звонка из больницы жду. — Грибаченко барабанит по столу растопыренными пальцами. Держится спокойно, но я вижу, что и он с нетерпением ждёт весточки от Екатерины Васильевны. — Галка, я закурю.

— Кури.

В прошлом году, вспоминаю, Коля предложил мне новую работу — стать директором районного Дворца пионеров. Я отказалась. Тогда он признался: «И я бы на твоём месте сказал «нет». А два года назад, провожая меня к автобусу, Грибаченко неожиданно изрёк: «Не скрою, нравишься ты мне, Троян. А я тебе?» Я отделалась шуткой: «Очень. Ты самый лучший секретарь райкома». Не обиделся…

Звонок. Наверное, тот же Юрченко, опять что-то выкопал у Гегеля. Нет, доктор! Коля, поглядывая на меня, слушает и то и дело повторяет: «так-так», «ясно», «хорошо».

— Температура, Галка, немного снизилась. Приняты срочные меры, но…

— Коля, что «но»? — тороплю его умоляющим голосом. — Прошу без жалости…

— Состояние больного по-прежнему, можно сказать, неважное. После обеда Катенька займётся им. Она, знаешь, догадалась, что ты сидишь у меня. Просила тебя позвонить ей часиков в пять, перед концом смены.