Георгий Граубин - На берегах таинственной Силькари Страница 4

Все шесть сыновей Кандинского тоже стали купцами первой гильдии. За товарами они ездили в Селенгинск, Иркутск и Москву. Почти все забайкальские охотники отдавали им пушнину за долги, за продукты, взятые вперед. От того, что часто охотники не могли выполнить чудовищных условий — сдать определенное количество пушнины — она доставалась купцам почти даром. Чиновники и судьи были подкуплены Кандинским, так что жаловаться на него было бесполезно.

Когда к добыче золота в Сибири были допущены дворяне и купцы, Кандинский первым открыл прииск. Работали на этом прииске ссыльнокаторжные, а поэтому добыча золота обходилась очень дешево. Получая огромные прибыли, купец стал настоящим царьком: он сам судил и сам расправлялся с неугодными — бил кнутом, отбирал имущество. Одно время у него был даже свой монетный двор.

И лишь когда о темных делах Кандинских появилась заметка в журнале «Современник», который редактировали Чернышевский и Некрасов, их звезда закатилась. Все их устные сделки с охотниками были объявлены недействительными. И тут их доходы сразу уменьшились в пятьдесят раз. А вскоре и все их имущество и дома были проданы с молотка.

(Все знают, что сейчас за границей в моде абстрактные картины. Но мало кому известно, что «отцом» абстракционизма явился как раз потомок нерчинского купца Кандинского, который уехал в Америку.)

Едва сгорела на Нерчинском небосклоне одна купеческая звезда, как ярко вспыхнула другая. Научившись у своих хозяев обманывать и обсчитывать, «выбились в люди» приказчики Кандинских — братья Бутины. (Они жертвовали немало денег на развитие культуры своего края, но это не мешало им оставаться хищниками.)

Бутины, построили в Нерчинске дворец. Да такой, что даже американский путешественник Джон Кеннан, побывавший в нашем крае, ахнул: «Что особенно поражало в городе всякого нового человека, то это роскошные палаты богачей — золотопромышленников Бутиных. Эти палаты могли бы поспорить и с богатыми столичными домами. Представьте пышное частное жилище с изысканными паркетными полами, шелковыми занавесками, с изящными ткаными обоями, с цветными стеклами, блестящими канделябрами, восточными коврами, золоченой, крытой бархатом и атласом мебелью, картинами старой фламандской школы, статуями, фамильными портретами кисти Маковского и с обширной оранжереей с пальмами, лимонными деревьями и тропическими орхидеями…»

В своем описании Кеннан забыл упомянуть о зеркале. А оно стоит того, чтобы сказать о нем особо. В одном из залов бутинского дворца стояло самое большое зеркало в мире. Сделали это зеркало в Италии и привезли его на Всемирную выставку в Париж. За очень большие деньги, удивляя иностранцев, купили это зеркало купцы из неведомого миру Нерчинска. Везли это зеркало по многим морям и океанам и, наконец, попало оно в устье Амура. Здесь для него построили специальную баржу и на ней переправили в Нерчинск.

Прикиньте теперь, скольких людей обсчитали Бутины, у скольких отняли последний кусок хлеба, чтобы сколотить капитал только на одно зеркало!

Лишь после революции все это вернулось к законному хозяину — народу: сейчас во дворце Бутина расположены библиотека и Дом пионеров.

Огромное богатство Бутиных не давало покоя другим сибирским купцам: в купеческой семье всегда, что в волчьей стае во время бескормицы.

Для того, чтобы закупить товары, Бутины нередко занимали у других купцов деньги. И вот однажды все их кредиторы сговорились. Они дождались, когда наступила засуха, и одновременно потребовали с Бутиных долги. Поскольку речки, на которых промывалось золото, пересохли, Бутиным расплатиться было нечем. По законам того времени их объявили несостоятельными и отстранили от дел. Десять лет шло судебное разбирательство. Когда оказалось, что кредиторы были не правы, у Бутиных уже не осталось состояния — его промотал совет, назначенный управлять их торговым делом.

Десятки миллионов рублей украли у народа подрядчики, строившие Великую Сибирскую магистраль. Ленин писал, что она была «Великой не только по своей длине, но и по безмерному грабежу строителями казенных денег, по безмерной эксплуатации строивших ее рабочих».

Подрядчик Кнорре нажил на ней семь миллионов рублей, Березин — пять, Бонди, Сидоров и Сидельников — по три, Салтыков и Молчанов — по два. Хищники поменьше положили в карманы «всего» по нескольку сот тысяч.

Одни из них проматывали награбленные деньги: другие, обладая миллионами, прикидывались полунищими. Таким был, например, иркутский купец миллионер Медведников. Он менял русские товары на китайские, а китайские на русские и при этом из одного рубля делал пять. Вот как описывает встречу с ним один из его современников: «В эту минуту растворилась калитка ворот, из которой вышел Старик с давно уже не бритою бородой, в засаленном сюртуке неопределенного цвета. Старая, пуховая, остроконечная, до бесконечности измятая шляпенка торчала на голове, осененной длинными поседелыми волосами, шейный черный платок и жилет, бывший когда-то полосатым, рекомендовались неподдельной древностью. На ногах козловые сапоги с длинными голенищами прикрыты были солнечного жара слоем пыли, смешанной с сальной глазурью. Этот человек имел физиономию серьезно-угрожающую. Вышедши на улицу, он осмотрелся кругом, взглянул на каменный забор своего замка, вынул из кармана клетчатый бумажный платок, вычистил им нос, снял с головы шляпу, перекрестился и отправился медленным шагом к толкучему рынку, ковыряя простою палкою рыхлую почву улицы».

Читаешь такое, и начинает казаться, что это Плюшкин сошел со страниц книги и перебрался в Иркутск! А, может быть, наоборот — Гоголь писал своего Плюшкина с иркутского купца Медведникова.

Но как бы купцы и хозяева ни жили, — купаясь в роскоши или скаредничая, — хищники все равно оставались хищниками.

Недаром Мартин Лютер считал, что средневековые рыцари были меньшими разбойниками, чем купцы, «ибо купцы ежедневно грабят весь мир, тогда как рыцарь в течение года ограбит раз или два одного или двух». Эти же слова мы можем с полным основанием отнести ко всем эксплуататорам, которые постоянно грабили народ: к хозяевам фабрик и заводов, к кулакам, ко всей царской власти.

Сейчас нашей страной управляют сами рабочие и крестьяне. А нашими прадедами, первыми пришедшими в Забайкалье, управляли воеводы и приказчики, представлявшие собой царскую власть. Как они управляли, видно из челобитных, которые до сих пор хранятся в Москве.

Сибиряки народ выносливый, забайкальцы — особенно. Нелегко вывести их из себя. И если уж они начинали писать жалобы, значит, действительно, им приходилось солоно.

Одно время служил в Нерчинске приказчиком Павел Шульгин. Было это двести семьдесят пять лет назад. На него нерчинцы и написали первую челобитную, отправив ее в Москву. Вот о чем они рассказывали.

Однажды на бурят, что жили недалеко от Нерчинска, напали монголы и увели их к себе. Шесть лет буряты платили ясак монголам, а когда объявился в Нерчинске Шульгин, он приказал вернуть их. За бурятскими племенами был послан Григорий Лоншаков, которого прислали из Москвы искать серебряную руду. Отряду Лоншакова удалось отбить и вернуть под Нерчинск тысячу семей. А семьи эти в свое время пришли сюда с Байкала, с острова Ольхон. Теперь князец Зербо со старшинами пришел к Шульгину и стал умолять, чтобы он отпустил бурят на породные (родные) земли.

На Ольхон Шульгин их не отпустил, а, выудив взятку, позволил откочевать от Нерчинска. Но когда они откочевали, он объявил казакам, что буряты сбежали, и послал погоню.

В перестрелке два казака были убиты, многие райены. Испуганные буряты разбежались, а Зербо с матерью и детьми был взят в аманаты.

Тут Шульгин снова потребовал взятку. И когда получил серебряные чаши и блюда, отпустил князя в Монголию. С тех пор Зербо стал частенько делать на Нерчинск набеги, угонять казачьих и казенных лошадей.

Соплеменникам князя, которые разбежались во время погони, удалось добраться до Байкала. Но вскоре пришли служилые люди и стали отбирать у них лучшие кочевые места под пашни. Буряты снова ушли за границу, а их родственники остались в аманатах в Ундинском, Селенгинском и других острогах.

Казаки за измену всех их перебили и побросали в Селенгу-реку, а «жен и детей и животы их по себе разделили и распродали». Лишь немногие буряты закрепились по Хилку, Уде и около Байкала…

Так расправлялся Шульгин не только с ясачными людьми. Не меньше обид причинял он и русским служилым и казакам.

Отправляясь для сбора ясака, казаки должны были возить для подарков сукна, топоры, удила. Но подарочную казну Шульгин всегда забирал себе.

После отъезда казаков он забирался в церковь и разыскивал вещи, которые они там прятали. А когда священник однажды попытался протестовать,