Алексей Азаров - На острие меча Страница 6

Круг помощников Пеева непрерывно расширялся. Осторожный и разборчивый прежде в выборе знакомств, не желавший портить репутацию дружбой с ярыми монархистами и фашистами, он теперь пожимал им руки, старался встречаться как можно чаще. Так в орбиту его связей попал Симеон Бурев — богатый негоциант, афишировавший свои контакты не только с германскими промышленными кругами, но и со службой безопасности при германском посольстве и доктором Делиусом. Пеев, около двух лет под благовидными предлогами уклонявшийся от предложений стать личным адвокатом Бурева, уведомил последнего, что согласен принять предложение и даже пошел дальше: через посредство Бурева стал юрисконсультом Стояна Николова, богатейшего в Болгарии человека. Помогая ему оформлять контракты, Пеев черпал сведения экономического характера, абсолютно точные данные об имперской промышленности. Со своим юрисконсультом Николов держался дружественно, как равный. Подчеркнуто интеллигентный, любивший вовремя и к месту процитировать Гейне и Лессинга, он в недалеком прошлом был ассистентом кафедры коммерческого права в университете и отошел от науки, дабы вложить свой ум и миллионы в более прибыльное дело — судоверфи. Взлетев на вершину золотой горы, он тем не менее не порывал старых связей с коллегами-юристами, памятуя, что юристы в Болгарии составляют особый клан, из которого выходит подавляющее большинство государственных деятелей — депутатов, министров, даже премьеров. Случалось, что еще совсем недавно безвестный адвокат при поддержке клана занимал ключевой пост, становился вершителем судеб. Пеев считался светилом, с ним стоило быть дружелюбным и предупредительным.

Доверие Николова накладывало отпечаток и на поведение Бурева — младшего партнера, нуждавшегося в субсидиях архимиллионера. Он стал для Пеева ангелом-хранителем, не ведая, конечно, что помогает не столько своему личному адвокату, сколько подпольщику, связанному с Центром.

Фашизация страны шла быстрыми темпами. Охотились уже не только на коммунистов. Кочо Стоянов, шеф жандармерии, не вникая особо в суть дела, выдавал ордера на превентивный арест любого, кто пользовался славой левого. После встречи Богдана Филова в Зальцбурге с рейхсминистром Риббентропом и подписания неких документов, содержание которых не разглашалось, в январе 1941 года правительство опубликовало решение о присоединении к Берлинскому пакту и согласилось пропустить части вермахта на территорию страны. Одновременно было признано целесообразным срочно расширить концлагерь для политических в Гонда-Вода.

Кочо Стоянов выписал несколько сот новых ордеров.

В том числе и на превентивный арест Пеева.

Утром, спозаранку позвонил Бурев. Спросил:

— Доктор, у вас есть большой чемодан?

— Зачем он вам понадобился, Бурев?

— Не мне, а вам. Ладно, ладно, шучу. Все в порядке. Орднунг, как говорят наши коллеги-немцы. Стоянов совсем спятил, решил выслать вас в горы. Я поговорил с кем следует, и ему дали нагоняй. Спите спокойно, доктор, и помните: Симеон Бурев ваш друг… Слава богу, Симеон Бурев — это кое-что значит в Софии! Я сказал им, что вы мой личный адвокат, персона грата. Кстати, как вы считаете, есть смысл подписать контракт с теми, из Берлина? Условия мне кажутся не слишком льготными.

— Я попробую добиться скидки, — суховато сказал Пеев. — Спасибо, Бурев, я ваш должник. Впрочем, это была какая-то ошибка с ордером, не так ли?

— Я же сказал: Стоянов спятил!

Кнопки, нажатые Буревым в авральном порядке, вызвали нужный отклик: ордер отозвали и доктор Пеев получил возможность безбоязненно продолжать свои ежедневные прогулки по Софии, пить две чашки кофе по-турецки в кофейне у Орлова моста и по вечерам живо интересоваться бессмертными строками «Бай Ганю».

Да, «тройка» Пеева работала вовсю и была на пороге того, чтобы стать «пятеркой». Уже несколько недель он подумывал о том, чтобы привлечь к делу двух надежных, с его точки зрения, людей: давнего и доброго приятеля Александра Георгиева и двоюродного брата Янко Пеева. Оба они представлялись подходящими кандидатурами.

С Александром Георгиевым Пеев познакомился в 1932-м, когда молодой публицист, тяготевший к социалистам, принес ему, редактору еженедельника, экономическую статью, где в слабо завуалированной форме говорилось об обнищании болгарского пролетариата. До этого пробы пера Георгиева безапелляционно отвергались провинциальными и столичными газетами. Лишь изредка удавалось ему опубликовать материал, и, как правило, в первый и последний раз в данном издании: после его появления агенты полиции быстро втолковывали редакторам, что к чему. Пеев, совмещавший редакторский пост с должностью шефа отдела экономических и финансовых исследований Болгарского земледельческого банка и изрядно понаторевший во всем, что касалось трактовки финансовых выкладок, без труда угадал в статье второй, скрытый смысл и, заострив кое-какие положения, на свой страх и риск напечатал ее в очередном номере… Их газетное содружество продолжалось недолго: в 1934-м Пеев ушел из банка. Не по своей воле. Власти наконец нашли повод придраться — анекдотический на первый взгляд, но принятый советом директоров всерьез: выяснилось, что шеф отдела из личных средств приобрел для библиотеки банка тома Большой Советской Энциклопедии… Скандальная история, кладущая пятно на безупречную банковскую деятельность по кредитованию архиправых коопераций землепользователей. Ехидная «Зора» не преминула куснуть совет директоров, держащий на службе прокоммунистических субъектов, да еще на ответственных постах!

Три года Пеев и Георгиев не виделись. Встретились случайно на бульваре Витоши, когда Георгиев, перебравшийся наконец в столицу, мыкался без жилья и без работы. Пеев отвел его к себе. Предложил: «Привози свою жену, и живите у меня, сколько надо».

Сейчас Александр Периклиев Георгиев собирался в Германию. Инженер без диплома, он хотел получить его, но не смог попасть в болгарский университет — обычная история, если у тебя нет текущего счета. Когда-то и сам Пеев, а следом за ним Никифор Никифоров покинули родину, чтобы завершить образование в далеком Брюсселе. Правда, здесь была «маленькая» разница: Георгиев и Никифоров жаждали только получения диплома, тогда как Пеев уезжал по прямому указанию секретаря Общего рабочего синдикального союза Георгия Димитрова, и не столько стажировался на юридическом факультете, сколько изучал опыт пролетариата Запада в борьбе с классовым врагом.

Георгиев мог быть полезен в Берлине.

Еще больше пользы способен был принести брат — Янко Пеев, посол в Каире, свободомыслящий скептик, недружелюбно относившийся к царю и ненавидящий фашизм. Он давно потерял веру в «святые идеалы монархизма», а острый ум подсказывал дипломату, что Болгария идет к катастрофе.

Янко Пеев был одним из осведомленнейших людей в МИДе. Легкий характер обеспечивал ему всеобщую дружбу, а долгий стаж службы по министерству и семейная неудача — парадокс! — тесным образом связывали его с видными политиками. Расставаясь в свое время с супругой, ушедшей от него к Кьосеиванову, бывшему до Филова болгарским премьером, Янко и не предполагал, что разведенная жена, заняв выдающееся положение в обществе, навсегда сохранит к нему чувство благодарности и постарается оказывать протекцию. Но так случилось — по пословице «не было счастья, да несчастье помогло» — и Янко, занимавший до этого секретарские посты в посольствах его величества, вдруг сам стал послом, и, как поговаривали, подруга Кьосеиванова хлопотала о новом местечке для него — в Токио.

Легкий характер, паркетный шаркун, протеже бывшей жены… И вдобавок — масон, высокого, 33-го ранга. Не слишком лестная характеристика! Но Александру Пееву было известно и другое: за маской лощеного дипломата, завсегдатая салонов крылся искренний болгарский патриот, человек тонкий и наблюдательный. Маска помогала жить, предохраняла от «друзей», лезших в душу, а масонские таинства — камуфляж для Кочо Стоянова и контрразведки.

Приезжая в Софию, Янко останавливался в «Славянской беседе», оттуда звонил брату. У них была традиция — обеды вдвоем, без посторонних, когда можно поговорить по душам. Скоро Янко должен опять приехать. С ним можно и нужно откровенно, только откровенно… А с Георгиевым? Пожалуй, тоже.

Георгиев собирал чемоданы. Из германского посольства пришло уведомление, что консульский отдел выдал въездную визу.

Пеев пригласил Георгиева в кабинет, плотно притворил дверь. В коротких, хорошо обдуманных фразах изложил суть дела. Георгиев выслушал молча, на лбу его собирались тяжелые морщины. Сказал медленно:

— Это очень ответственный шаг.

— Вам я верю, Сашо.

— Поверит ли Центр?

— Я говорю с вами от его имени.

Оставшиеся до отъезда в Берлин дни потратили на обучение шифровальному делу и приемам пользования симпатическими чернилами. Договорились, что Георгиев будет использовать для прикрытия своих информаций частные письма Пееву — по возможности короткие и, разумеется, с самым невинным содержанием.