Дмитрий Евдокимов - За давностью лет Страница 7

— Это неправильно, — решительно возразила Лариса. — Вы сделали открытие, приоритет ваш, никто его, наверное, и не оспаривает, но раз уж вы ввели в оборот новые исторические данные, ими могут пользоваться все.

Старик обиженно посопел, потом сказал:

— Все равно свои новые материалы я ему не дам. А материалы интересные. Понимаете, оказывается, на железнодорожной станции с девятьсот десятого года была отдельная подпольная организация. Небольшая, всего семь человек. И неожиданно их в одночасье схватили. Почти наверняка, как явствует из записки, что я вам послал, из-за предательства. И есть очень серьезное свидетельство о том, кто был предателем...

Старичок, было увлекшийся рассказом, вдруг снова настороженно посмотрел на девушку:

— Так не будете публиковать?

— Честное слово, нет, — сказала Лариса пылко.

Ефимов удивленно уставился на нее:

— А тогда зачем вам это вообще нужно?

Она замялась, не зная, как объяснить.

— Мы изучаем историю, понимаете? А чтобы глубже ее узнать, надо вот и раскапывать такие частности. Тогда и все в целом понятней становится.

Старичок с сомнением покачал головой:

— История — на то она и история, чтоб о ней все знали. А если не публиковать, то как же?

— Знаете что, — решилась Лариса, — давайте договоримся так: если мы напишем про это, то обязательно укажем, что честь открытия принадлежит вам. Идет?

— Это другое дело! — согласился Ефимов. — Это будет по справедливости. А не то что Шваркин...

Он с трудом подавил начавшие было снова бурлить чувства и сказал:

— Уговорила. Где тут у меня год одна тысяча девятьсот двенадцатый?

Кряхтя, Ефимов полез в тумбочку и достал оттуда тоненькую красную папку-скоросшиватель, положил ее на стол и со значением хлопнул по ней рукой:

— Досье.

— Здорово! — восхитилась Лариса.

— А как же! — самодовольно сказал Ефимов. — У меня на каждый год заведено. Правда, на двенадцатый маловато, но на то причина — после девятьсот пятого, когда многих поарестовали, организации практически не было до восьмого года, когда снова кружки в разных местах стали образовываться. Однако документов той поры почти нет. Подпольщики ведь протоколов не вели. В двенадцатом у нас в Зауральске снова пошли забастовки, но это больше на судостроительном да на канатной фабрике. А что на станции была своя ячейка, я хоть и знал по воспоминаниям, но документов не было. Вот только недавно в областном архиве дела судебной палаты начал разбирать (я им на общественных началах помогаю) да и наткнулся на обвинительный акт. Очень интересный, и я, конечно, его переписал...

Ефимов, порывшись в папочке, достал несколько листков из школьной тетради, заполненных крупным корявым почерком.

— Разберешь?

— Разберу, — сказала Лариса с оптимизмом, — можно, я сразу записывать кое-что буду?

Ефимов слегка поколебался, потом махнул рукой:

— Давай дуй! Я пока чайник поставлю.

И он зашаркал на кухню, а Лариса начала читать:

«Обвинительный акт

8-го октября 1912 года в 9-м часу вечера к городовому Азобчикову, дежурившему на железнодорожной станции, обратился домовладелец, мещ. Барановский, который сообщил, что проживающий в его флигеле рабочий железной дороги Гусев тяжело ранен другим жильцом, Афанасьевым. Дознанием, которое проводил полицейский надзиратель Золотов, установлено, что произошел несчастный случай. В комнате, которую занимали Гусев и Афанасьев, последний рассматривал пистолет Гусева. Невольно выстрелив из пистолета, Афанасьев тяжело ранил Гусева, вскоре скончавшегося в тюремной больнице. Той же пулей самому Афанасьеву раздробило кости указательного пальца левой руки, что вызвало необходимость ампутировать ему палец. Надзиратель Золотов, произведя осмотр комнаты, обнаружил в кармане пиджака, принадлежащего Гусеву, воззвание партии социал-демократов, а в сундучке Афанасьева — комплект раб. газ. „Правда”, изобличающие в принадлежности к партии социал-демократов. Путем агентурного изучения круга лиц, с которыми общались вышеозначенные Гусев и Афанасьев, были установлены еще пять человек, у которых в ту же ночь были произведены обыски и которые подверглись аресту по подозрению в принадлежности к партии социал-демократов. Это машинист Новинский, смазчики Лукин и Васильев, помощник кочегара Решетников, рабочий Козлов. Ранее наблюдалось подозрительное поведение вышеозначенных лиц. Как показал домовладелец Барановский, они часто собирались в принадлежащем ему флигеле, засиживались допоздна. Мастер депо А. Иванов показал, что Афанасьев и Лукин подстрекали рабочих к стачке. Хотя арестованные отказались давать показания, можно считать доказанным принадлежность их к партии социал-демократов...»

— Ну, что ты на сей счет думаешь? — спросил Ефимов, внося в комнату чайник.

Лариса пожала плечами:

— Скорее всего, роковое стечение обстоятельств. Надо же так неосторожно обращаться с оружием! Не зря говорят — и палка раз в год стреляет.

Ефимов молча слушал, разливая чай по чашкам.

— Пей. Вот попробуй наших ватрушек.

— Вкусно!

— То-то же.

За чаем отношения хозяина и гостьи теплели с каждым глотком.

— Вы извините, а как ваше имя-отчество? А то «товарищ Ефимов» — уж больно официально.

Дедок усмехнулся:

— Сергей Михайлович. А тебя как зовут?

— Ларисой... Сергей Михайлович, а вы один живете?

— Нет, с дочкой, зятем и внучкой. Внучка уже в институте учится. В нашем, педагогическом.

Лариса помогла Сергею Михайловичу вымыть чашки, потом они снова вернулись в горницу.

— Сергей Михайлович, — спросила девушка, — а вы почему краеведом стали? По специальности вы кто? Историк?

— Нет, — засмеялсяСергей Михайлович, — всю жизнь бухгалтером проработал. И всю жизнь краеведом был — вырезки газетные собирал по истории нашего города, потом вот в архиве начал на общественных началах работать. Это когда на пенсию пошел. А там такие россыпи!.. Приводить в порядок не один десяток лет придется. Ну ладно, отвлекаемся мы с тобой. Так вот, по поводу этого обвинительного акта — не роковое то стечение обстоятельств. То есть выстрел, вероятно, случайным был, но почему остальные арестованы? Что кроется за словами — «по агентурным данным»? Неясно.

— А где само дело? — спросила Лариса. — Там должны быть, наверное, протоколы допросов.

— Дела я не нашел, — сокрушенно покачал головой Ефимов, — вероятно, его передали в губернское жандармское управление, да вряд ли мы бы узнали из него что-нибудь. Ты же читала — никто из арестованных никаких показаний не дал. Осуждены по косвенным уликам. Конечно, произвол, но тогда с такими вещами не считались.

— А архив жандармского управления?

— Дело в том, что архив был сожжен еще во время февральской революции. Так что все концы в воду. И если бы не записка...

— Да, — спохватилась Лариса, — конечно. У вас же есть записка. Кстати, как она к вам попала? У кого-то из подпольщиков сохранилась?

— К сожалению, записка к адресату не попала. Я се нашел в переписке судебной палаты. Вот посмотри.

Ефимов достал из заветной папочки еще несколько тетрадных листочков. Лариса внимательно стала читать:

«В губернское жандармское управление.

Уведомляем, что сношения политических арестантов со своими единомышленниками, находящимися на свободе, могут производиться равно как посредством письменных сношений, так и нижеследующими способами: 1) Арестанты одиночной категории, содержащиеся в губернской тюрьме, с момента перечисления их за прокурором палаты, пользуются согласно существующим правилам общей прогулкой, на которую они выводятся партиями до 9 человек. На этих прогулках у них, конечно, происходит обмен мыслей и впечатлений, которые затем передаются лицам, их посещающим на свиданиях, несомненно принадлежащим к такой же политической организации. Доказательством того, что лица, посещающие арестованных, — их единомышленники, служит то, что посетители через некоторое время попадают в тюрьму, но тогда к ним являются лица, прежде содержащиеся в ней. 2) Бывают случаи, когда лица прокурорского надзора разрешают политическим арестантам приглашать к себе посторонних врачей, а эти впоследствии состоят в близком знакомстве с заключенными. 3) По распоряжению прокурорского надзора к политическим заключенным являются целые группы защитников, которые запираются с ними в отдельных комнатах. Что же касается вечерних переговоров политических арестантов через посредство окон, то прекратить таковые не представляется никакой возможности, особенно ввиду того, что мебель в одиночных келиях свободно переставляется с места на место и администрация тюрьмы лишена всякой возможности воспретить подставлять табуреты к окнам, так как для этого потребовалось бы выставить часовых внутри камеры.

Учитывая вышеизложенное, мы не можем обещать полную изоляцию от окружающих лиц арестованных по подозрению в принадлежности к партии социал-демократов, если не будет соответствующего указания прокурору Палаты. Попытки к таковым сношениям имеются. 18 октября сего года заключенный в камере № 678 Решетников пытался передать на прогулке записку заключенному в камере 617 Новинскому. Записка прилагается.