Кирилл Войнов - Со мною в ад Страница 7

— Это было вечером, накануне происшедшего, не так ли?

— Именно так, — энергично закивала головой Зорка.

— А что было на следующий день?

— На следующий? Я встала поздно, поэтому не знаю, что было утром. Когда он ушел — не слышала, не видела. Только когда пришли сестры — услышала. Я знакома с ними, мы виделись, когда они раньше приезжали. Вот, побыли они у Венче с полчаса и пошли… Это было в полдесятого примерно, может, чуть позже. Ну, тут я встала, оделась, мне все равно к десяти уходить надо было. А когда пошла к чешме мыться, увидела — в прихожей лежал на столике вареный цыпленок.

— А вы уверены, что цыпленок был вареный?

— Да, конечно! Я подумала еще — это сестры принесли и оставили…

Она помолчала, что-то вспоминая.

— Потом я ушла на репетицию — я в хоре пою. Вернулась часа в три, пообедала, пошла во двор мыть тарелки и, только вернулась, слышу — кто-то охает, стонет. А, думаю, это мне почудилось. Но через минуту-другую опять: оох… оох… ммм! Так, наверно, стонет человек, когда умирает. Я бегом в комнату Томановых, открываю дверь — Венче катается по полу, согнулась вся, мычит, глаза блестят, как при лихорадке… Что с тобой, Венче, что случилось? Тебе плохо? А она закрыла глаза и молчит. Ну, тут я побежала к Гайдаровым в дом напротив, позвонила в «Скорую»… Приехали они быстро, минут через пять-семь, и увезли ее…

Зорка смотрела на меня доверчиво, ей, видно, очень хотелось, чтобы я похвалил ее за обстоятельный рассказ.

Но мне, увы, этого было мало. Я все ждал, что она сама заговорит о том, что меня больше всего интересовало, но она молчала, и я вынужден был задать очередной вопрос:

— Ну, а потом? Что было потом?

— Потом? А что потом? Это все, — не поняла она меня.

— Ну, почему вы решили, что все это сделала мамаша? Вы что-нибудь заметили?

— А чего было замечать — она сама сказала! — твердо и убежденно произнесла Зорка, не меняя позы и всем своим видом подтверждая, что для нее это истина, не вызывающая сомнений. — Сколько раз они издевались над Венче, без конца трезвонили ей на работу, особенно старая: ты, вонючка, ты что не освободишь человека? Что вцепилась в него, как клещ? Если не можешь как следует накормить мужа, держать его в чистоте и порядке, ишь развела грязь везде, так я тебя как следует почищу!.. Венче мне все рассказывала. Придет с работы, бывало, его нет дома, она плачет, поделиться не с кем, вот она мне и выложит все, что на душе наболело… А потом говорит не могу больше, убью себя, пусть конец будет этому…

Зорка, по-прежнему облокотясь на стол, чуть наклонилась вперед и вперила в меня свои выразительные «японские» глаза (разрез у них такой):

— А теперь главное. В тот вечер старуха принесла с собой к Томановым одну такую интересную бутылку… У нее в руках была хозяйственная сумка, старая, ручки потерлись и вот-вот оторвутся, в ней разный был хлам, но я увидела бутылку от лимонада с металлической крышечкой. Я как раз подметала в прихожей, она прошла мимо, и я увидела бутылку. Это потом я вспомнила о ней, о бутылке, когда тут весь сыр-бор разгорелся… А в бутылке было что-то похожее на оливковое масло — это и есть отрава… А когда Венче выбежала из комнаты, а Гено за ней — старуха и влила отраву!

— Влила? Куда влила? — Я был слегка обескуражен ее натиском и не мог скрыть этого.

— Как «куда»? В масло, в бутылку с маслом, на котором Венче готовит. А когда Гено вытолкнул ее с порога, она успела ему сказать, чтобы не ел дома.

Увы, версия не показалась мне убедительной, и я с новой силой обрушил на Зорку серию вопросов:

— Почему вы думаете, что старуха принесла отраву? Почему именно в бутылке из-под лимонада? Почему вы считаете, что она влила эту жидкость в бутылку с маслом, на котором Невена готовит? И, наконец, почему именно она причастна к отравлению, а не кто-то другой, например, муж Невены?

— Она! Только она! А не Гено. Гено — нет. Он жадный, испорченный, но он — трус. И хитрый. На гнилую доску ни за что не ступит. Я хорошо его знаю. Он мог знать, даже помочь, но сам, лично, нет, ни за что! А про бутылку я потом вспомнила, когда разговоры пошли и ваши люди тут выясняли… Да и моя подруга, она медицинская сестра, тоже говорила, что этот яд очень на оливковое масло похож… Вы не сомневайтесь, я тут много передумала разных разностей…

Пока она с жаром доказывала свою правоту, мой взгляд случайно упал на две небольшие полки с книгами, прибитые к стене у окна. Я встал, подошел к полкам и попытался прочесть названия книг. Но они были старые, и корешки поистерлись. Я вернулся к столу и вслух высказал предположение, которое родилось у меня в середине Зоркиного «доклада».

— Скажите честно — небось любите детективы?

Ответ немало удивил меня:

— Нет, не люблю и не читаю. Да они и не попадаются мне. Я люблю читать романы про любовь. Старые романы почти все прочитала, а вот новых нет, не пишут. Я и Венче просила достать, она ведь в читалиште работает, а она говорит — нынешние писатели про другое сочиняют, а про любовь нету… А вы почему спрашиваете?

— Да так просто, к слову пришлось. Пожалуйста, продолжайте дальше.

— О чем?

— Ну хотя бы вот о чем — когда Гено вернулся домой? Как вам показалось — он уже знал о том, что случилось?

— А, Гено? Нет, по-моему, он ничего не знал. Вернулся он вроде бы около семи. На машине «фольксваген», здорово разбитой… Вошел в дом, постоял… А я жду, что будет дальше… Он вышел из комнаты, в руках какой-то пакет, завернутый в газету, оглянулся… Потом подошел к машине, открыл дверцу, положил пакет на сиденье и захлопнул дверцу. Постоял рядом, видно удивлялся чему-то, и вернулся обратно. А я стою в прихожей. Он и спрашивает: «Где Венче?» Тут я ему все и рассказала. Он смотрит на меня во все глаза и будто ничего не соображает… Только спросил: «Она жива?» Ну, я говорю: была жива. Он вышел во двор, сел в машину и уехал.

— А когда вернулся?

— Не возвращался он ни этой ночью, ни на другую ночь… Несколько дней пропадал; где жил, где ночевал — не знаю. А может, приходил, когда я на работе была. Но, думаю, не было его. Я заходила к ним в комнату — все как было, когда Венче забрали.

— Так. А вот еще — вы сказали, что в тот вечер он вынес из комнаты какой-то пакет. Что, по-вашему, там могло быть?

— Не знаю… Что-то завернутое в газету, продолговатое такое, как бутылка…

Она сверкнула на меня глазами и замолчала, будто язык прикусила. Вероятно, хотела сказать, что там была бутылка с маслом, что старуха наверняка успела предупредить его, чтобы он унес отраву, а то ее найдет милиция… Но ничего этого она не сказала — видно, ее детективная фантазия малость притупилась. Однако через секунду-другую она все же добавила:

— Во всяком случае, когда я убиралась там, их бутылки с маслом не было. Нигде — ни на столе, ни между буфетом и печкой, где она обычно стояла. Не было бутылки — и все…

«Выяснить, куда и каким образом исчезла бутылка», — отметил я про себя, так как записей никаких, как обычно, не вел.

Солнце зашло. Из открытого окна потянуло холодом. Где-то поблизости ворчал запоздалый самосвал. Тут ведь идет стройка. Стайка шумных воробьев подняла перепалку на ветках большого каштана. Я вспомнил о том, что на сегодняшний вечер у меня запланировано еще одно дело. Но особенно запаздывать не стоило, потому что поздний приход нашего брата может произвести переполох в любом доме. Да и устав запрещает это.

— На сегодня, думаю, хватит, — сказал я, поднимаясь и глядя на Зорку с неофициальной благодарностью. — Нам с вами еще наверняка предстоит встретиться, я предварительно извещу вас — вы ведь никуда не собираетесь уезжать, не правда ли?

— Пока не собираюсь, а там посмотрим… А когда вы позвоните мне?

— Еще не знаю. Но я найду вас.

Она проводила меня до двери и глядела вслед, пока я пересекал двор. Я обернулся и махнул ей рукой. Она ответила улыбкой и тоже помахала в ответ. Она очень помогла мне, и я был ей благодарен.

Трамвай повез меня мимо советского посольства к улице Незабравка. На эмалевой чернильно-синей табличке, буквально впаянной в ствол старого тополя, значился нужный мне номер. Дом стоял в глубине темного двора, но в углу поближе к ограде под навесом светилась лампочка и мелькала какая-то фигура.

— Добрый вечер.

Человек обернулся. Вид у него был далеко не парадный — старая рубаха, брюки с заплатами, подвязанные веревкой, в руках пустое ведро.

— Добрый вечер, — глухо и неприветливо ответил он.

— Мне нужен Захари Дудов.

— Я Захари Дудов.

— Майор Дамов из следственного отдела УВД, — представился я; правда, удостоверения не предъявил. — Я бы хотел поговорить с вами…

— А что случилось? — Его едва заметно передернуло.

Я надеялся, что он пригласит меня хотя бы в мастерскую, но он стоял не двигаясь и только глядел на меня все пристальнее. Увы, пришлось довольствоваться создавшейся обстановкой.