В поисках ясности. Новое понимание привычных вещей - Москалев Сергей Страница 37

Дядя Коля. Курительные палочки

В восьмидесятые в Москве появились в продаже индийские курительные палочки. В очередную поездку под Владимир, в деревню Лемешки, мы взяли для дяди Коли несколько пачек. Николай Константинович Конюхов, местный художник и резчик по дереву, являл собой идеальный образец стихийного мистика и философа. После войны он пару лет учился в Москве резьбе по дереву и, вернувшись в Лемешки, больше из них не выезжал. Он для нашей небольшой компании был Доном Хуаном, и кто-то передавал историю о том, как дядя Коля летал над местным полуразрушенным храмом. Так вот, было очень интересно понаблюдать, как ему понравятся индийские палочки, которых он никогда в жизни не видел. Зажгли. В тишине он смотрит на дым, извивающийся в солнечном луче, с восхищением и вниманием. Затем вдыхает аромат и улыбается. Палочка сандаловая, а Николай Константинович знает, что такое благородный запах дерева. Он с одобрением покачивает головой, потом задумывается и говорит: «Сколько воздух не припудривай, он от этого чище не станет». А ведь правда, соглашаемся мы. Потом вечером, когда мы укладываемся спать на набитый соломой тюфяк, дядя Коля приносит нам из сада две жестяные консервные банки, в которых поставлены чайные розы. «Вот вам, чтобы сны хорошие снились, поставьте в головах». Сейчас не вспомнить тех снов, но встали мы утром в особом состоянии, которое долго потом держалось. С тех пор, если в доме есть душистые цветы, мы ставим их на ночь в изголовье. Дядя Коля, спасибо, помним! Пусть у нас почаще будут «розы в головах».

Посидеть у двери

Вспомнилась еще одна история про путешествие нашей разношерстной мистической компании из королевства Чамба в Дарамсалу в 1996 году. Водитель предложил поехать короткой дорогой, и мы согласились – не подумав. Это было что-то по горным карнизам и осыпям, километров двести. В нашем микроавтобусе было одно очень плохое место – возле двери, в щель сильно дуло, и там во время нашего двухнедельного путешествия никто не хотел сидеть добровольно. Так вот, через двадцать минут на горной круче, в поднебесье, я сообщил друзьям, что займу это место! Глаза всех озарились благодарностью и согласием. Через десять минут я попросил минуточку всеобщего внимания, извинился заранее и сообщил, что в случае падения автобуса в двухкилометровую пропасть я в эту дверь выскочу первым, поскольку дома меня ждут жена и двухгодовалый ребенок. И тогда глаза присутствующих уже засветились по-другому – сперва завистью, затем укором и обидой.

Однажды ехал в Дарамсалу из Амритсара, и один знакомый сикх посоветовал мне сесть справа: «ALL beauty will be there!» (Вся красота будет там!) Шесть часов я наблюдал пропасти под колесами нашего старенького автобуса. Обратно я уже сознательно решил сесть справа, чтобы всего этого не видеть.

Достоинство дороже денег

Зашли в кафе для местных в районе Аюп Султан. Предельная скромность в интерьере и людях, суровые мужчины играют в карты и курят. Заказали чаю. Чай был прекрасный, выпили по два стаканчика. Насчитано было пятнадцать лир, в три раза дешевле, чем в центре, например, на Таксиме. Была двадцатка, сказали, что сдачи не нужно, хозяин посмотрел на нас с удивлением, отыскал сдачу и принес нам. Это был человек с чувством достоинства и справедливости. И тут мы поняли, что иногда можно с радостью взять лишнюю пятерку и потерять то, что потом обрести невозможно.

Это я!

У меня был знакомый – Василий Кирпичников. Однажды он ехал в автомобиле и нарушил какое-то несущественное правило дорожного движения. Его остановил сотрудник автоинспекции и попросил права. Открыв документ, сотрудник остолбенел и долго неподвижно в него смотрел. Затем спросил: «Вы кто?» Приятель ответил: «Я – Василий Кирпичников». «Нет, – сказал гаишник, – это я Василий Кирпичников!» После чего взял под козырек, вернул права и доверительно сказал: «Постарайтесь больше не нарушать». Нелегка оказалась встреча с самим собой.

Ботинки для даоса

Один мой друг сделался настоящим даосом. Оказалось, что для этого не нужно ехать в Китай, достаточно поменять комнату в Москве на квартиру в приморском городке, начать рисовать пейзажи, стоять с ними на набережной и созерцать бескрайность небес и моря. Это, в свою очередь, ведет к абсолютной свободе и освобождению от материальных ценностей – и способствует ослаблению связей с миром. Так вот, господь знает своих, и в том городке есть небольшая бухта, в которую море приносит всякое. По утрам они с приятелем идут в эту бухту и на берегу, среди пустых пластиковых бутылок, иногда находят ботинки. По словам моего друга, очень дорогие итальянские или английские, иногда нужного размера. Вот только ботинок, как правило, бывает один. На следующий день утром, при спуске в бухту, уже интереснее: а вдруг морская волна принесет недостающий ботинок? Иногда приносит, но не того цвета или фасона, но ведь это ничего? Ведь можно подкрасить гуталином. Вот так далекие, нереальные и восхитительные истории из книжек Чжуанцзы становятся действительностью.

Как-то в задумчивости он спросил: «Интересно, откуда они там берутся?» И я сглупу сказал: «Вероятно, с олигархов, которые выпадают с прогулочных катеров».

Оливье

Молодой француз приехал в Москву из Прованса и стал шеф-поваром знаменитого ресторана «Эрмитаж». Однажды ночью в ресторан завалилась компания богатейших московских купцов и потребовала еды. Все очаги уже были загашены, и Оливье на скорую руку собрал салат из того, что было: рябчики, оливки, каперсы, ананасы и прочее. Все это он залил соусом. На следующий день в ресторан заявилась та же компания, но в два раза больше и потребовала «то, что было вчера»! Позднее Люсьен совершенствовал рецепт и секрета никому не выдавал. Во всем мире блюдо известно под названием «Русский салат». Ну, тот который с рябчиками и каперсами, а не с докторской колбаской.

Лет десять назад случилось чудо: на Введенском кладбище, где хоронили иностранцев, была найдена заброшенная могила, на камне награвировано: «Люсьен Оливье скончался 14 ноября, жил 45 лет. От друзей и знакомых». И вдруг поняли: это же тот самый Оливье! Один из крупнейших производителей майонеза взял шефство над могилой, она теперь в идеальном состоянии и посещаема любителями одноименного салата. Вместе с памятником великому подвижнику доктору Гаазу это два важных места для посетителей Введенского (Немецкого) кладбища.

Нам не дано предугадать, как наше слово…

«Игра тряпкой, или на дальней станции сойду»

Из Дарамсалы решили возвращаться ночным автобусом, пешком спустились с Маклеод Ганч к автовокзалу. Теплый апрельский вечер, люди в майках и рубашках гуляют на площади, но в автобус стали заходить люди в зимних куртках, при том, что в Дели, куда мы отправлялись, было уже под +40. Сели, пол-автобуса – тибетские монахи, многие в вязаных шапках, что еще более озадачило. Все собравшиеся оживленно переговаривались и шутили. Автобус тихо и бесшумно соскользнул вниз, мотор был выключен через пару минут. Мы слышали, как свистел ветер и скрипели тормоза. Через пять минут стали открываться окна, одно за одним, и люди, нахлобучив шапки и капюшоны, свешивались в окна и отдавали земле роти, чапати, сабзи, алу гоби, цзампу, бирьяни – короче, все, что из земли пришло, в нее же теперь и уходило. Тут Еленочка подозрительно затихла, и через несколько минут мы тоже открыли окно. В темноте мелькали бледные лица монахов. Шофер и его помощник меж тем… играли! Они бросались друг в друга тряпкой, а автобус спускался по одностороннему серпантину на скорости шестьдесят километров в час, где разъехаться можно было только через специальные расширения, вырубленные в скалах. Через пару часов автобус остановился, и мы выползли под гималайские звезды. Пели цикады и ночные птицы, и тут Лена, глядя на меня круглыми бездонными глазами, в которых отражалась вечность, сказала: «Давай выйдем здесь и останемся! Я живой не доеду!» Вокруг нас были заснеженные горы, небольшая, закрытая на ночь чайная, нависающая над обрывом, и всё – ни домов, ни людей! Пришлось уговаривать горячо и настойчиво. Главным же возражением было: «Ты видел, как они играли тряпкой?!» Вспомнилась почему-то песня на стихи поэта Рубцова: «На дальней станции сойду, трава по пояс». Отукачивания спасло лежание на грязном полу автобуса, где через нас переступали в непрерывном броуновском движении: женщины, дети, монахи, гималайцы, сикхи, мусульмане, разносчики пирожков – вся великая Индия. Ранним утром мы въехали в Дели. Весь автобус был наполнен не людьми, а стонущими истощенными телами, прошедшими все виды самого сурового внутреннего очищения. Контрастом этой картине были два буддийских настоятеля, которые что-то тихо обсуждали на протяжении всех шестнадцати часов пути, непоколебимые в своем доброжелательном созерцании.