От Ренессанса до Барокко - Долгополов Игорь Викторович Страница 34

Рубенс умел находить к давно известному, порой банальному сюжету ему одному ведомый ключ, и под прикосновением его кисти история сразу озарялась волшебным светом неисчерпаемой фантазии, порой, правда, окрашенной легкой улыбкой все знающего и много повидавшего человека. Самыми драгоценными в наследии Рубенса стали картины, в которых художник свободно и увлеченно, порой используя мифологические или библейские сюжеты, пишет своих любимых, пишет саму жизнь.

Ученики. Это слово звучит особенно, когда мы вспоминаем имена его помощников – Ван Дейка, Иорданса, Снайдерса. Но, кроме этих, по существу, соратников Рубенса, были десятки ныне забытых художников, помогавших выпускать огромную по количеству продукцию «фирмы «Рубенс»». Собрания мира заполнены подобного рода картинами, где сам автор, создав эскиз, лишь проходил в конце готовый холст. Размах поставленного дела (более двух тысяч картин), уровень выучки и мастерства его помощников создали Рубенсу мировую славу.

Но не за это ценим мы сегодня Рубенса. Художник в течение своего долгого творческого пути, а особенно в поздний период, создал произведения, в которых с особенной, ему одному присущей жизнерадостной мощью воспел бытие, воспел жизнь.

И глядя сегодня на картины великого художника, мы с особенной остротой вспоминаем слова Крамского: «Говоря по правде, мы лепечем. Вот старые мастера говорили».

Женщина… Вечная Ева. Она вошла в мир искусства в незапамятные времена, когда одетый в шкуры неведомый мастер начертал на каменной стене пещеры древний лик праматери. Художник античности первый изваял из девственной глыбы мрамора Афродиту. Задолго до него на Востоке были созданы мудрые прекрасные богини Индии и Египта.

Летели века. Гасли далекие светила. Рушились царства. Но все ярче и ярче загорались земные звезды прекрасного. Ни ярость варваров, ни лютый вандализм не могли погасить огня человеческого духа, извечного стремления к красоте.

Красота. Я написал это слово и вдруг ощутил строгий, немного печальный взор поклонника абстракций, одного из тех, кто полагает, что певцы красоты – Леонардо и Рафаэль, Тициани Рубенс, Мане и Ренуар – лишь дали дальние и никакого касания к искусству нашего стремительного XX века не имеют. Не стану спорить. Но свято верую, что, пока существует голубое небо, восходы и закаты, пока бьется человеческое сердце и властвует любовь, пока живет наша добрая планета Земля, населенная людьми, а не роботами, до тех пор в душе человека будет жить мечта о красоте. Да простят меня великодушно за это невольное отступление. Итак…

Человек творил. И самые дивные плоды его созидания – образы женщин. В них воплотили ваятели и живописцы жар своих сердец, радость земного бытия, пыл своей мечты… Пусть современный обитатель Земли, покоривший атом и взлетевший в космос, утерял веру в древних античных богов. Это понятно. Но и его не минуют беломраморные чары Венеры Милосской и Ники Самофракийской. Ушло в небытие могущество фараонов, но не меркнет очарование светозарной Нефертити.

Мадонны… Сколько их создал человек? Ни одна электронно-вычислительная машина не ответит на этот вопрос. Каждая мадонна – воплощенная греза художника. Претворенное желание открыть окно в мир прекрасного.

Тревожно, немного горько, широко открыв лучезарные очи, глядит на нас, людей XX века, Сикстинская мадонна Рафаэля. О чем она вопрошает? Мудро, все понимая, чуть-чуть улыбаясь, смотрит на нынешний мир Леонардова Джоконда.

Женщины. Прелестные, готовые взлететь к небесам и все же такие земные богини Боттичелли. Блистательные венецианки Тициана и Веронезе. Лукавые, обаятельные чародейки Лукаса Кранаха. Сердечные, простодушные женские образы Рембрандта. Утонченные бледноликие дамы Томаса Гейнсборо. Огнеглазые махи Гойи. Милые парижанки Эдуарда Мане и Ренуара. Крепкие, румяные сибирячки Сурикова. Задумчивые чаровницы Валентина Серова. Героини Дейнеки, юные, сильные. В них всех – колдовство своего времени. Среди этого сонма дочерей нашей планеты – пышнотелые, белокурые красавицы Питера Пауля Рубенса, узнаваемые с первого взгляда дочери Фландрии. Мир картин Рубенса огромен, густо населен героями мифов и легенд. Порою в его холстах звучат мотивы драматические. Но все же Рубенс для нас – это прежде всего певец женщины, радости земного бытия…

Однако, как любой большой художник, Рубенс неоднозначен. Он бесконечно сложен, этот великий мастер.

Мастер. Гордое слово. Оно таит неохватную силу творения. Этой силе нет преград для исполнения самой заветной мечты. Мастер-пророк. Предтеча. Он распахивает врата в еще не виданную никем вселенную своего «я». Потрясает нас, как вновь открытый материк. Каждый зритель может стать счастливым Колумбом или Васко да Гамой, открыв новую красоту. Но не забывайте, любуясь миром прекрасного, о невыразимой словами борьбе, о том муравьином и Геркулесовом подвиге труда, который стоит незримо у подножия шедевра. Сколько бы вы ни называли имен мастеров, за каждым из них битва света и тьмы. Бесконечное терзание духа и плоти. Столкновения двуединых начал – человека житейского и человека-творца.

Рубенс. Великан живописи. Одна из самых могучих и противоречивых фигур в истории мирового искусства. Двуликий Янус. Художник и дипломат. Прагматик и мечтатель.

Питер Пауль Рубенс был очень раним. Его родители – простые люди – не обладали генеалогическим древом, необходимым для придворной жизни. Тайну их рода не прикрывала надежная опора из щита, украшенного древними геральдическими знаками. «Ну и что из того?» – скажете вы. Но великий мастер не мог побороть тщеславие и пытался исправить этот существенный, как ему казалось, пробел биографии. Добрую половину своего времени он тратил на исполнение весьма рискованных секретных поручений своей владычицы инфанты Изабеллы.

1625 год. Антверпен. Утро. Глухой цокот копыт по старой мостовой. Кривые улочки. Скрип ворот. Радость встречи. Слезы жены. Объятия. Рубенс вернулся… Позади пол-Европы странствий. Впереди работа, любимая, долгожданная. Десятки начатых огромных холстов. Ждут ученики, помощники. Нетерпеливо вздыхают вельможные заказчики.

Ах, этот полный тайн, удивительный, почти волшебный 1625 год! Всего двенадцать месяцев… Но сколько картин, портретов, эскизов сотворил мастер! Их не счесть. Уму непостижимо создание «Поклонения волхвов». Четыре с половиной метра высота полотна – шесть дней работы. Бородатые мудрецы. Ослепительные мавры. Бык. Верблюды. Ажурная колонна. Богоматерь с младенцем. Феерическая кипень. Пожалуй, лишь яростный Тинторетто был способен на такой подвиг. Рубенс оставил в Париже законченный портрет Марии Медичи, величественный, державный. Он пишет супругу Изабеллу Брандт, не зная, что лишь год отделяет любимую от кончины. Создает портрет (о гримасы судьбы!) Сусанны Фоурмен, сестры будущей его второй жены.

Елене в ту пору было всего одиннадцать лет.

Живописец неустанно трудится над грандиозным циклом, посвященным властвованию Марии. И тут же начинает компоновать картоны для гобеленов «Триумф евхаристии». Как будто мимоходом творит шедевр «Портрет сыновей». И, наконец, сперва тщательно рисует, потом пишет маслом еще одну жемчужину мирового искусства – «Портрет камеристки инфанты Изабеллы».

Тициан Вечеллио. Венера с зеркалом. 1555. Национальная галерея искусств, Вашингтон

Рисунок и живопись. Два шедевра. Два глубочайших исследования души человека, сотворенного рукою, нет, сердцем художника. Мастер будто вложил всего себя в эту маленькую картину.

1625 год… Когда читаешь страницы биографии Рубенса этой поры, невольно вспоминаешь романы Дюма, увлекательные, пестрые. Те же коллизии, те же имена. Мария Медичи. Анна Австрийская. Людовик XIII. Кардинал Ришелье. Герцог Бекингемский. Франция. Англия. Испания. Зловещие заговоры. Дворцовые жгучие тайны. Государственные секреты в маленьких надушенных конвертах. Да, это история. И это Рубенс.