Роберт Капа. Кровь и вино: вся правда о жизни классика фоторепортажа… - Кершоу Алекс Страница 5

– Как ты сюда попал? – удивилась Эва.

Эндре не путешествовал автостопом и не добирался до Берлина каким-то другим романтическим способом. Чтобы вслед за Эвой попасть в Берлин, он умело «приторговывал» своей еврейской идентичностью. «Эндре всегда был очень умным, – вспоминает Бешнё. – Он обнаружил, что еврейская община Будапешта отправляет одаренных студентов учиться за границу, обратился к ним за грантом, и они приняли его заявление». Но условия, на которых был предоставлен грант, не позволяли ему направиться из Будапешта прямо в Берлин; для этого ему пришлось переезжать из одной принимающей еврейской семьи в другую. Только миновав Прагу, Вену и Дрезден, он наконец оказался в Берлине…

Когда Бешнё спросила, что он собирается делать в Берлине, он ответил, что приехал изучать политологию в знаменитой Немецкой высшей школе политологии (Deutsche Hochschule Für Politik), и 27 октября должным образом зарегистрировался на зимний семестр. Но Эндре был слишком беспокойным и любознательным, слишком жаждал нового жизненного опыта, чтобы просиживать на бесконечных лекциях, и вскоре начал пропускать занятия.

Первые месяцы в Берлине жить было нетрудно. Небольшие суммы прислали ему родственники, ежемесячно подкидывали денег родители… Но позднее, когда мировая экономика окончательно погрузилась в депрессию после биржевого краха 1929 года, ателье Фридманов потеряло многих клиентов, и Юлия прекратила посылать те несколько марок в месяц, которые ему позарез были нужны. А когда после осени пришла суровая зима, Эндре начал осознавать, что такое настоящая нужда. По словам его двоюродной сестры Сьюзи Маркиз, он скоро настолько оголодал, что стал воровать телячьи котлеты у собаки своей хозяйки фрау Боэн[20]. Задолжав за жилье за несколько недель, Эндре сбежал от хозяйки, тем более что она начала подозревать, куда исчезают обеды ее любимой таксы…

К началу 1932 года Эндре понял: чтобы продолжать учебу и не голодать, нужно где-то зарабатывать деньги. Поскольку молодой человек собирался заниматься журналистикой, он начал серьезно относиться к фотографии. «По ходу учебы, – писал он в 1953 году, – мои родители перестали присылать мне деньги, и я решил стать фотографом. Это занятие было ближе всего к журналистике для любого человека без знания языка»[21]. (По-немецки он пока еще говорил с трудом.)

Эндре попросил Эву Бешнё помочь ему найти работу в агентстве или в фотостудии.

– Интересно, – размышлял он вслух, – а фотографией можно заработать себе на жизнь?

– Ну как ты можешь! – возмущалась Эва. – Фотография – это не профессия. Это призвание!

– Да ладно! Скажи лучше: это интересно?

– Да! Получаешь большое удовольствие.

Эва Бешнё знала нескольких людей, которые могли бы помочь Эндре найти работу. Ей показалось, что лучше всего было связаться с фотографом Отто Умберсом, он же Умбо[22], экс-шахтером, который окончил Высшую школу строительства и художественного конструирования – Баухаус, а теперь руководил отделом портретов и рекламы в престижном агентстве Dephot (сокр. от Deutsche Photodienst, «Немецкий фотосервис»). Бешнё позвонила Умбо и спросила, нет ли у него работы для одного «очень умного мальчика». Умбо попросил отправить «мальчика» к нему, чтобы на него посмотреть. Когда Бешнё снова увиделась с Эндре, он уже работал в фотолаборатории Dephot в качестве ассистента: заливал в бачки проявитель и закрепитель, развешивал для просушки отпечатки и одновременно изучал начала экспозиции и печати.

Эндре пришлась по душе захватывающая и динамичная атмосфера фотоагентства. Чудовищно сжатые сроки, невероятные темпы, постоянная погоня за снимками и сюжетами – гонка в Dephot была безжалостной. И, хотя формально Эндре должен был работать за гроши в лаборатории, вскоре он постепенно включился и в другую деятельность: помогал организовывать съемки и выполнял обязанности администратора в главной конторе агентства. Он был безумно загружен работой, которая никогда не кончалась: Dephot снабжал своими фотографиями многие из выходивших тогда 2500 немецких газет и периодических изданий и минимум десяток берлинских газет с еженедельными иллюстрированными приложениями.

Съемки в Dephot организовывал Симон Гутман, невысокий очкарик с безграничным запасом энергии, гений по части придумывания сюжетов и историй. Именно он в 1928 году основал это агентство, надеясь на прибыль от быстрого роста числа иллюстрированных журналов в Германии. К тому времени, когда Эндре начал работать в Dephot, среди фотографов агентства уже числилось нескольких уважаемых фотожурналистов, например Феликс Ман, который с 1929 года работал в Müncher Illustrierte Presse за гарантированную тысячу марок в месяц. Возможно, Эндре уже работал в Dephot, когда Ман сделал свою самую знаменитую фотосессию «Один день из жизни Муссолини». Сегодня эти снимки считаются классикой раннего фоторепортажа, фоторассказом, в котором блестяще и тонко показана суетность и абсурдность жизни Дуче[23].

К лету 1932 года Эндре ушел из Немецкой высшей школы политологии, формально ради учебы в которой он приехал в Берлин, и стал помогать Ману и другим фотографам в проведении съемок повседневной городской жизни. Нередко мэтры просили его сменить пленку в маленьком фотоаппарате – это была одна из первых моделей знаменитой камеры «Лейка» (Leica)[24]. Фотокамеры «Лейка» сделали возможным невозможное: благодаря объективам с высокой светосилой и шторно-щелевыми (фокальными) затворами удалось довести выдержку до 1/1000 секунды. Это позволило фоторепортерам Dephot делать снимки в условиях низкой освещенности, не привлекая сложное и дорогостоящее осветительное оборудованиеi.

Позаимствовав на время в офисе Dephot новую фотокамеру Leica, Эндре быстро научился выжимать из этой техники максимум возможного. Для практики фоторепортажа не было лучшего места и времени, чем Берлин начала 1930-х годов, представлявший собой диковинную смесь из политических и культурных крайностей. В те годы в Берлине училась Жизель Фройнд, будущая звезда немецкой фотографии. Позднее, после бегства из Германии со спрятанными снимками жертв политики Гитлера, она подружилась с Эндре. «Столица молодой республики, – вспоминала она, – была центром всех немецких художественных и интеллектуальных движений. Берлинский театр стал знаменитым благодаря пьесам Бертольда Брехта, Эрнста Толлера и Карла Цукмайера, а также режиссерским работам Макса Рейнхардта и Эрвина Пискатора. Немые фильмы, снятые на студии U.F.A (Universum Film AG) Фрицем Лангом, Эрнстом Любичем и другими режиссерами, получили международную известность»[25].

К 1932 году Берлин превратился в поле битвы левых и правых за будущее Германии. 4 июня 1932 года был распущен Рейхстаг, на 31 июля были назначены общенациональные выборы. 15 июня был отменен запрет на деятельность штурмовых батальонов SA (Sturmabteilung), полувоенной нацистской организации, и Германия погрузилась в бездну политического насилия. В Берлине сотни людей погибали в уличных баталиях, которые проходили в рабочих районах. К середине июля гражданская война грозила охватить всю страну. Все политические партии, кроме воюющих нацистов и коммунистов, требовали восстановления правопорядка. В Берлине было объявлено военное положение.

На выборах в Рейхстаг 31 июля национал-социалистическая партия получила большинство мест; за нее было подано 13 745 000 голосов. Иными словами, средние и высшие классы Германии поставили на Гитлера, отчасти из-за широко распространившегося страха перед коммунистическим восстанием. Казалось, коммунисты быстро набирали поддержку рабочего класса – они увеличили свое представительство на 12 мест и стали третьей по величине фракцией в Рейхстаге с 89 депутатами, но, конечно, не могли противостоять 320 депутатам-нацистам.