Жозе Эса де Кейрош - Преступление отца Амаро Страница 11

Присутствие ухаживателя Амелии раздражало Амаро, ненавидевшего его за недостаток благочестия и за черные усики. В эти минуты он особенно сильно чувствовал всю тяжесть своего положения.

– Сыграй что-нибудь, дочка, – говорила сеньора Жоаннера.

– Я устала, мама, – вяло отвечала девушка, вздыхая и усаживаясь в кресле поудобнее.

Мать предлагала тогда поиграть в карты, чтобы оживить немного молодежь. Отец Амаро брал свою лампу и спускался вниз, чувствуя себя очень несчастным.

В эти вечера он почти ненавидел Амелию, находя ее упрямой и неприветливой. Частые визиты Жоана Эдуардо казались ему неприличными, и ему хотелось даже поговорить с сеньорою Жоаннерою о том, что «любовь такого неблагочестивого человека не может быть угодна Богу». Но, успокоившись немного, он старался позабыть об этом, решал переехать на другую квартиру и даже перевестись в другой город. Воображение рисовало ему Амелию в подвенечном наряде и Жоана Эдуардо в парадном сюртуке… они возвращались из собора после венчания… брачная постель сияла ослепительною белизною…

– Черт с ними, пусть женятся! – бормотал он сквозь зубы.

Однажды Амаро обедал в гостях у доны Марии и, вернувшись домой поздно вечером, застал дверь дома открытою; на пороге, в сторонке стояли мягкия туфли Русы.

– Какая глупая девчонка! – подумал священник. – Она, верно, пошла за водою и забыла запереть дверь.

Он вспомнил, что Амелия должна была поехать в этот день с доною Жоакиною в имение Ганстео в окрестностях города, а сеньора Жоаннера собиралась в гости к сестре каноника. Амаро запер дверь и поднялся в кухню зажечь себе лампу. На улицах было мокро после дождя; он забыл снять внизу резиновые галоши, и шаги его не были слышны в доме, проходя мимо спальни сеньоры Жоаннеры, он услышал за ситцевою занавеской чей-то кашель. Это так удивило его что он приподнял край драпировки и заглянул в приоткрытую дверь. Боже мой! Сеньора Жоаннера в одном белье зашнуровывала корсет, а каноник Диас сидел полураздетый на краю кровати и громко пыхтел.

Амаро спустился вниз, неслышно притворил за собою дверь и пошел бродить около собора. Тучи заволокли небо, и стал накрапывать мелкий дождик.

– Так вот оно что! – повторял он про себя в изумлении.

Это был невероятный скандал. Флегматичная сеньора Жоаннера и каноник Диас, бывший преподаватель Морали! Если старик, свободный от порывов юности, смог вести себя таким постыдным образом, то как жили молодые священники, в которых кипела горячая кровь! Недаром говорилось в семинарии, что, все созданы из одного «теста». Духовные лица поднимались по лестнице церковной иерархии, стояли во главе семинарии, управляли душами своих прихожан и ходили по вечерам в укромные улицы к полным, спокойным женщинам покурить дорогия сигары и пощупать пухлые, белые руки.

Соображения иного рода тоже приходили Амаро на ум. Что за особы были сеньора Жоаннера с дочерью, жившие на содержании у старого развратника? Мать была, по-видимому, недурна собою и хорошо сложена в прежния времена. Сколько любовников сменила она прежде, чем попасть в объятия слюнявого старика? Дочь была, наверно, не лучше матери; она ходила всюду одна и едва-ли была чиста и невинна с такими чудными черными глазами. Амаро представлял себе уже картину приятной возможности: толстая сеньора Жоаннера целует наверху своего пыхтящего каноника, а Амелия спускается к нему в комнату неслышными шагами, накинув платок на голые плечи… С каким наслаждением поджидал бы он ее каждый раз!

Дождь усилился, и Амаро вернулся домой. Когда он вошел в столовую, лампа была уже зажжена.

– О, как вы озябли! – сказала Амелия, пожимая его холодную руку.

Она сидела у стола за шитьем. Жоан Эдуардо играл тут же в карты с мамашею.

Амаро почувствовал себя несколько неловко. Присутствие молодого человека сразу вернуло его к действительности, и надежды, кружившиеся в его душе бурным вихрем, исчезли при виде Амелии в обществе её поклонника. Сеньора Жоаннера могла быть любовницею каноника, но Амелия с её свежими губками и длинными ресницами, несомненно, не подозревала о постыдном поведении матери. Ей, видно, хотелось устроиться своим домом, выйти замуж и отдаться, с чистою душою и телом, этому идиоту, улыбавшемуся с глупым видом над картами. Амаро ненавидел ено всею душою за черные усики и за право любить…

– Вам нездоровится, падре? – опросила Амелия, увидя, – что он заерзал на стуле.

– Нет, – ответил он сухо.

Жоан Эдуардо стал рассказывать о квартире, которую он собирался нанять, и разговор перешел на хозяйство.

– Подай мне лампу, – крикнул Амаро Русе.

Он спустился к себе в мрачном отчаянии. Зеркало на комоде отразило его фигуру, и он показался сам себе безобразным и смешным. Бритое лицо и тонзура были особенна противны в сравнении с черными усиками и пышными волосами соперника. – И чего я терзаюсь? – думал Амаро. – От может быть её мужем, дасть ей имя, домашний очаг, материнство. Я же могу только вовлечь ее в грех. Она, может быт, и расположена ко мне, несмотря на мой духовный сан, но прежде всего хочет выйти замуж. Да это и понятно.

Чувство ненависти поднялось в нем, он предпочел, чтобы она была вольного поведения, как мать; но ему стало стыдно этик мыслей.

– Однако, мне хочется, чтобы она обратилась чуть ли не в уличную девку, – подумал он. – Это недурно. Мы, священники, не смеем мечтать о приличных женщинах и должны довольствоваться продажными. Хороша наша судьба!

Он задыхался и открыл окно. Дождь прекратился, но небо не прояснилось. Тишина нарушалась лишь криками сов вдали.

О, каким хорошим мужем мог бы он быть, если бы не этот проклятый священнический сан! Он обожал бы жену и детей. Картины семейного счастья вызывали на его глазах слезы. Дура маркиза, сделавшая из него служителя церкви, погубила его навеки.

У дверей послышались шаги Жоана Эдуардо и шуршанье платья Амелии. Амаро подошел к замочной скважине, кусая губы от бешенства. Дверь захлопнулась, Амелия побежала наверх, напевая песенку, а священник лег спать, страстно желая обладать прелестною девушкою.

VII

Через несколько дней после этого отец Амаро и каноник Диас получили приглашение к обеду от аббата деревни Кортетасса. Это был веселый, добрый старичок, живший в приходе уже тридцать лет и слывший лучшим поваром в овруие. Он праздновал в этот день свои именины и пригласил, кроме каноника и Амаро, еще двух священников – отца Натарио и отца Брито. Отец Натарио был маленький, сухой человек с ястребиными глазами и прыщавым лицом, необычайно злой и раздражительный. У него была репутация прекрасного латиниста и очень логичного человека. Он жил с двумя племянницами-сиротами, постоянно говорил о своей любви и заботливости к ним, расписывал их, как образец всех добродетелей, и называл своими розочками. Отец Брито считался самым глупым и самым сильным священником в епархии. Внешностью и манерами он напоминал мужика прямо от сохи; у него была огромная голова и жесткие волосы, спускавшиеся почти до бровей. Смуглая кожа отливала на лице синевою от тщательных усилий бритвы; мелкие, прекрасные зубы сверкали белизною каждый раз, каик он заливался своим идиотским смехом.

Когда священники садились за стол, в комнату вбежал впопыхах Либаниньо с мокрою лысиною.

– Ох, голубчики мои, извините, – затараторил он визгливым тоном: – я опоздал немножечко. В церкви Пресвятой Богородицы в Эрмиде отец Нуниш служил как раз обедню по заказу. Я зашел послушать. Так уже хорошо было…

Гертруда, старая, дородная прислуга аббата, принесла миску с куриным бульоном. Либаниньо стал вертеться вокруг неё с глупыми шуточками.

– Ах, Гертрудочка, жестокая женщина, какое счастье ты могла бы дать одному человеку!

Старушка добродушно засмеялась, и её рыхлая грудь затряслась от смеха.

– Что же это за поклонник явился у меня на старости лет?

– Ах, голубушка, женщины хороши, как груши, только когда они созревают. Вот как нальются хорошенько, тут и наслаждаешься ими во-всю.

Священники захохотали и весело уселись за стол.

Обед был состряпан самим аббатом. Похвалы его искусству начались с первого же блюда.

– Замечательно вкусно, восхитительно, сеньор… Такой стряпни и в раю не найти. Удивительно, чудесно…

Добрый аббат даже краснел от удовольствия. Он был, по словам настоятеля – «божественным мастером своего дела», прочитал много книг по кулинарному искусству, постоянно изобретал новые кушанья и гордился тем, что «из его головы вышло немало вкусных вещей». Жизнь это протекала мирно и счастливо в обществе старой Гертруды, добродушной и болтливой женщины, и его единственною мечтою было страстное желание угостить как-нибудь обедом самого епископа.

– Кушайте пожалуйста, падре, – говорил он Амаро, передавая ему блюдо. – Я уже так старался… Не угодно-ли откушать греночков под соусом? Не буду хвалиться, но соус, кажется, вышел у меня недурно сегодня.