Петр Валуев - У покрова в Лёвшине Страница 13

Между тем к профессору торопливо подошел запыхавшийся от спешного хода институтский сторож и доложил, что его требует директор.

– Видно, случилось что-нибудь, – сказал Тишин, вставая. Потом он спросил сторожа, не приезжал ли кто-нибудь из города.

– Жандармский офицер приехал, – отвечал сторож, – и прошел к директору, а после того директор приказал послать за вами и за инспектором. Я долго искал вас напрасно, пока мне не указали, что вы изволили пройти в эту сторону.

– Хорошо, ступай и доложи, что я сейчас буду.

Чугунин и Снегин также встали.

– До свидания, Семен Иванович, – сказал Чугунин. – Что-нибудь да опять неладно у вас.

– Видно, так, – отвечал профессор, пожав плечами. – Мне давно уже ничто не кажется нечаянностью, и ничто меня не удивляет.

VIII

В доме, обратившем на себя внимание Алексея Петровича, было темно на уличной стороне; но в трех комнатах, выходивших на окруженный глухим забором двор, виделся свет сквозь опущенные занавеси. Первая комната, у входа, была пуста, и в ней горела только одна свеча; в другой несколько молодых людей сидели или стояли у стола, на котором в беспорядочном виде были расставлены чайный прибор, стаканы, чашки, бутылки с пивом и тарелки с закуской; в третьей комнате двое других молодых людей вынимали бумаги из внутреннего ящика старого, пестрым ситцем обитого дивана. Крышка дивана была приподнята, и на полу лежали белье и платья, которые, по-видимому, были вынуты из того же ящика.

– Теперь довольно, на всех хватит; хорошо, если и это разойдется по рукам, – сказал один из молодых людей, в котором склад лица и акцент речи обнаруживали еврейское происхождение.

– Много ли теперь разъедутся? – спросил другой молодой человек.

– Завтра должны уехать четверо, а послезавтра или дня через три – еще четверо других. Атуеву и Звонареву еще не разрешен отъезд; но кажется, что завтра разрешение будет дано.

Собеседники разложили на стоявшем вблизи столе вынутые ими бумаги; потом прикрыли бельем и платьем бумаги, оставшиеся в ящике, опустили крышку, перевернули диван, чтобы приставить к стене сторону, с которой открывался ящик, и, наконец, придвинули к дивану стол с разложенными на нем бумагами.

– Будет ли сегодня Барсук? – спросил тот из молодых людей, который осведомлялся о числе уезжающих.

– Должен быть, – отвечал другой. – По крайней мере, сказал, что будет. Впрочем, с ним случается, что скажет одно, а сделает другое; больно осторожен.

– Ему и нельзя не быть осторожным.

– Так; но и кроме осторожности он всегда сам себе на уме. Знает, что нужен, и не стесняется давать это чувствовать.

Между тем в средней комнате шли между собравшимися там молодыми людьми шумные перекрестные разговоры. Одни толковали о неурядице в столовой; другие жаловались на бывшие экзамены, в особенности у двух или трех преподавателей, в числе которых несколько раз поименовывался профессор Тишин; третьи рассуждали о предстоявших на вакантное время поездках. Молчал и вообще казался несколько смущенным и беспокойным только один из присутствовавших, белокурый молодой человек, лет двадцати, красивый лицом и одетый с некоторой изысканностью, что его резко отличало от прочих.

– Твой Невзоров неразговорчив, – сказал вполголоса студент Атаназаров стоявшему рядом с ним другому студенту, с которым пришел тот молчаливый молодой человек, которого Атаназаров назвал Невзоровым.

– Он здесь в первый раз, – отвечал другой студент, – и застенчив. Сырой материал – но полезный.

– А надежен ли? Он что-то глядит белоручкой и щеголем.

– Есть немного – и оттого польза. Средства есть. Его отец богат, а нам от сына нужны не дело, а деньги. Он уже внес сто рублей в кассу и дал столько же для отсылки в Петербург. Даст еще. А надежен вполне. Золотой характер. Добрый товарищ, и коли дал слово, то всегда сдержит.

– Давно ли он в университете?

– Он на втором курсе. Меня с ним познакомил и за него поручился старший из Злобиных, Владимир. Он сам на третьем курсе; но его брат на втором и завербовал Невзорова.

– Из Злобиных, вероятно, никого сегодня не будет.

– Незачем. Вообще университетским не следует часто здесь показываться. С ними гораздо удобнее видеться в городе.

В это время стоявший у окна другой студент приподнял один конец занавеси, потом опустил его и сказал;

– Барсук идет.

Послышались шаги, но не с той стороны крыльца, с которой входили прочие посетители, а с противоположной. Все обернулись к двери. Она отворилась, и в комнату вошел человек высокого роста, в темно-синих очках с боковыми клапанами, в сером летнем, доверху застегнутом пальто, в охотничьей мягкой шляпе того же серого цвета, с толстой палкой в одной руке и небольшим черным кожаным саквояжем в другой. На вид ему было под тридцать лет, и значение, которым он пользовался в кругу собравшейся молодежи, обнаружилось тем, что все сидевшие встали со своих мест, кроме Невзорова, на лице которого можно было прочитать, что он вошедшего не знает.

Тот, которого назвали Барсуком, бегло поздоровался с некоторыми из окруживших его молодых людей и, не снимая шляпы, подошел к столу и попросил у Атаназарова стакан пива. Атаназаров налил и подал стакан. Между тем новый посетитель обвел глазами вокруг комнаты и остановил их на Невзорове. Сквозь синие очки можно было заметить пристальность взгляда.

– Кто это? – спросил он вполголоса.

– Студент Невзоров, из университета, – отвечал Атаназаров. – Тебе о нем говорил Зашибин. Он и привел его.

– А! – сказал Барсук и залпом осушил поданный ему стакан. – Где же хозяева? В архивной, что ли? – спросил он потом и, не выждав ответа, вошел в комнату, где был диван с бумагами, и затворил за собою дверь.

– Кто это? – в свою очередь спросил Невзоров, подойдя к Зашибину.

– Барсов, один из наших важных, но он не из студентов, а чиновник. Через него мы узнаем многое, что нам знать полезно.

– Почему его назвали Барсуком?

– Так; у нас многие имеют такие прозвища. Его назвали Барсуком потому, что он Барсов; да и выражение лица, как однажды заметил Шлейер, напоминает барсука. Самого Шлейера зовут Волком, а другого здешнего хозяина, Креницкого, который с ним в той комнате, Бегуном, потому что он у Шлейера на посылках. Круглов, которого мы вчера встретили с Птичкой, зовется Котом.

– Атаназаров! – кликнул из третьей комнаты Шлейер, отворив дверь.

Атаназаров вышел оттуда через несколько минут с завязанной в носовой платок пачкой бумаг и с несколькими печатными листками на синеватой бумаге, которые он стал раздавать присутствовавшим. Вместо него был Шлейером позван Звонарев.

– Это новое, – сказал Зашибин Атаназарову, пробегая глазами переданный ему листок.

– Да, – отвечал Атаназаров. – Вышло на прошлой неделе, а сюда пришло третьего дня.

После Звонарева были позваны в третью комнату, один за другим, еще четверо молодых людей. Все возвращались оттуда с пачками бумаг, завернутыми в платки или в листы старых газет. Когда последний вышел, в дверях опять показался Шлейер и спросил про Атуева.

– Атуева нет, – отвечал Звонарев.

– Так передай ему, чтобы он зашел завтра или послезавтра утром, – сказал Шлейер.

Между тем Зашибин вручил Невзорову несколько листков вместо одного.

– Зачем так много? – спросил Невзоров.

– Ты их пораспределишь между товарищами.

– Нет, я на это не решусь; я на них не надеюсь.

– Тогда пусть пока останутся у тебя. Случай представится их пустить в ход, если не теперь, то позже.

– Сомневаюсь, – нерешительно сказал Невзоров. – А что значат, – продолжал он, – все эти узелки и пачки? Что в них за бумаги?

– И то, что у тебя в руках, и другое в этом роде. Все эти молодцы разъезжаются на днях по губерниям – кто на Волгу, кто на юг. Это им на дорогу.

– То есть они отправляются, как вы говорите, в народ.

– Не все; всякому роль, которая ему под стать. Звонарев и Атуев, например, пойдут в народ. Первый – хороший кузнец, и где-нибудь кузнецом поустроится; а второй – столяр, и тоже себе найдет работу… Но смотри – кажется, что Барсов с тобой хочет познакомиться.

Барсов, Шлейер и Креницкий уже вышли из третьей комнаты, и первый, бросив на чайный стол свой полуопустевший, по-видимому, саквояж, направился прямо к Невзорову.

– Добро пожаловать, молодой человек, – сказал Барсов. – За вас поручился Зашибин. Мы ему верим. – В тоне и всей манере Барсова было что-то жесткое, даже наглое, что и смутило и рассердило молодого студента. Он не нашелся, что ответить, и только слегка наклонил голову.

– Вас зовут Невзоровым, не правда ли? – продолжал Барсов, небрежно сбросив перед собой пепел сигары, которую он курил. Часть пепла упала Невзорову на ногу.