Семен Кончилович - Гибель Иудеи Страница 15

Как только стало ясно, что старик умер и никакая сила не может возвратить его к жизни, надсмотрщики разогнали толпу. Подле умершего теперь сидела, заливаясь слезами, одна Феба.

Становилось уже темно, вечерние тени заката ложились длинными черными пятнами. Кругом виднелись беспорядочные холмы свеженасыпанной земли, которая при багровых лучах заходящего солнца казалась окрашенной в цвет крови. Вдали слышались крики надсмотрщиков. Не было никакого сомнения, что, как только работы будут окончены, Фебу отсюда удалят и тело ее отца ночью будет отвезено и брошено в зловонные ямы на Эсквилине, куда бросались тела преступников.

Климент решил хоть немного утешить несчастную девушку, предложив ей перенести тело для погребения, где она захочет.

Феба поблагодарила незнакомого ей человека.

– Если это не будет противно твоему участию ко мне, за которое вознаградит тебя Бог отцов наших, – сказала Феба, – то я просила бы перенести тело в одну из наших гробниц. Там я желаю совершить погребение по нашему иудейскому обряду. Ах, – скорбно произнесла она, что-то вспомнив, – у меня не будет времени проводить его! Что скажет госпожа моя, ведь я уже должна быть дома!

Климент, подумав, сказал:

– Я пойду к твоей госпоже и расскажу обо всем. Она добрая, к тому же она моя племянница и будет рада, что я принял участие в ее рабыне.

XII

Сообщение Тита о происшедшем произвело на Домициллу гораздо больше впечатление, чем он ожидал.

– Слепой рок, – сказал он, желая успокоить свою родственницу, – назначает каждому человеку свой жребий: одному – счастье, другому – горе, как придется. Несчастье твоей рабыни действительно велико, но этому народу вообще приходится переживать великие бедствия.

– Но если бедствие, – сказала Домицилла, помолчав, – которое обрушилось на иудейский народ, есть наказание, и если мера этого наказания становится все большей и большей, то скажи, Тит, что это, по-твоему, за человек, за смерть которого требуется такая кара?

– Я думаю, что Иисус из Назарета, – отвечал Тит, – был лишь одним из благороднейших умов своего времени, нечто вроде иудейского Сократа.

– Но за смерть Сократа, – возразила Домицилла, – не последовало никаких бедствий для афинян.

– Ну, если хочешь, – сказал Тит после некоторого молчания, – считай его особенным любимцем богов.

– И в таком случае, – отвечала Домицилла, – все же наказание несоразмерно с виной.

– Тогда предположи, – сказал он с улыбкой, – как утверждают христиане, что Он Бог.

– Я сама противлюсь этому, – отвечала Домицилла, – но все же к такому заключению невольно придешь, если захочешь судить последовательно.

– Но неужели ты можешь этому серьезно верить? Да, предания часто рассказывают о том, что боги являлись среди людей, но ведь это благочестивые сказки. И если даже допустить, что какому-нибудь небожителю пришла странная мысль оставить на некоторое время свой блаженный Элизиум и сделаться человеком, то и в таком случае он все же под покровом человека сохранил бы свое божеское достоинство. Непонятно и дико, если бы этот небожитель закован был в цепи и распят. Какой смысл ему было бы подвергать себя такой позорной и болезненной смерти?

Домицилла не нашлась что ответить.

Скоро Тит оставил девушку, чтобы пойти на свидание с Береникой.

То, о чем Домицилла говорила с Титом, оставалось для нее мучительной загадкой, которую она не могла разрешить. "Случись мне говорить с христианином, – подумала Домицилла, – я бы первым делом спросила его об этом. Жаль, что после Нероновского гонения их не осталось в Риме".

Домицилла не знала, что христианин стоит на пороге ее дома.

Когда раб сказал о приходе дяди, она удивилась. Климент в последнее время почти нигде не бывал, даже во дворце цезаря появлялся лишь в самых редких случаях. И сама Домицилла с тех пор, как отец ее отозван был в Палестину, ни разу не была у Климента, потому что слышала о его странном образе жизни.

– Не удивляйся, что я пришел к тебе, – сказал Климент племяннице, которая вышла встретить его, – я должен извиниться, что распорядился твоей рабыней по собственному усмотрению, и ее не будет целую ночь. Я уверен, что твое сострадательное сердце вполне одобрит мой поступок, если ты узнаешь, в чем дело.

– Я знаю, – ответила Домицилла, – какое горе постигло бедную девушку. Тит только что рассказал мне об этом. И если твое распоряжение, дядя, вызвано этим несчастьем, то я ничего не имею против. Но расскажи мне, каким образом Феба могла воспользоваться твоим содействием?

– Ты знаешь, милая племянница, что я человек с причудами и питаю особого рода слабость ко всем несчастным людям. Поэтому я отправился сегодня на место постройки будущего Колизея, где тысячи рабов осуждены на изнурительный труд, и вот там-то мне и пришлось быть свидетелем всего этого несчастного происшествия.

– Значит, ты видел Тита, – сказала Домицилла, – странно, почему же он мне ничего об этом не сказал.

– Он меня не заметил, – отвечал Климент. – Когда он ушел, я подошел ближе к месту происшествия и увидел, что старик умер. Мне стало жалко бедную девушку, и чтобы хоть сколько-нибудь облегчить ее горе, я позвал нескольких человек, чтобы они отнесли тело в иудейский квартал, где его можно будет предать земле. Мне тяжело было подумать, что девушка не будет сопровождать умершего отца до могилы и не отдаст последнего долга только потому, что она рабыня и не может без разрешения госпожи распоряжаться своим временем. Поэтому я сказал ей, что она может идти, а я с тобой всё улажу. Если ты думаешь, что я слишком свободно распорядился твоей рабыней, то ты, пожалуйста, извини меня.

– Хорошо, – сказала Домицилла шутливо, – я подумаю, какое наложить на тебя, дядюшка, наказание, а утром приду и скажу тебе. Позволь мне привести с собой и рабыню, чтобы она могла поблагодарить тебя.

– Хорошо, – сказал он, улыбаясь, после некоторого молчания. – Ты знаешь, как замкнуто я живу, но если придет моя племянница, то я должен буду дружески принять ее, хотя бы уже для того, чтобы наказание не было слишком строгим. Когда же ты придешь, моя маленькая повелительница?

– Постараюсь утром, – отвечала Домицилла, – если это для тебя не рано.

– Рано? – удивился Климент. – Я встаю с восходом солнца.

– Как? Так рано? – спросила Домицилла. – В такое время спит еще добрая половина Рима.

– У меня так много дел, – сказал Климент, – что я должен вставать пораньше.

Домицилла с изумлением смотрела на своего дядю. Человек, которого весь Рим упрекал за праздность и который, по ее предположению, мог быть на ногах лишь в полдень, вставал вместе с зарей, потому что имел множество дел!

– Не удивляйся, что я так рано встаю, – сказал он. – Утро – самое удобное время для того, чтобы благодарить своего Творца за ночной покой. Затем я должен просить у Него помощи и благословения на дневные дела, потому что какое дело может сделать человек без помощи Божьей? Человек не может жить изо дня в день подобно беззаботной птице, но должен обсудить, как должен сделать то или другое дело, чтобы все было согласно с волей Того, Который дал ему все. Но позволь мне, однако же, проститься; вечер на дворе, и твоя тетка может беспокоиться, что я так долго не возвращаюсь.

После ухода Климента Домицилла подумала: "Не иудейский ли прозелит ее дядя, а может быть, даже христианин? Если бы последнее оказалось верным, тогда этот человек может разрешить мучивший ее вопрос".

Солнце уже успело спрятаться за Ватиканским холмом, и только крыши дворцов и храмов горели еще золотистым блеском. В воздухе чувствовалась легкая прохлада наступающей ночи; все кругом напоено было нежным ароматом.

Тит задумчиво прохаживался по аллее, ожидая женщину, покорившую все его существо. Он начал срывать цветы, чтобы поднести их Беренике. Но та все не появлялась. Тогда Тит решил сам отправиться к ней.

Он нашел ее в сильном волнении. Незадолго перед этим у Береники был посланец, который привез ей дурные вести: соседнее племя напало на Киликийскую область. Береника решила, что Тит не пришел днем именно из-за этого, предполагая, что одновременно с известием ей послано было известие и цезарю.

– Удивляюсь, как мог ты, – сказала с упреком Береника, – так долго заставить меня мучиться одну! Вместо того, чтобы тотчас же прийти ко мне и успокоить! Я думаю, ты сегодня же пошлешь приказание легионам в Сирии выступить против неприятеля?

Тит с недоумением посмотрел на Беренику, но, сообразив, в чем дело, сказал:

– Милая повелительница, твои слова и еще более твое волнение заставляют меня предполагать, что ты получила с Востока недобрые вести.

– Но какое же могло быть другое печальное происшествие, – резко спросила Береника, – которое не позволило тебе прийти, хотя я ждала тебя с нетерпением?

– Я был свидетелем несчастного случая с одной иудейской девушкой, – сказал Тит.