Элизабет Вернер - Проклят и прощен Страница 15

– Потому-то барон и поселился наверху, в Фельзенеке? – сказала она. – Там он совсем близко от Гейстершпица. Крестьяне думают, что он занимается там колдовством. Правда ли, что это он поджег тогда Верденфельс?

– Лили, замолчите, ради Бога! Таких вещей громко не говорят!

– А потихоньку об этом говорит весь свет. Мне рассказал это наш садовник, старик Игнатий. Он божится и клянется, что это правда. А вы что-нибудь знаете об этом?

– Нет, об этом вообще никто не знает ничего определенного. Верно лишь то, что после пожара барон Раймонд буквально бежал из Верденфельса, а когда позже приезжал туда, то почти не покидал замка. Что касается его отца, то тот на эти слухи обращал так же мало внимания, как и на ненависть к нему крестьян. Он по-прежнему с надменным видом проходил и проезжал по деревне, но сын никогда больше не бывал там. Позднее, когда он сам сделался владельцем этих поместий, он старался улучшить свои отношения с народом и делал для крестьян все, что только мог. Но они боялись его и его благодеяний, а теперь он уже много лет словно замуровался в своем Фельзенеке.

– Но там все же есть люди, – возразила Лили, которая до сих пор сомневалась в этом факте. – Кто тот молодой охотник, которого мы встретили сегодня?

– Вероятно, Пауль фон Верденфельс, племянник барона. Он, кажется, гостит там.

– Воображаю, как ему весело у страшного дяди! Только бы с ним ничего не случилось! Он такой приветливый и так низко поклонился мне, как настоящей взрослой даме. Фрейзинг только кивает мне головой, как ребенку, а Грегор всего охотнее погрозил бы мне розгой… Но почему Анна так долго остается на балконе?

С этими словами молодая девушка вскочила и выбежала из комнаты.

Анна действительно продолжала стоять на балконе, хотя было довольно холодно. Она смотрела на горы, откуда дул резкий ветер, и бессознательно ощипывала правой рукой наполовину облетевший розовый куст, росший у решетки.

– Здесь рискуешь быть унесенной вихрем! – воскликнула Лили, напрасно пытаясь защититься от ветра. – Неужели тебе не холодно, Анна? Ты даже шарфа не накинула на себя!

Как бы в подтверждение этих слов Анна вздрогнула и обернулась.

– Да, холодно. Пойдем лучше в комнаты.

Она медленно отвела руку, которой в тот момент судорожно ухватилась за розовый куст, и на белой коже выступило несколько капель крови.

– Боже мой, ты укололась о шипы, – закричала Лили, – даже кровь идет! Тебе больно?

Молодая женщина взглянула на свою руку, с которой упало несколько темно-красных капель.

– Не знаю. Я ничего не почувствовала.

– Не почувствовала? – повторила Лили, которой было непонятно, как можно уколоться о шипы, не закричав от боли.

– Нет! Но то, что сейчас рассказывала тебе фрейлейн Гофер, – не что иное, как смесь суеверия с детскими сказками, которую не следует принимать за правду. Если она опять станет забавлять тебя подобными россказнями, то я не буду больше оставлять вас вдвоем. И еще одно, Лили: ты никогда больше не подойдешь к Фельзенеку. Слышишь? Никогда больше!

– Но почему? – с удивлением спросила Лили, немного испуганная непривычным для нее тоном сестры.

– Я этого не хочу! Для тебя этого должно быть достаточно. И в этом отношении я требую безусловного послушания, не забывай!

Она прошла мимо сестры и вернулась в комнаты.

Лили была права: ее сестра умела быть суровой, очень суровой, и сейчас она была резка даже по отношению к своей любимице. Воспитание пастора Вильмута принесло свои плоды. В эту минуту его ученица была так же безжалостна и холодна, как и он сам.

Глава 5

Пауль Верденфельс провел уже целую неделю в Фельзенеке и, к своему величайшему изумлению, ни разу не испытал скуки. Его личной свободы никто не ограничивал: экипажи и лошади всегда были к его услугам, и никто никогда не спрашивал его, куда он идет. Кроме того, он был страстным охотником, а горные леса изобиловали дичью.

Все это помогало молодому человеку переносить одиночество, на которое он был осужден, так как своего дяди он почти не видал. На его половину Пауль являлся лишь тогда, когда за ним присылали, чего не случалось по целым дням, и эти посещения всегда были очень непродолжительны, а Раймонд по-прежнему относился к племяннику холодно-равнодушно. Он дал ему полнейшую свободу, предоставил пользоваться всеми удобствами и всеми удовольствиями, какими располагал его замок, но ни разу не выразил по отношению к нему никакого интереса или участия, и не было ни малейшей возможности сойтись с ним хоть немного ближе, чем при первой встрече.

Пауль, впрочем, всегда находил себе занятия, из которых главнейшее состояло в том, что он любовался видом из окна своей комнаты, изо дня в день отыскивая при помощи подзорной трубы все одну и ту же точку. Это приводило в отчаяние Арнольда, который никак не мог понять, чего именно так упорно ищет его молодой господин. Хотя он имел теперь полнейшее основание быть довольным серьезностью Пауля, но все еще не забыл своего подозрения относительно одного предмета «помоложе шестидесяти лет». Несмотря на все ухищрения, ему ничего не удавалось узнать, и это совершенно необычное умалчивание привело его к убеждению, что на сей раз «дело серьезное».

Молодой человек справился с минутным отчаянием, которое было вызвано в нем сообщением адвоката. Он искал и нашел тысячу объяснений и извинений «браку по рассудку». Уговоры старушки, желавшей устроить счастье своего брата, убеждение, а, может быть, и принуждение со стороны родственника-священника, который наверно желал блестящей партии для своей питомицы. В конце концов совершенно естественно, что сирота, тяготившаяся своей зависимостью, уступила убеждениям окружающих, чтобы навсегда освободиться от своего стесненного положения.

Теперь Пауль жалел женщину, которую в первую минуту осудил, и именно вследствие такого странного брака еще более заинтересовался ею. Да и может ли юношеская страсть поколебаться под влиянием подобных доводов? А это действительно была первая серьезная любовь Пауля. Все его прежние увлечения были пустяками, которым он сам не придавал большого значения и которые так же легко проходили, как и завязывались. Теперь в первый раз он чувствовал себя глубоко увлеченным, хотя видел Анну Гертенштейн и разговаривал с ней всего три раза, и, чем меньше придавала она значения его ухаживанию, чем больше ставила преград для свиданий, тем нетерпеливее искал он встречи с ней.

Пауль прекрасно сознавал, что в данном случае ухаживание должно было повести к браку, но твердо решил во что бы то ни стало добиться расположения красивой вдовы. Для этого, разумеется, необходимо было согласие барона Раймонда, от которого он вполне зависел, но Пауль и в этом случае рассчитывал на великодушие дяди, которому при его богатстве ничего не могло быть легче, как обеспечить будущность своего родственника и единственного наследника. Самым трудным было сделать предложение, и молодой человек с нетерпением считал часы и дни до того срока, когда приличия позволят ему нанести визит в Розенберг для возобновления знакомства.

Наконец прошла неделя, и на следующий же день он отправился в Розенберг, находившийся от Фельзенека на таком же расстоянии, как и Верденфельс, приблизительно в двух часах езды. Но судьба, по-видимому, зло смеялась над страстным нетерпением молодого человека: госпожи Гертенштейн не было дома, и ее ждали только к вечеру. Старый садовник, отворивший Паулю ворота и сообщивший ему это известие, подумал, что его привело сюда какое-нибудь важное дело, – такое тот сделал отчаянное лицо; поэтому, желая утешить его, старик прибавил, что госпожа в Верденфельсе, у своего родственника, пастора.

Пауль поблагодарил его и тотчас отправился в Верденфельс. Хотя он и говорил себе, что неприлично отыскивать в чужом доме женщину, с которой едва знаком, но кто мог помешать ему объяснить эту встречу случайностью? Чтобы придать всему делу более правдоподобный вид, стоило лишь заехать на короткое время в замок. Что могло быть естественнее его желания посетить родовое гнездо? Точно так же естественно было и то, что на обратном пути через деревню он вздумал завернуть к приходскому священнику: ведь его дядя, как попечитель и так далее, имел отношение к верденфельскому приходу. Однако племянник попечителя немного побаивался снова встретить строгий вопрошающий взгляд своей прекрасной спутницы, и как ни сильно было в нем желание видеть ее, он ни за что в мире не хотел показаться ей навязчивым.

Через полчаса быстрой езды Пауль был в Верденфельсе, и управляющий, которому он назвал себя, поспешил показать ему замок и сады. Пауль и здесь нашел то же безжизненное великолепие, что и в Фельзенеке, и тут тщательно поддерживаемая роскошь никого не радовала, никому не приносила пользы. Только сам Верденфельс был светлее, приветливее и уютнее Фельзенека. Это чисто княжеское имение могло составить гордость любого владельца, между тем как его хозяин почти никогда не бывал в нем. При других обстоятельствах Пауль наверно проявил бы гораздо больше интереса к тому месту, по которому его род получил свое имя, но сейчас он был рассеян и видимо торопился. Однако он не мог подавить восклицание восторга, когда управляющий провел его на большую террасу.