Семен Кончилович - Гибель Иудеи Страница 2

Она его увидела в первый раз в прошлом году в Иудее, во время посещения ею вместе с братом лагеря римлян под Иерусалимом. Тит поражен был ее красотой. Письмо, которое он ей написал, и подарки, им посланные, не оставляли никакого сомнения, что он в нее страстно влюбился. Береника ответила ему взаимностью, так как на нее повлияли и красота сына цезаря, и его мужественный характер, вполне соответствовавший его героическим поступкам, а главное – ее прельщала мысль стать царицей Римской империи. Когда ей впервые пришла в голову эта мысль, Береника даже испугалась, но впоследствии она овладела всем ее существом: это стало для нее теперь непременной целью, для достижения которой она готова была употребить все свои силы и все свое обаяние. С этой целью она поспешила в Рим прежде, чем туда прибудет Тит; она приложила также все старание, чтобы расположить к себе Веспасиана и старую царицу, и ей, кажется, удалось это достигнуть.

Когда Тит выходил из дворца Августа на Палатине, резиденции цезарей, чтобы отправиться к Беренике, ему встретились две женщины, молодая матрона и сопровождавшая ее рабыня – иудейка, при взгляде на которых он невольно остановился. Неужели это Домицилла, дочь его племянницы Плаутиллы? Когда он за два года перед этим отправлялся с войсками в Иудею, она была еще маленькой девочкой: в какой пышный цветок превратилась теперь она.

Тит ласково поприветствовал свою родственницу и передал ей привет от ее отца, который остался с войсками, находившимися в Иерусалиме.

– Я боюсь теперь задержать тебя, – сказала Домицилла, – но в другой раз ты должен мне рассказать о нем подробно.

Тит обещал и на прощанье прибавил несколько любезных слов, от которых она зарделась легким румянцем. Он пошел дальше, но ее милый образ долгое время не покидал его.

Клименту было около 30 лет; это был красивый, статный мужчина, с приятным выражением лица, даже более приятным, чем у Тита, с которым он вообще имел много сходства. Несколько лет назад он женился на своей родственнице, которая подарила ему двух мальчиков, составляющих радость и надежду родителей.

Когда Веспасиан отдавал ему в жены свою внучку Флавию, которой едва минуло 16 лет, он рассчитывал, что она своим честолюбием и стремлением к светской жизни заставит мужа выйти из его прежней бездеятельности.

– Не твой ли отец, – спросила однажды Флавия своего мужа с досадой, чувствуя, что все ее усилия ни к чему не приводят, – был префектом в столице, и не его ли еще до сих пор хвалят за доброту и участливость? Разве мало таких, которые благодаря ему остались целы, хотя жизнь их висела на волоске при Нероне? Почему же ты не хочешь последовать примеру отца?

– Моя радость, – отвечал ей Климент после некоторого раздумья, – я должен открыть тебе нечто такое, чего ты до сих пор не могла бы перенести, но что объяснит тебе мое поведение. Я христианин. Как христианин, я не только считаю безумием признавать наших богов и богинь, но я их презираю, потому что они вредят славе единого истинного Бога, которого я почитаю. Я не мог бы занимать ни одной общественной должности без того, чтобы не участвовать в празднествах и жертвоприношениях этим ложным богам.

Жена с изумлением смотрела на него: ее муж христианин?

– Не может быть, – произнесла она наконец, – чтобы ты серьезно верил заблуждениям секты, которая презреннее, чем иудеи.

– Ты восхваляла моего отца, – отвечал Климент, – и по заслугам. Он справедливо заслужил уважение. Он тоже был христианином.

Флавия от изумления не находила слов.

– И если он, – продолжал Климент, – в последние дни своей жизни удалился от всяких дел, что ему также ставили в вину, то теперь ты знаешь, почему он так сделал.

С этого дня Флавия больше не пыталась уговаривать своего мужа. К счастью, она имела уступчивый характер и умела подчиняться необходимости. Климент же был настолько добр, настолько благороден, настолько высоко влиял на ее сердце и ум, что это юное создание должно было наконец привязаться к нему. Чтобы угодить ему, Флавия постепенно стала отказываться от всего, что прежде доставляло ей удовольствие и о чем раньше она всегда мечтала; она даже перестала посещать театр и зрелища. Но какую трудную внутреннюю борьбу пришлось ей перенести, пока она достигла понимания христианских истин и учения о едином Боге, пока она, любившая удовольствия жизни, научилась находить радость, мир и счастье в спокойной домашней жизни и в служении бедным и несчастным! Конечно, ей никогда не удалось бы превозмочь себя, если бы не пример мужа. С возрастающей любовью и уважением она смотрела на него; он был для нее наставником и отцом, и если она открывала ему все малейшие движения своей души, то со своей стороны и он делал ее, и только одну ее, поверенной своих сокровенных дум. Она гордилась тем, что одна всецело знает душу мужа, и считала его для себя лучше всех других.

В тот самый день, когда Тит направился из виллы на Сабинских горах в Рим, туда после нескольких дней путешествия по Аппиевой дороге прибыл Иосиф Флавий.

У гробницы Цецилии Метеллы Иосиф Флавий остановился, чтобы окинуть взором расстилающуюся перед ним панораму Рима. На вершине Капитолия по одну сторону возвышалась крепость, по другую – храм Юпитера, сверкавший белизной мрамора и крышей из бронзовых черепиц. Прямо напротив – на Палатине – расположен был дворец цезаря, несколько правее – Лагеранский дворец, а дальше – целое море домов.

Глядя на храм Юпитера, Иосиф думал о храме Иерусалимском, который вместе со священным городом лежал в развалинах. Он присел на камень, переживая то, что некогда чувствовал пророк Иеремия. Иосиф шел в Рим, как член фамилии цезаря, но сколько тысяч его единоплеменников по той же Аппиевой дороге должны были идти в цепях рабов!

Медленно, с невыразимо тяжелым чувством направился он между гробницами, по обеим сторонам Аппиевой дороги, к городу. И чем дальше проходил он вперед по улицам Рима, через триумфальную арку Друза, мимо Палатинского холма, тем больше удивлялся могуществу римского народа. После нероновского пожара в каких-нибудь пять лет город вновь восстал, как феникс из пепла, храм стал еще великолепнее, дворец цезаря еще сказочнее. Форум с роскошными зданиями, статуями и колоннами, со всеми памятниками восьмивекового развития, все то, о чем он раньше лишь слышал, что он желал столько раз видеть, находилось теперь перед ним в изумляющем величии и красоте.

II

Уже в самом начале появления христианства в Риме было значительное количество иудеев. Юлий Цезарь обращался за их поддержкой во время восстания граждан, за что предоставил им разные льготы. После его убийства иудеи – рабы и свободные – явно выражали свое негодование. Август до того простер внимание к иудеям, что запретил публичные зрелища в субботу. Им же сделано было распоряжение, чтобы в Иерусалимском храме приносилась от его лица жертва, состоявшая из быка и двух ягнят. Его дочь, Юлия, одарила храм священными сосудами и другой утварью.

Особенно много приверженцев своей религии иудеи находили среди знатного и образованного римского общества, не верившего уже в ребяческие сказки о богах; некоторые из них совершенно переходили в иудейство, их называли прозелиты оправдания, большинство же были "боящимися Господа", признававшими единого Бога, но не исполнявшими всех предписаний закона Моисеева, называвшиеся прозелитами врат.

За исключением самых знатных и богатых иудеи не смешивались с языческим населением Рима. Они имели собственные кварталы в затибрской части, на Марсовом поле, в густо заселенной Субурре и на Аппиевой улице у Капенских ворот. Большинство из них занималось мелкой торговлей; многие были свободными по рождению, другие – вольноотпущенниками; иудейские же рабы были почти в каждом знатном доме. Несколько раз изгоняемые из столицы, они вскоре возвращались обратно. В царствование Нерона их насчитывалось от 20 до 30 тысяч.

Чем с большим беспокойством иудеи следили за сохранением своих преимуществ, тем легче возбуждался их религиозный фанатизм; они быстро воодушевлялись и увлекались, если кто-либо умел затронуть эти струны. В 4 году перед Рождеством Христовым в Рим прибыл какой-то человек, выдававший себя за Александра, сына Ирода, и все иудеи высыпали к нему навстречу, так что по улицам, где он проходил, нельзя было двигаться.

Когда в 42 году в Рим прибыл апостол Петр, он нашел здесь последователей христианства, обращенных в день Пятидесятницы в Иерусалиме. Появление его вызвало среди иудейского населения такое злобное возбуждение, что император Клавдий принужден был закрыть синагоги и в конце концов издал приказ о выселении всех иудеев из Рима.

Едва ли нужно говорить, какое сильное впечатление на иудеев в Риме должна была произвести иудейская война, осада и покорение Иерусалима, разрушение города и храма. Всякое новое известие о победе римского оружия было для каждого иудея ударом в сердце; вид пленных единоверцев на торговых рынках вызывал в них нестерпимейшую скорбь и ярость; Тит только по прошествии года решил совершить триумфальный въезд в Рим, боясь вызвать кровавое восстание со стороны побежденного народа.