Василий Авенариус - Сказка о муравье-богатыре Страница 2

– Нельзя ли мне вам пособить, братцы? – спросил Грызун, подходя к группе чернокожих.

Они копошились около длинного прутика-бревна, тщетно силясь его приподнять.

Маленькие труженики с удивлением расступились: благородный рыжий муравей хочет помочь им в их черной работе!

Для Грызуна бревно было как бы перышком. Он разом поднял его стоймя.

– Потолок подпереть тут? – спросил он.

– Точно так, ваше благородие.

– Ты что там опять делаешь, сынок? – раздался укорительный голос.

По ту сторону обвала стояла, подбоченясь, мать-муравьиха. За нею теснилась вся рыжая свита. Грызун смешался.

– Помогаю… – пробормотал он.

– Не твое дело, дружок.

– Да ведь, маменька, нас всех зальет…

– Не зальет. Дождя уж нет.

И точно, гроза натешилась, набушевалась вдоволь. Столь роковой для муравейника громовой удар был ее последним вздохом. Теперь дух у нее заняло, и она разом присмирела. Сквозь отверстие провала синел уже вверху клочок ясного неба.

– Пропустите-ка, ребята, – сказала мать-муравьиха и, переваливаясь с боку на бок, перелезла по земляным грудам через место обвала. – Помоги-ка мне, милый, выйти на воздух. Здесь все еще душно что-то…

Грызун взял ее опять под руку и вывел за ворота на вольный воздух.

III. Муравей-богатырь и Соловей-разбойник

– Тут вот и присядем на завалинке… – говорила, вся запыхавшись, мать-муравьиха. После грозы-то дух какой чудный.

Грызун молча расположился около.

– Что ты, сыночек, будто не весел? – спросила муравьиха.

– Мало веселья! – со вздохом отвечал он. – Сколько народу-то даром погибло! Вон, по вбей ниве их раскидало…

Дождевая вода, затопившая давеча ниву, понемногу всочилась в рыхлую почву. Кое-где лишь стояли еще небольшие лужи. Но среди поваленных полос хлеба чернелись бездыханные тела потонувших жнецов. Далеко не всех, стало быть, удалось спасти ему, Грызуну!

– Эка беда! – заметила муравьиха. – Невольники! Их всегда добыть можно.

– Да ведь они для нас же, маменька, трудились! – воскликнул Грызун.

– А тебе, небось, и жалко стало? Ты – воин, сын мой: ты должен закалить свое сердце! Завтра же, может статься, придется тебе разорять опять муравейник их братьев, чернокожих. А можно ли сражаться, если будешь слушаться своего глупого сердца?

– Коли придется сражаться, так за себя, конечно, постою, – отвечал Грызун. – Да славы-то мало воевать с этой мелюзгой. Вот попадись мне равный или даже более сильный противник, какое-нибудь крылатое чудище, что ли…

Из лесной чащи донеслась звонкая соловьиная трель.

– Помяни нечистого, и он уж тут как тут, – прошептала муравьиха, дрожа всем своим тучным телом. – Вишь, как заливается! Колокольчик, да и только. А на деле-то – самый лютый враг всего живущего, тот самый Соловей-разбойник, о котором столько песен сложено. Только не народился, знать, еще тот муравей-богатырь, который осилил бы злодея.

Грызун молча поднял с земли грузную былинку-дубинку и завертел ею над головой.

Мать-муравьиха со снисходительной усмешкой наблюдала за этим гимнастическим упражнением.

– Уж не ты ли, Грызунчик, тот самый муравей-богатырь?

– А что вы думаете? – задорно отвечал он и молодецки замахал дубинкой.

– Нашей-то братии, муравьям, пожалуй, и не устоять перед тобой, – продолжала муравьиха, – но этому чудищу поганому, Соловью-то разбойнику, удар твой разве за щелчок покажется.

Она была права. Грызун с досады швырнул дубинку далеко от себя. Летя с вышины, дубинка подпрыгнула раза три-четыре по скату и сбила при этом с ног партию чернорабочих, тащивших из муравейника подмоченные хлебные зерна, муравьиные яйца и коконы.

– Ловко! – сказала муравьиха.

Грызун, застыдясь, отвернулся.

Весь скат муравейника, обращенный к солнцу, покрылся уже, между тем, зернами, яйцами и коконами, вынесенными сюда для просушки. Соловей точно выжидал только этого. Весело щелкнув, он спустился вдруг на муравейник и принялся клевать яйца и коконы. Чернорабочие муравьи вздумали было защищать своим телом хозяйское добро, но крылатый разбойник одним ударом клюва укладывал их на место: потом с прежним аппетитом продолжал начатый обед.

Конец ознакомительного фрагмента.