Антонио Фогаццаро - Pereat Rochus Страница 2

– Только и есть мне оправдание, – думал он: – в том, что все пристают ко мне. Не для своего же удовольствия я играю.

Налево от дороги находилась темная бесформенная группа деревьев, от которой путь тихо поднимался по склону пологого холма к трем неровным кипарисам, черневшим на фоне неба. Там наверху среди черных кипарисов находилась одинокая маленькая церковь Св. Луки и прилепившийся к ней маленький монастырь, стоявший уже сто лет пустым. На невысоком холме, поросшем виноградниками, не было других зданий. Ни из монастыря, ни с луга, окружавшего маленькую церковь с кипарисами, не видно было большой дороги, а только другие холмы с приветливыми виноградниками, виллами и деревенскими домами; эти холмы являлись островами на огромной равнине, идущей от других далеких холмов к Альпам и теряющейся на востоке в испарениях невидимого моря. Простодушный священник синьоры Карлотты жил в монастыре совсем одиноко, подобно жрецу молчания, удовлетворяясь своим скудным содержанием и возможностью проповедовать в маленькой церкви до полного изнеможения, ходить на требы – днем на благословение бобов, ночью на помощь умирающим, – и собственноручно выращивать виноград; одним словом он был доволен всем, в том числе и безобразною старою девою, благодаря которой он покорно ел, пил и одевался, не обмениваясь с нею и десятью словами в год.

– Если я откажу ей, – думал он, поднимаясь между высокими живыми изгородями по тропинке, ведшей от большой дороги к церкви Св. Луки: – то это погубит и обесчестит ее. Я не могу сделать этого по совести, потому что глубоко убежден в том, что это неправда. Да еще с этим Моро!

Часы на колокольне пробили одиннадцать. Дон Рокко вспомнил о проповеди, добрую четверть которой оставалось еще написать, и помчался, как только мог, вниз по лугу, окружавшему церковь, к воротам своего двора около колокольни в конце крутой тропинки. Он открыл ворота, дошел до середины двора и остановился в изумлении. В окнах его маленькой гостиной в первом этаже, служившей прежде трапезною для монахов, виднелся слабый свет.

Дон Рокко вышел из дому к графине Карлотте в четыре часа и не возвращался с тех пор домой. Следовательно он не мог забыть потушить лампу. Очевидно, что это была Лючия, вернувшаяся домой раньше обещанного срока. Дон Рокко не стал утомлять свой мозг иными предположениями и вошел в дом.

– Это вы, Лючия? – спросил он. Ответа не последовало. Он вошел в прихожую, заглянул в кухню и неподвижно замер на пороге.

Какой-то человек сидел у очага и грел вытянутые вперед руки над горячими угольями. Он обернулся лицом к священнику и сказал невозмутимым тоном:

– Ваш слуга, дон Рокко.

При свете коптившей керосиновой лампы на столе дон Рокко узнал Моро.

Он почувствовал, что у него слегка подкашиваются ноги и останавливается сердце. Он не шелохнулся и ничего не ответил.

– Присядьте, дон Рокко, – продолжал Моро, по-прежнему ничуть не стесняясь, точно у себя дома. – Садитесь тоже здесь. Сегодня, ведь, холодно и сыро.

– Да, сегодня холодно, – ответил Дон Рокко искусственно добродушным тоном – Сегодня сыро.

И он поставил фонарь на стол.

– Подите сюда, – продолжал тот. – Постойте, я устрою вас сам поудобнее. – Он сходил за стулом и поставил его у очага рядом со своим.

– Пожалуйте, – сказал он.

Дон Рокко тем временем немного оправился от изумления и, страшно хмуря брови, пытался с трудом мысленно охватить все происходящее.

– Спасибо, – ответил он. – Я пойду, сниму плащ и сейчас вернусь.

– Положите плащ здесь, – возразил Моро повелительным тоном, не без некоторой поспешности, что весьма мало понравилось дону Рокко. Он молча положил на стол плащ и шляпу и уселся у очага рядом со своим гостем.

– Извините, что я развел здесь огонек – продолжал тот. – Я тут уже добрых полчаса. Я думал, что вы сегодня дома и занимаетесь. Сегодня, ведь, суббота, неправда ли? Вам, наверно, нужно говорить завтра свою обычную ерунду здешним мужикам?

– Объяснение Евангелия, вы хотите сказать? – с живостью ответил дон Рокко, не знавший страха на этой почве.

– Не сердитесь, – сказал Моро. – Извините, я тоже мужик и говорю, как умею, но с уважением. Не дадите ли мне щепотку табаку?

Дон Рокко подал ему свою табакерку.

– Контрабанда? – произнес тот, хитро подмигивая священнику. В их городке часто продавали табак, попадавший в Италию контрабандным путем.

– Нет, – ответил дон Рокко, вставая. – Может быть наверху у меня найдется сорт получше.

– Не беспокойтесь, не беспокойтесь, – поспешно сказал Моро. – Я возьму этого.

И, запустив три пальца в табакерку, он забрал целый фунт табаку и стал медленно понюхивать его, глядя на огонь. Угасающее пламя освещало его черную бороду, землистое лицо и живые и умные глаза.

– Теперь вы, наверно, согрелись, – рискнул было сказать дон Рокко после минутного молчания. – Вы можете пойти домой.

– Гм! – заметил тот, пожимая плечами. – Мне надо бы сперва сделать одно дельце.

Дон Рокко съежился немного на стуле, сильно замигал веками и как-то странно нахмурил лоб.

– Я сказал это, потому что уже поздно – пробормотал он грубоватым, но робким тоном. – У меня как раз тоже есть дело.

– Проповедь? Неправда ли, проповедь, проповедь? – повторял тот машинально, глядя в раздумье на огонь. – Послушайте, – заключил он: – сделаем вот как. Я видел в гостиной перо, бумагу и чернильницу. Садитесь там и пишите свою болтовню. Я же тем временем, если вы будете так добры разрешить мне это, закушу здесь слегка, потому что вот уже шестнадцать часов, как у меня не было ни крошки во рту. Когда мы кончим свои дела, то поговорим.

Дон Рокко был сперва, по-видимому, не вполне согласен с ним. Но насколько он отличался пламенностью религиозного красноречия, настолько он был некрасноречив в мирских вопросах. Он сумел только съежиться и выразить тихим мычаньем какое-то сомнение, после чего, видя, что Моро продолжает молчать, он встал со стула с большими усилиями чем, если бы прилип к нему.

Конец ознакомительного фрагмента.