Генри Джеймс - Бостонцы Страница 3

Мисс Олив Ченселлор не могла знать, что всё это заставило молодого человека осознать, насколько он невежественен во многих отношениях, и поставить себе целью непременный выигрыш в игре с судьбой. Ей было достаточно того, что он «собрался», как говорят французы, принял свершившийся факт, признал, что Север и Юг стали единым неделимым государственным организмом. Родство Ченселлоров и Рэнсомов было не слишком близким, даже номинальным, и о нём можно было с лёгкостью забыть при желании. Они приходились друг другу кузенами «по женской линии», как писал Бэзил Рэнсом в ответе на её письмо, формальном и чересчур вычурном, как будто оба они принадлежали к королевской фамилии. Её мать хотела бы восстановить эту родственную связь, и только страх показаться излишне покровительственной по отношению к людям, оказавшимся в беде, удержал её от того, чтобы написать в Миссисипи. Она была бы рада помочь миссис Рэнсом деньгами или хотя бы одеждой, но не знала, как будет воспринято такое предложение. К тому времени как Бэзил приехал на Север, миссис Ченселлор не стало, Аделина была в Европе, поэтому Олив, оставшаяся одна в маленьком домике на Чарльз стрит, была вольна сама решать, что делать.

Она знала, что бы сделала на её месте мать, и это помогло ей принять верное решение. Её мать всегда надеялась на лучшее. Олив же всего боялась, но больше всего она боялась страха. Она страстно хотела быть благородной, но откуда возьмётся благородство, если не рисковать? Она взяла себе за правило рисковать при каждой возможности и вскоре с чувством унижения осознала, что сама она при этом всегда остаётся в безопасности. Для неё не было никакого риска в том, чтобы написать Бэзилу Рэнсому. В самом деле, едва ли он мог сделать что-либо, кроме как поблагодарить её, хотя и крайне высокомерно, за письмо, и заверить, что он приедет навестить её, как только его дело, которое он только что начал, приведёт его в Бостон. Он пришёл, исполнив обещание, но даже это не заставило мисс Ченселлор почувствовать какую-либо опасность для себя. Она увидела в тот единственный раз, когда взглянула на него, что он не придаёт особого значения таким вещам, которые для неё были одновременно спонтанным побуждением, принципом и вызовом. Он был слишком простым, слишком миссисипским для этого. Олив была почти разочарована. Она, конечно, не думала, что он будет поражен её неженственным поведением, мисс Ченселлор ненавидела этот эпитет почти так же сильно, как и его противоположность. Но у неё было предчувствие, что он окажется именно до такой степени добродушным и примитивным. Слаще всего на свете ей было соперничество, хотя нетрудно себе представить, что оно всегда стоило ей слез, головной боли или даже пары дней в постели. Но было не похоже, что Бэзил Рэнсом его выдержит. Нет ничего хуже разочарования от того безразличия с которым люди не соглашаются с вами. Но она меньше всего ожидала от него, что он с ней согласится. Да разве мог миссисипец с ней согласиться? Она не стала бы писать ему, если бы думала, что он согласится.

Глава 3

Он сказал, что будет счастлив поужинать с ней, если она примет его в таком виде, и Олив отправилась в столовую, чтобы отдать распоряжения. Оставшись в одиночестве, молодой человек оглядел гостиную, точнее две узкие длинные комнаты, которые вместе составляли одно помещение, и подошёл к окнам, из которых открывался чудесный вид на залив. Мисс Ченселлор имела счастье жить на той стороне Чарльз стрит, которая после полудня окрашивалась красноватыми бликами от заходящего солнца, рдеющего меж деревянных шпилей, мачт одиноких лодок и дымоходов пыльных фабрик. Вид показался ему очень живописным, хотя в надвигавшихся сумерках мало что можно было разобрать, разве что отражающиеся в тёмной воде огни, которые зажигались в окнах домов из неотёсанного камня, выходящих на левый берег залива, и впечатливших Рэнсома своей современной архитектурой. Он решил, что панорама, открывающаяся из окон, была даже слишком романтичной, и повернулся к комнате, освещенной теперь тусклым светом лампы, которую горничная поставила на стол, пока он любовался заливом. Чувство прекрасного у Бэзила Рэнсома было не слишком развито, и, хотя в детстве он был окружён роскошью, он никогда не придавал особого значения обстановке. Его представление о материальном комфорте ограничивалось стандартным набором: сигары, бренди, газеты и плетеное кресло из тростника, в котором можно удобно вытянуть ноги. Тем не менее, он никогда не встречал интерьера, более соответствующего понятию «интерьер», чем эта коридорообразная гостиная его новообретённой родственницы. Он никогда не оказывался в подобной атмосфере тщательно организованного уединения и среди столь огромного количества предметов, так много говорящих о привычках и вкусах их владелицы. У большинства людей, которых он знал до сих пор, вкусов не было вообще: у них были некоторые привычки, но не такие, которые требовали бы достойного обрамления. Он пока успел побывать лишь в немногих домах Нью-Йорка, и никогда до сих пор не видел такого количества украшений. Общее впечатление от комнаты он с удивлением определил как бостонское. Оно действительно очень походило на то, каким он представлял себе Бостон. Он всегда слышал, что Бостон – город высокой культуры. И сейчас эта культура присутствовала здесь – в столиках и диванчиках мисс Ченселлор, в книгах, которые лежали везде на маленьких полочках, похожих на подставки, как если бы это были не книги, а статуэтки, в фотографиях и акварелях, развешанных на стенах, в занавесках, скромно украшавших дверные проемы. Он осмотрел несколько книг и заметил, что его кузина читает по-немецки. И ощущения значительности этого достижения, как признака её превосходства, не умалял тот факт, что он сам освоил этот язык, знание которого требовалось для чтения немецкой литературы по юриспруденции, во время одного долгого и ужасно скучного лета, проведённого на плантации. Любопытным доказательством присущей Бэзилу Рэнсому природной скромности было то, что основным результатом знакомства с немецкими книгами кузины стал вывод о природной внутренней силе северян. Он нередко замечал её и ранее и даже говорил себе, что с ней необходимо считаться. Но только после долгих наблюдений он обнаружил, что некоторые северяне в глубине души так же сильны, как и он сам. Он был не первым, сделавшим это открытие. Он почти ничего не знал о мисс Ченселлор и приехал к ней только потому, что она ему написала. Он никогда и не подумал бы искать её, тем более что в Нью-Йорке ему было некого даже спросить о ней. Поэтому он мог лишь догадываться, что она всё ещё довольно молода и богата. Такой дом, так обставленный тихой старой девой, требовал значительного капитала. Насколько велики её доходы? – спрашивал он себя. Пять тысяч, десять тысяч, пятнадцать тысяч в год? Самая маленькая из этих цифр представлялась молодому человеку настоящим богатством. Он не был меркантилен, но у него была огромная жажда успеха, и он не раз думал, что скромный капитал мог бы помочь в его достижении. В юности он стал свидетелем одного из величайших провалов в истории, огромного национального фиаско, и оно оставило в нём глубокое отвращение к неэффективности. Он догадался, дожидаясь возвращения хозяйки дома, что она не замужем, богата, общительна, что доказывало её письмо, и в то же время одинока. На мгновение им овладела причудливая фантазия, что он становится партнёром этого процветающего предприятия. Он слегка скрежетнул зубами при мысли о том, насколько несправедливой бывает судьба. Это роскошное женское гнёздышко заставило его почувствовать себя сирым и убогим. Однако это чувство быстро прошло, так как вся культура Чарльз стрит не могла бы поколебать здравомыслия Бэзила.

Позже, когда его кузина вернулась, и они вместе спустились к ужину, он сел лицом к ней за маленький столик с букетом цветов посередине, откуда открывался совсем другой вид из окна. Она велела не задергивать шторы и обратила его внимание на сумеречную пустую реку, всю в пятнах от точек света. В этот момент он отметил про себя, что ничто не могло бы заставить его заняться любовью с подобной женщиной. Несколько месяцев спустя, в Нью-Йорке, в беседе с миссис Луной, с которой ему было суждено видеться довольно часто, он случайно упомянул этот ужин и то, как её сестра выбрала ему место за столом, и комментарий, которым она указала ему на преимущества этого места.

– Это то, что у них в Бостоне называется «предупредительностью», – сказала миссис Луна. – Заставить вас смотреть на залив Бэк Бэй. Ну, не ужасное ли название? И считать, что вы должны поблагодарить её за это.

Однако этот разговор был пока ещё в будущем. Что на самом деле понял Бэзил Рэнсом, так это то, что мисс Ченселлор была одинокой старой девой. Такова была её отличительная особенность и её судьба, это было очевидно. Есть женщины, которые остаются незамужними случайно, есть те, которые просто не хотят замуж. Олив Ченселлор же была старой девой до мозга костей. Это было так же очевидно, как то, что Шелли – поэт, или что август – жаркий месяц. Её обет безбрачия был настолько явным, что Рэнсом поймал себя на мысли, что считает её старой, хотя когда он только увидел её, то решил, что она моложе него. Он не испытывал к ней неприязни, ведь она была так дружелюбна. Но постепенно она начала вызывать у него тяжелое чувство, так как невозможно вести себя свободно рядом с человеком, который настолько раним. Ему пришло в голову, что она искала знакомства с ним именно из-за своей ранимости. Он решил так, потому что почувствовал её напряжение, а вовсе не из-за оказанного ему гостеприимства. В её глазах, в этих необычайно красивых глазах, было не удовольствие, а долг. Она словно ожидала, что он тоже напряжётся, но он не мог – вне работы он был на это неспособен. В обычной жизни он по собственному выражению «брал отпуск». Она оказалась далеко не так проста, как показалось ему на первый взгляд. Даже молодому миссисипцу была видна её утончённость. Её необычайно белая кожа, черты лица, резкие и неправильные, но тонкие, указывали на благородное происхождение. Её род вырождался, но не был убогим. Её глаза необычного цвета были очень яркими и напоминали сияющий зеленью лёд. У неё была нескладная фигура, и создавалось ощущение, что она всё время ёжится от холода. При всём этом было что-то очень современное в её внешности, сочетавшей преимущества и недостатки слабой нервной системы. Она всё время улыбалась гостю, но за весь ужин, хотя он и сделал несколько замечаний, которые можно было счесть забавными, ни разу не засмеялась. Позже он понял, что эта женщина никогда не смеётся: если веселье и посещает её, то это веселье безмолвно. Лишь однажды, уже после долгого знакомства с ней, Рэнсому довелось увидеть её смеющейся, и это был самый странный смех, который он когда-либо слышал.