Николай Гарин-Михайловский - Орхидея Страница 3

Босницкий (так же тихо, с гримасой). Шапка здесь.

Рославлева возмущенно пожимает плечами.

Зорин (Рославлевой). Ну что же, понравились вам на юбилее наши писатели?

Рославлева. Ужасно!

Зорин. Но больше всех Беклемишев?

Рославлева. Я страшно люблю его сочинения.

Зорин (добродушно). Что-нибудь читали?

Рославлева. Я читала две его вещи. Кажется, больше и нет?

Зорин. Больше и нет.

Рославлева. Он хорошо пишет.

Зорин. Хорошо… Как что…

Рославлева. Александр Сергеевич, то, что вы пишете, с натуры или фантазия?

Зорин. И если с натуры, то кто именно, а если фантазия, то как было в натуре? (Босницкому.) Это ведь особенная женская логика: Беклемишев писатель – это что, а вот интересно, как он пишет, кого именно пишет.

Рославлева, Ох, опишет меня, Александр Сергеевич.

Зорин. Вы, женщины, ведь любите, чтобы вас описывали… Иная на все пойдет: до печати – миленький, голубчик, сделайте надпись, а потом и не кланяется.

Рославлева (лукаво). А Владислав Игнатьевич что пишет?

Зорин (иронически). Он слишком умен, чтобы писать.

Босницкий. Умнее Шекспира не напишу, а глупее… не стоит… Творчество ео ipso [1] уже глупая сила, – с созданным вместе рождается и то, что его разрушит… То, что сегодня ново, хорошо и умно, завтра уже станет старо, никуда не годно и глупо… а всё вместе – жизнь – одна большая, всегда несостоятельная глупость. Есть нечто более тонкое: угадать, понять это глупое… А впрочем, и это ниже достоинства, потому что вас не поймут… Что до меня, я давно уже уложил свой багаж и сижу на нем в ожидании черт его знает где запоздавшего поеада… Здесь времени хватит выпить, закусить… легкий флирт устроить и уступить его другому без гнева и сожаления… Вы скажете – провинциальный шалопай?

Рославлева. Просто шалопай.

Босницкий (лениво повернув голову, прищурившись, смотрит на Рославлеву). Я боюсь, что если захочу и вашу сделать кстати характеристику, то она выйдет, пожалуй, резка немного…

Рославлева. Делайте.

Босницкий. Делать? (Оглядывается, откинув руку, щелкает пальцами.) Да? (С мефистофельским лицом.) Извольте: «их раздоры, болтливость, упрямство, слабость, ревность, насмешки и то искусство, которое сии малые души имеют к привлечению в свою пользу великих людей, не могут тут быть без последствий». Господин Монтескио, перевод тысяча восемьсот первого года господина Крамаренко, издание нашей академии, глава девятая: «О состоянии женского пола в разных правлениях».

Рославлева. Александр Сергеевич, слышите?

Зорин (вставая). Слышу… Пора мне…

Входит Беклемишев, здоровается, целует Рославлевой руку.

Рославлева (тихо). Милый! (Громко Зорину.) Александр Сергеевич, куда же вы? Позавтракаем.

Зорин. Нет… ночь всю писал – с поездом отправлять рассказ надо, а конец еще в голове… Да и какой я вам компаньон? Только завтрак весь испорчу… Я ведь циник: всю иллюзию разобью… Когда тридцать лет пишешь… Где я шапку свою дел?.. Я и дочери своей говорю: бери лучше правофлангового в мужья, чем писателя, – какой муж писатель? Иллюзий никаких, ночь пишет, днем или с друзьями по трактирам пропадает, или спит, и при всем этом хорошо еще, если через несколько лет после свадьбы не примется за пополнение пробелов по части женской души… (Показывает на Беклемишева.) Вот кого зовите: рыцарь без страха и упрека…

Босницкий. Тот рыцарь, который стоит перед малюткой гор. (Показывает Рославлевой на Беклемишева.)

Так целуй его смелееИ смотри, ребенок мой,Рыцарь духа пресвятогоВ этот миг перед тобой.

Рославлева. (всплескивая руками). Владислав Игнатьевич!..

Босницкий (слегка смущенно). Художник не рыцарь? Благороднейший из всех рыцарей… как Данте определяет художника: «Jo mi son uno che quando amore Spiro noto in quel modo dei detta dentra, vo significando».

Зорин. Ходячая энциклопедия… Переведите хоть.

Босницкий. «Я так создан, что мною руководит, любовь, и что она мне диктует, то я и пишу». Художник! Он любит, боготворит все то, что жизнь. Это его храм, где все тянет его с неотразимой силой… Все старо в этом храме, как мир, и ново, как тот луч, который играет в том разноцветном фонаре… Ребенок и мудрец – два вечных естества художника…

Зорин. Поэтому вы и предлагаете целовать его? Че-ерт! (Машет рукой, кланяется и уходит.)

Конец ознакомительного фрагмента.

Сноски

1

тем самым (лат.).