Уильям Теккерей - Сочинения Страница 43

Если не считать, что отменены были все приемы, при дворе принцессы соблюдался обычный ритуал. По-прежнему ее окружали придворные дамы, по-прежнему несли они свои несложные обязанности, предписанные этикетом. Однако из мужчин допускались только слуги, лейб-медик и духовник; когда же принцесса пожелала как-то выйти в сад, гайдук, стоявший на часах у дверей, доложил ее высочеству, что, по распоряжению принца, ей запрещено покидать свои апартаменты.

Покои принцессы, если вы помните, равно как и апартаменты принца Виктора, выходят на площадку мраморной лестницы Х-ского замка. Просторная площадка, уставленная диванами и скамьями служила своего рода приемной, придворные и чиновники собирались здесь к одиннадцати часам приветствовать его высочество, когда он отправлялся на смотр. В этот час и гайдуки, несущие стражу в покоях принцессы, выходили со своими алебардами и брали на караул. Из апартаментов принца появлялись пажи со словами: «Его высочество, господа!» – раздавалась барабанная дробь, и приближенные вставали со скамей у балюстрады, чтобы приветствовать высочайший выход.

И вот, будто сама судьба толкала ее навстречу гибели; однажды, когда стража покинула свой пост, принцесса, зная, что принц, по обыкновению, стоит на площадке и беседует с придворными (бывало, он всякий раз заходил поцеловать ей руку), – принцесса, которая все утро проявляла лихорадочное беспокойство, жаловалась на духоту и требовала, чтобы все двери в ее покоях стояли настежь, дождавшись, когда стражи уйдут с поста, стремительно, проявляя все признаки безумия, бросилась к выходу, распахнула дверь и, прежде чем кто-либо успел сказать хоть слово, прежде чем фрейлины могли ее догнать, предстала перед принцем Виктором, который, как обычно, замешкался на площадке; преградив ему дорогу к лестнице, она закричала в неудержимой ярости:

– Внимание, господа! Этот человек убийца и обманщик! Он заманивает в ловушку честных дворян и расправляется с ними в тюрьме! Знайте же, что и я заключена в тюрьму, и мне предстоит та же участь; палач, убивший Максима де Маньи, может в любую ночь перерезать мне горло. Я взываю к вам, господа, и ко всем европейским государям, моим королевским родичам, и требую, чтобы меня избавили от этого изверга и тирана, этого обманщика и изменника! Заклинаю вас, как честных людей, доставить эти письма моим родичам и рассказать, при каких обстоятельствах они попали к вам в руки! – С этими словами несчастная женщина принялась разбрасывать письма среди ошеломленной толпы.

– Не смейте никто нагнуться! – загремел принц. – Мадам де Глейм, так-то вы следите за своей больной? Позвать сюда врачей принцессы! У ее высочества тяжелое мозговое заболевание. Господа, прошу всех разойтись!

Принц продолжал стоять на площадке, наблюдая, как его приближенные спускаются по лестнице.

– Если она сдвинется с места, ударь ее алебардой, – предупредил он часового, и тот, не долго думая, приставил к груди принцессы острие алебарды. Испугавшись, она попятилась назад, в свои покои.

– А теперь, мосье Вайсенборн, соберите эти бумаги, – приказал принц. Предшествуемый пажами, он удалился на свою половину и не выходил до тех пор, пока каждый клочок крамольных писем не обратился в пепел.

На следующий день «Придворные известия» вышли с бюллетенем за подписью трех врачей. Он гласил: «Ее высочество наследная принцесса заболела воспалением мозга и провела тяжелую, бессонную ночь». Такие сообщения появлялись теперь ежедневно. Весь штат придворных дам, за исключением двух камеристок, был распущен. Дверь на лестницу охранялась снаружи и изнутри. Все окна были заколочены, чтобы исключить возможность побега.

Вам известно, что произошло десять дней спустя: всю ночь трезвонили колокола, призывая верующих молиться за несчастную in extremis [43] . А наутро газета, вышедшая в траурной рамке, сообщала, что ее высочество принцесса Оливия-Мария-Фердинанда, супруга его светлости Виктора-Луи-Эммануэля, наследного принца X., скончалась в ночь на 24 января 1769 года.

Но знаете ли вы, как она скончалась? И тут мы опять натыкаемся на тайну. Паж Вайсенборн был причастен к этой темной трагедии; и тайна эта так ужасна, что, клянусь, до самой смерти принца Виктора я никому о ней не заикнулась.

После рокового esclandre [44] , учиненного принцессой, принц послал за Вайсенборном и, обязав его торжественной клятвой держать все дело в строжайшем секрете (Вайсенборн только много лет спустя доверился жене – поистине, нет тайны, в которую женщина не проникла бы, если захочет), дал ему следующее загадочное поручение:

– Против Страсбурга, на той стороне реки, где Кель, живет человек, чей адрес узнать нетрудно, он заключен в самом его имени, его зовут Monsieur de Strasbourg. Расспросите о нем без излишнего шума и, по возможности, не привлекая внимания! Пожалуй, самое разумное – отправиться на поиски в Страсбург, где человек этот хорошо известен. Возьмите с собой кого-нибудь из близких друзей, на кого вы можете положиться; не забудьте, что жизни – ваша и его – зависят от сохранения этой тайны. Выберите время, когда мосье Страсбур будет один или в крайнем случае в обществе слуги, который живет у него постоянно (я был у этого человека случайно лет пять назад, возвращаясь из Парижа, и снова вынужден к нему обратиться в нынешних трудных моих обстоятельствах). Оставьте карету у ворот, под покровом темноты; оба вы с товарищем наденьте маски, войдите к нему в дом и отдайте ему кошелек с сотней луидоров, пообещав вдвое большую сумму по его возвращении из поездки. Откажется – возьмите силой, а станет упираться, пригрозите убить на месте. Посадите его в карету с опущенными занавесками и следите за ним по очереди всю дорогу, не спуская глаз. При малейшей попытке крикнуть или как-нибудь дать о себе знать пригрозите убить его. Поместите его в Старой башне, где для него будет приготовлена комната; как только он сделает свое дело, вы доставите его домой так же быстро и незаметно, как увозили оттуда.

Вот какое загадочное распоряжение отдал принц Виктор пажу; и Вайсенборн, выбрав себе спутником лейтенанта Бартенштейна, немедля отправился в это странное посольство.

Между тем в замке все притихло, казалось, двор погружен в глубокий траур, бюллетени «Придворных известий» по-прежнему сообщали о затянувшейся болезни принцессы. И хотя за ней ходили только считанные люди, по городу распространились зловещие и на удивление обстоятельные слухи, будто состояние ее все ухудшается; она-де впадает в буйство; пытается наложить на себя руки; воображает себя бог знает кем, то одним, то другим лицом. Во все концы были отряжены нарочные уведомить близких о ее болезни, да особые гонцы поскакали в Париж и Вену, как говорили, чтобы заручиться помощью лекарей, искусных во врачевании болезней мозга. Все это делалось лишь для виду: никто на самом деле не желал выздоровления принцессы.

В тот день, когда Вайсенборн и Бартенштейн воротились из своей поездки, было объявлено, что здоровье ее высочества принцессы резко ухудшилось; ночью по городу разнесся слух, что она при смерти, а между тем именно этой ночью несчастная собиралась бежать.

Принцесса питала неограниченное доверие к своей камеристке-француженке, которой было поручено ходить за больной, и с этой женщиной был у нее составлен план побега. Оливия должна была захватить свою шкатулку с драгоценностями; ее уверили, будто потайная дверь в одной из ее комнат ведет к наружным воротам замка; ей также передали письмо якобы от свекра, где сообщалось, что в условный час ее будет ждать запряженная карета, которая доставит ее в Б., а оттуда она снесется со своими близкими и отдастся под их защиту.

Доверившись своей наперснице, бедная женщина отправилась в эту экспедицию. Потайной ход, проложенный в современной части здания, на самом деле вел в древнюю так называемую «Совиную башню» в наружной стене замка. Потом эту башню срыли – по весьма понятной причине.

И вот где-то по дороге свеча в руках камеристки погасла; принцесса испугалась, но крик застрял у нее в горле, когца кто-то в темноте схватил ее за руку и чей-то голос произнес: «Молчать!» В следующее мгновение некто в маске (то был сам герцог) бросился к ней и заткнул ей рот платком; несчастную жертву, связанную по рукам и ногам и лишившуюся чувств от страха, отнесли в заброшенную сводчатую комнату, где ожидавший незнакомец привязал ее к креслу. Тот человек в маске, что заткнул принцессе рот, подошел и, обнажив ей шею, сказал:

– Лучше сделать это сейчас, пока она в обмороке.

Пожалуй, оно и правда было бы лучше. Но принцесса очнулась, и хотя ее исповедник, присутствовавший при этой сцене, поспешил к ней, чтобы приготовить ее к неизбежной каре и тому новому состоянию, в которое она должна была перейти, несчастная, оглядевшись, разразилась ужасными криками, проклиная герцога, палача и тирана, и призывая Маньи, своего возлюбленного Маньи.