Элизабет Вернер - Проклят и прощен Страница 5

Здесь были целые анфилады комнат, роскошная обстановка которых, строго выдержанная в стиле замка, носила отпечаток тонкого художественного вкуса. Казалось, эти помещения только и ожидали, чтобы в. них поселились люди, но по всему чувствовалось, что в них месяцами никто не заглядывал.

В имении была превосходная конюшня с чистокровными лошадьми и полудюжиной конюхов, обязанных проезжать лошадей, которыми никто никогда не пользовался. Здесь оказалась и многочисленная дворня, никого не обслуживавшая, но состоявшая при замке и его службах. Одним словом, дом был поставлен на широкую ногу, что требовало огромных затрат, почти расточительности, и все это было к услугам одного человека, который ничем не пользовался.

Сам Раймонд фон Верденфельс никогда не появлялся в новом замке, помещаясь в уцелевшей и теперь восстановленной по его приказанию части прежней крепости. Когда он изредка ездил верхом, для него седлали его любимую лошадь, предназначенную исключительно для его личного пользования. Своих слуг он никогда не видел, так как им строго-настрого было запрещено входить в его комнаты, для них он тоже оставался невидимым. Все это понемногу узнал Пауль из ответов на предлагаемые им вопросы и вернулся в свою комнату в убеждении, что весь Фельзенек заколдован вместе со своим хозяином-невидимкой и что необходимо как можно скорее бежать из этого опасного места, чтобы не подвергнуться той же участи.

Тоскливое настроение молодого человека росло с каждой минутой. Теперь ему уже не приходило в голову принимать дядины странности с комической стороны; в его душе воцарилось какое-то тягостное чувство. Какого приема мог он ожидать со стороны бесспорного врага всех людей, отказавшегося от всякого общения с окружающими! Тщетно старался он вызвать в памяти сколько-нибудь ясное представление о человеке, которого видел только раз в жизни, десять лет тому назад, у гроба своего умершего отца, когда скорбь утраты заглушала всякие другие впечатления.

Тогда Раймонд Верденфельс приехал принять опеку над осиротелым сыном своего брата и обеспечить существование его вдове, оставшейся без всяких средств. Он щедро выполнил свое обещание, избежав при этом всяких личных отношений, он только по имени был опекуном Пауля. Воспитанием мальчика всецело руководила его мать, которой Раймонд обеспечил очень крупный ежегодный доход. После, ее смерти этот доход перешел к сыну, что не послужило на пользу юноше, привыкшему располагать значительными суммами, тогда как сам он не имел никакого состояния и полностью зависел от великодушия дяди. И он не смущаясь пользовался этим великодушием, хотя до поры до времени держался в назначенных ему границах.

Однако пребывание в Италии и окружавшая его там легкомысленная компания довели его до расточительности, в которой Пауль теперь горько раскаивался. Со страхом думал он о размерах сумм, которые необходимо было уплатить, и в такие моменты готов был осуждать Бернардо и его влияние. Несмотря на свое легкомыслие, Пауль глубоко сознавал тяжесть предстоявшего ему признания перед человеком, которому он был всем обязан. Если бы уже все это отошло в область минувшего…

Наконец около трех часов пришло известие, что хозяин дома желает видеть своего молодого родственника. На этот раз, известие принес камердинер барона, также пожилой человек, видимо, заимствовавший у дворецкого его односложную вежливость. Пригласив молодого барона следовать за ним, он пошел вперед, чтобы показывать дорогу, оказавшуюся довольно длинной. Пройдя по гулким коридорам, поднявшись и спустившись по нескольким лестницам, они вступили наконец в галерею, соединявшую новую часть замка с остатками старой крепости. Затем по узкой витой лестнице поднялись в маленькую переднюю; здесь камердинер отворил дверь и пропустил молодого человека в следующую комнату.

Со странной смесью любопытства и какого-то тоскливого чувства Пауль окинул взглядом комнату, в которой, однако, в настоящую минуту никого, кроме него, не было. Но если он ожидал увидеть здесь что-нибудь необыкновенное, то еще раз обманулся, как и в прежних своих предположениях. Это была довольно большая полукруглая комната, из окон которой с двух сторон открывался вид на горы; дверь между окнами вела на балкон, с которого можно было наслаждаться еще более обширным видом. Обстановка с первого взгляда казалась гораздо проще, чем в прочих комнатах замка, в действительности же стоила значительно дороже, так как каждая вещь в ней представляла собой произведение искусства.

Только при ближайшем рассмотрении можно было оценить тончайшую резьбу на мебели, роскошь ковров и драгоценные тяжелые ткани занавесей и портьер. Все это великолепие тем менее бросалось в глаза, что всюду преобладали темные цвета, придававшие комнате характер суровой простоты. Дневной свет с трудом проникал снаружи из-за глубины оконных ниш, образовывавших как бы отдельные маленькие помещения, а дубовые панели на стенах еще более усугубляли мрачный вид комнаты, которую уже заполняли вечерние тени.

Дверь, через которую вошел Пауль, бесшумно закрылась за ним; теперь также бесшумно отворилась дверь из внутренних покоев, и в комнату вошел владелец замка. Молодой человек быстро, но не без смущения, двинулся к нему навстречу с почтительным поклоном, причем не мог удержаться, чтобы не бросить любопытного взгляда на того, о ком ходило так много различных толков.

Перед ним стоял высокий стройный мужчина, внешностью нисколько не похожий на чудака. Сразу бросалось в глаза его безусловное сходство с племянником. У обоих были одни и те же правильные и благородные фамильные черты, но на этом сходство кончалось. Глаза и волосы барона Раймонда были несколько темнее, а лицо казалось удивительно одухотворенным, выражением, которое у Пауля совершенно отсутствовало. Это лицо поразительно, даже болезненно бледное представляло резкий контраст с цветущим, веселым лицом юноши. В русых волосах и окладистой бороде уже змеились отдельные серебряные нити, а глаза были того серо-стального цвета, который иногда кажется черным, а в иные минуты может приобретать яркий, светлый блеск. Странные глаза: их глубокий, загадочный, мечтательный взгляд, казалось, был создан для того, чтобы скрывать внутренний мир человека. Вероятно, они были очень красивы, когда вспыхивали огнем в дни юности, теперь в них виднелась только усталость, и если их взгляд мог оживляться, то это, вероятно, был лишь слабый отблеск былого пламени.

– Очень рад видеть тебя, Пауль, – сказал барон, протягивая руку племяннику. – Добро пожаловать!

Молодой человек с трудом скрывал свое смущение. Он вовсе не таким представлял себе дядю и встречу с ним. Весь благородный облик барона и спокойная серьезность обращения совсем не соответствовали тому эксцентричному портрету, который рисовала ему фантазия. Пауль заговорил о том, как рад увидеть дядю, и о своем давнишнем горячем желании лично поблагодарить его за его неизменное великодушие. Но Верденфельс, по-видимому, не придавал большого значения ни высказываемой племянником радости, ни его благодарности. Не отвечая ни слова, он жестом пригласил молодого человека сесть и сам последовал его примеру.

– Ты, вероятно, поражен, видя Фельзенек в его настоящем состоянии? – начал он. – Ты помнишь его развалиной?

– Я все более и более удивляюсь тому, что ты сделал из старых каменных обломков, – вполне серьезно ответил Пауль. – Восстановил старый укрепленный замок во всей его красе!

– Насколько, разумеется, это оказалось возможно сделать с помощью добытых старых планов и чертежей; постройка продолжалась несколько лет и была закончена лишь прошлой осенью.

– А ты сам все-таки живешь в старой башне, которая одна уцелела от прежних времен?

– Да, и рассчитываю там остаться.

– Зачем же было тогда строить замок, если ни ты, ни кто другой не живет там?

– Зачем? – спокойно повторил барон. – Просто для препровождения времени: ведь надо же что-нибудь делать. Одно только жаль: с окончанием такой постройки исчезает и всякий интерес к ней. С той поры, как Фельзенек приведен в надлежащий вид, я стал к нему совершенно равнодушен.

В безмолвном удивлении смотрел молодой человек на своего родственника, который «для препровождения времени» истратил сотни тысяч на такую постройку, а затем потерял всякий интерес к своему созданию.

– Во всяком случае ты устроил величественную резиденцию в уединении, среди высоких гор, – произнес он после некоторого молчания. – Ты, вероятно, неутомимый ходок по горам, дядя Раймонд?

– Нет, состояние моего здоровья не допускает такого напряжения.

– Но ты, конечно, страстно любишь охотиться здешних горных лесах?

– Я никогда не охочусь.

– Или ты в ничем не нарушаемой тишине предаешься научным занятиям? Это, кажется, всегда было твоей любимой склонностью?