Элизабет Вернер - В добрый час Страница 5

Новобрачные, по-видимому, еще не чувствовали всего очарования этого уюта. Молодая женщина в нарядном туалете стояла посреди устланной ковром комнаты и держала в руках букет, который Вильберг имел счастье подать ей вместо Марты. Она так увлеклась рассматриванием букета, что не обращала никакого внимания на своего супруга, который, впрочем, и не претендовал на это; как только за слугой затворилась дверь, он с выражением крайней усталости опустился в кресло.

– Эти бесконечные представления поистине убийственны! Не правда ли, Евгения? Со вчерашнего утра мы не имели ни минуты покоя. Сначала венчание, потом обед, потом в продолжение всей ночи и утра утомительная езда по железной дороге и на лошадях, едва не завершившаяся катастрофой, здесь опять прием, представление служащих, обед… папа, составляя программу празднества, кажется, совершенно забыл, что у нас есть нервы. Мои, признаюсь, совсем расстроены.

Молодая женщина, обернувшись к нему, окинула его презрительным взглядом: неужели этот человек, оставшись с ней наедине, не мог поговорить ни о чем другом, кроме своих нервов! Евгения, судя по всему, вовсе не страдала болезнью нервов; на ее прекрасном лице не было заметно ни тени усталости.

– Ты узнал, опасна ли рана молодого Гартмана? – спросила она, не отвечая на его вопрос.

Артур, казалось, был очень удивлен, что не обратили никакого внимания на его необыкновенно длинную речь, которую он вопреки своим привычкам счел необходимым произнести.

– Шеффер говорит, что она несерьезна, – равнодушно ответил он. – Он, вероятно, справлялся у доктора. Мне кажется, следует подумать о награде молодому человеку. Я поручу директору.

– Не лучше ли тебе самому заняться этим?

– Мне? Нет, избавь меня. Как я слышал, он не простой рабочий, а сын шихтмейстера, сам штейгер или что-то в этом роде. Я не знаю, дать ли ему деньги или сделать подарок. Директор же устроит все отлично.

Он еще больше откинулся на спинку кресла. Евгения молча села на диван и оперлась головой на руку. После небольшой паузы Артур, очевидно, сообразил, что должен быть повнимательнее к своей супруге и что неловко во время всего вечернего чая молча сидеть в своем кресле. Это стоило ему некоторого усилия, но он все-таки принес жертву и поднялся с места. Сев рядом с женой, он позволил себе взять ее руку и даже попытался обнять ее. Евгения быстро отняла у него руку и отодвинулась, бросив на него такой же взгляд, которым вчера отклонила объятия свекра. Взгляд этот выражал холодный и гордый отпор и лучше всяких слов говорил: «Я не пара тебе и тебе подобным!»

Но, по-видимому, к отцу легче было относиться с таким высокомерием, чем к сыну, – возможно, потому, что Артур не обращал внимания на то, как к нему относятся. Он не был ни смущен, ни поражен этим так ясно выраженным отвращением; он только удивленно взглянул на нее.

– Тебе неприятно, Евгения?

– Я не привыкла еще! До сих пор ты не беспокоил меня этим!

Молодой человек был слишком апатичен, чтобы понять всю жестокость ее слов; по-видимому, он принял их даже за упрек.

– До сих пор? Да, в доме твоего отца очень строго соблюдался этикет. В течение двух месяцев, пока я был женихом, я ни разу не имел удовольствия остаться с тобой наедине, и постоянное присутствие твоего отца или братьев очень стесняло нас; теперь же, когда мы впервые наедине, мне нечего стесняться.

Евгения отодвинулась от него еще дальше.

– Ну, так вот теперь, когда мы впервые наедине, я объясняю тебе, что не люблю нежностей по обязанности, нежностей, в которых не участвует сердце. Я освобождаю тебя от них раз и навсегда.

На лице Артура сильнее выразилось удивление, но он оставался по-прежнему спокойным.

– Ты, кажется, сегодня в каком-то странном настроении! По обязанности… участие сердца… Право, Евгения, от тебя-то уж я менее всего мог ожидать романтических иллюзий.

– Я покончила со всеми иллюзиями в тот момент, когда отдала тебе свою руку, – с огромной горечью произнесла молодая женщина. – Ты и твой отец хотели во что бы то ни стало соединить свое имя с древним благородным именем Виндегов, чтобы благодаря этому проникнуть в высшее общество, двери которого до сих пор были закрыты для вас. Вы достигли цели: я – Евгения Берков!

Она произнесла последнее слово с таким безграничным презрением, что Артур встал; казалось, он только сейчас понял, что дело не в простом расположении духа молодой женщины, а в чем-то другом, вызванном, возможно, его невнимательностью во время путешествия.

– Тебе, очевидно, очень не нравится это имя? Я не думал до сих пор, что семья принудила тебя принять его, теперь же мне кажется…

– Меня никто не принуждал, – решительно прервала его Евгения, – никто даже не уговаривал. Я сделала это добровольно, с полным сознанием ответственности. Моей семье было тяжело принять от меня такую жертву!

Артур пожал плечами; по его лицу было видно, что разговор начинал ему надоедать.

– Я не понимаю, как ты можешь так трагически относиться к простой семейной сделке. Если мой отец преследовал при этом некоторые цели, то и причины, побуждавшие барона спешить с заключением этого союза, были не из романтических, во всяком случае он не остался внакладе.

Евгения вскочила с места, задев рукой душистый букет и уронив его на пол, глаза ее засверкали.

– И ты смеешь это говорить мне? Говорить после того, что предшествовало твоему предложению? Мне кажется, при одной мысли об этом ты должен бы краснеть, если еще не утратил такой способности.

Утомленные полузакрытые глаза молодого человека вдруг широко раскрылись; в них сверкнуло что-то, подобное искре под пеплом, но голос его звучал так же устало и бесстрастно.

– Я должен просить тебя выражаться яснее, я решительно не в состоянии понять твоих загадочных слов.

Евгения энергично скрестила руки на груди, которая порывисто вздымалась.

– Ты так же хорошо знаешь, как и я, что нам грозило разорение. Кто в этом виноват – я не могу и не хочу судить. Легко бросать грязью в погибающего. Когда наследуешь обремененные долгами родовые имения, когда вынужден поддерживать блеск древнего имени, занимать известное положение в свете и обеспечивать будущее детей, – тогда нельзя рассчитывать каждую копейку, как это делают мещане, наживая деньги. Ты всегда бросал золото полными горстями, исполнял любое свое желание, любую прихоть, я же вела внешне блестящий, светский образ жизни, в то время как приходилось рассчитывать каждую копейку и каждый день, каждый час приближаться к неизбежному разорению… Может быть, мы еще и выпутались бы как-нибудь из беды, если бы не попали в сети твоего отца, который сначала чуть не насильно заставил нас принять его помощь и не отстал до тех пор, пока не забрал всего в свои руки, и нам, доведенным до отчаяния, не оставалось никакого выхода. Он явился к нам и потребовал моей руки для своего сына, обещая за это спасти нас от разорения. Мой отец скорее согласился бы перенести крайнюю нужду, чем пожертвовать мной, но я не хотела сделать его самого жертвой, не хотела погубить карьеры братьев и видеть наше имя обесчещенным… и потому дала согласие. Чего мне это стоило, не должен был знать никто, и если я продала себя, то отвечу за это перед Богом и перед самой собой. Ты же, позволивший сделать себя орудием для достижения низких целей своего отца, не имеешь права упрекать меня; причины, побудившие меня к тому, были в любом случае благороднее твоих. Она не могла продолжать от волнения. Муж все еще неподвижно стоял перед ней, лицо его было так же бледно, как утром после грозившей им катастрофы, но взгляд оставался по-прежнему каким-то вялым.

– Жаль, что ты не сообщила мне этого до свадьбы, – медленно произнес он.

– Почему?

– Потому что тогда тебе не пришлось бы унизиться до того, чтобы называться Евгенией Берков.

Молодая женщина молчала.

– Я в самом деле даже не подозревал о подобном поступке отца, – продолжал Артур, – так как вообще стараюсь держаться в стороне от его дел. Однажды он сказал мне, что если бы я захотел попросить у барона Виндега руки его дочери, то отказа не получил бы. Я подчинился ему и отправился с визитом к барону, а через несколько дней после этого состоялось наше обручение, Вот и все мое участие в этом деле. Евгения отвернулась от него.

– Я предпочла бы подобной сказке откровенное признание в соучастии, – холодно возразила она.

Опять глаза молодого человека раскрылись, опять в них сверкнула искра, но тотчас же потухла под пеплом.

– Итак, моя супруга настолько мало уважает меня, что даже не верит моим словам? – сказал он с заметным оттенком горечи.

На прекрасном лице Евгении, обернувшейся теперь к мужу, действительно отражалось глубочайшее презрение, которое слышалось и в голосе, когда она возразила:

– Ты должен простить мне это недоверие, Артур. Еще прежде, чем ты переступил порог нашего дома с целью, мне хорошо известной, я знала тебя по слухам, ходившим о тебе в резиденции, которые…