Джон Стейнбек - О мышах и людях. Квартал Тортилья-Флэт (сборник) Страница 11

– Я не хотел тебя обидеть, Рослый. Я просто так спросил, – сказал Кудряш.

– Что-то ты уж больно часто об этом спрашиваешь, – отозвался Рослый. – Мне это давно уж осточертело. Ежели не можешь уследить за своей вертихвосткой, чего ж ты от меня-то хочешь? Оставь-ка лучше меня в покое.

– Я ж говорю тебе, что это я только так спросил, – сказал Кудряш. – Просто подумал, может, ты ее видел.

– Какого хрена ты не велишь ей сидеть дома, как положено? – спросил Карлсон. – Позволяешь ей шляться по баракам. Глядишь, она поднесет тебе подарочек, тогда поздно будет.

Кудряш круто повернулся к Карлсону.

– А ты не лезь не в свое дело, не то я тебя живо за дверь вышвырну.

Карлсон рассмеялся.

– Эх ты, молокосос несчастный, – сказал он. – Хотел запугать Рослого, и ни хрена у тебя не вышло. Он сам тебя запугал. Вон ты весь пожелтел, как лягушачье брюхо. Мне начхать, что ты лучший боксер в округе. Попробуй меня хоть пальцем тронуть, я из тебя дух вышибу.

Плюм тут же его поддержал.

– Эхма, рукавица вазелиновая, – сказал он презрительно.

Кудряш сверкнул на него глазами. Потом его взгляд скользнул в сторону и остановился на Ленни; а Ленни все еще радостно улыбался, думая о ранчо.

Кудряш, как собачонка, набросился на Ленни:

– Ну а ты какого хрена смеешься?

Ленни взглянул на него растерянно.

– Чего?

И тут Кудряш взорвался:

– Эй ты, дубина стоеросовая! Встать! Я никому не позволю надо мной надсмехаться! Я покажу, кто пожелтел со страху.

Ленни беспомощно поглядел на Джорджа, потом встал, намереваясь уйти. Но Кудряш не зевал. Он врезал Ленни левой, а потом сильным ударом правой расквасил ему нос. Ленни испуганно завопил. Из носа у него текла кровь.

– Джордж! – завопил Ленни. – Скажи, чтоб он отстал от меня, Джордж!

Он пятился до тех пор, покуда не уперся спиной в стену, а Кудряш наседал на него и бил по лицу. Руки Ленни беспомощно висели как плети. Он был слишком перепуган, чтоб защищаться.

Джордж вскочил и крикнул:

– Дай ему, Ленни! Не позволяй себя бить!

Ленни прикрыл лицо ручищами и взвизгнул от страха. Он крикнул:

– Скажи, чтоб он перестал, Джордж!

Тут Кудряш ударил Ленни под ложечку, и у того перехватило дыхание.

Рослый вскочил.

– Скот вонючий! – крикнул он. – Я сам с ним сейчас разделаюсь.

Джордж схватил Рослого за плечо.

– Обожди! – крикнул он. Потом приложил руки ко рту рупором: – Дай ему, Ленни.

Ленни отнял ладони от лица и поглядел на Джорджа, а Кудряш тем временем ударил его в глаз. Широкое лицо Ленни было залито кровью. Джордж крикнул снова:

– Дай ему, тебе говорят!

Кудряш снова занес кулак, но тут Ленни схватил его за руку. И Кудряш сразу затрепыхался, как рыба на крючке, кулак его исчез в огромной ручище Ленни. Джордж подбежал к нему через весь барак.

– А теперь отпусти его, Ленни. Отпусти…

Но Ленни лишь смотрел со страхом на трепыхающегося человечка. Кровь текла у него по лицу, глаз был подбит. Джордж влепил ему пощечину, потом другую, но Ленни все не разжимал руку. Кудряш весь побелел и скрючился. Он трепыхался все слабее, но отчаянно вопил – кулак его по-прежнему был зажат в руке Ленни. А Джордж все кричал:

– Отпусти его, Ленни! Отпусти! Рослый, да помоги же, не то он вовсе без руки останется.

Вдруг Ленни разжал пальцы. Он присел у стены на корточки, чтоб быть как можно незаметнее.

– Ты сам мне велел, Джордж, – сказал он жалобно.

Кудряш сел на пол, с удивлением глядя на свою изувеченную руку. Рослый и Карлсон наклонились над ним. Потом Рослый выпрямился и с опаской взглянул на Ленни.

– Надобно свезти Кудряша к доктору, – сказал он. – Похоже, кости переломаны.

– Я не хотел! – крикнул Ленни. – Я не хотел сделать ему больно!

Рослый распорядился:

– Карлсон, запрягай лошадей. Надобно свезти Кудряша в Соледад, там вылечат.

Карлсон выбежал на двор. Рослый повернулся к скулящему Ленни.

– Ты не виноват, – сказал он. – Этот сопляк сам полез на рожон. Но Боже мой! Он и вправду чуть не остался без руки.

Рослый поспешно вышел и тут же вернулся с жестянкой воды. Он дал Кудряшу попить.

Джордж сказал:

– Ну что, Рослый, теперь нас беспременно выгонят? А ведь нам деньги позарез нужны. Как думаешь, выгонит нас папаша Кудряша?

Рослый криво усмехнулся. Он опустился на колени подле пострадавшего.

– Ты еще соображаешь настолько, чтоб меня выслушать? – спросил он. Кудряш кивнул. – Так слушай же, – продолжал Рослый. – Рука у тебя попала в машину. Ежели ты никому не скажешь, как дело было, мы тоже не скажем. А ежели скажешь и станешь требовать, чтоб этого малого выгнали, мы всем расскажем, и над тобой будут смеяться.

– Я не скажу, – простонал Кудряш. Он старательно избегал смотреть на Ленни.

Снаружи затарахтели колеса, Рослый помог Кудряшу встать.

– Ну, пошли. Сейчас Карлсон свезет тебя к доктору.

Он вывел Кудряша за дверь. Тарахтение колес замерло вдали. Рослый вернулся в барак. Он поглядел на Ленни, который в страхе все еще жался к стене.

– Покажи-ка мне ладони, – сказал он.

Ленни вытянул руки.

– Боже праведный, не хотел бы я, чтоб ты на меня осерчал, – сказал Рослый.

Тут в разговор вмешался Джордж.

– Ленни просто испугался, – объяснил он. – Не знал, чего делать. Я всем говорил, что его нельзя трогать. Или нет, кажется, я это говорил Плюму.

Плюм кивнул с серьезным видом.

– Да, говорил, – сказал он. – Нынче же утром, когда Кудряш в первый раз напустился на твоего друга, ты сказал: «Лучше пусть не трогает Ленни, ежели он сам себе не враг». Так и сказал.

Джордж повернулся к Ленни.

– Ты не виноват, – сказал он. – Не бойся. Ты сделал то, что я тебе велел. Иди-ка вымой лицо. А то бог знает на кого похож.

Ленни скривил в улыбке разбитые губы.

– Я не хотел ничего такого, – сказал он.

Он пошел к двери, но, не дойдя до нее, обернулся.

– Джордж.

– Чего тебе?

– Ты позволишь мне кормить кроликов, Джордж?

– Само собой. Ведь ты ничего плохого не сделал.

– Я не хотел ничего плохого, – сказал Ленни.

– Ну ладно. Ступай умойся.

Конюх Горбун жил при конюшне, в клетушке, где хранилась всякая упряжь. В одной стене этой клетушки было квадратное, с четырьмя маленькими стеклами оконце, в другой – узкая дощатая дверь, которая вела в конюшню. Кроватью служил длинный ящик, набитый соломой и прикрытый сверху одеялами. У окошка были вколочены гвозди, на них висела рваная сбруя, которую Горбун должен был чинить, и полосы новой кожи; под окошком стояла низенькая скамеечка, на ней – шорный инструмент, кривые ножи, иглы, мотки шпагата и маленький клепальный станок. По стенам тоже была развешана упряжь – порванный хомут, из которого торчал конский волос, сломанный крюк от хомута и лопнувшая постромка. На койке стоял ящичек, в котором Горбун держал пузырьки с лекарствами для себя и для лошадей. Здесь были коробки с дегтярным мылом и прохудившаяся жестянка со смолой, из которой торчала кисть. По полу валялись всякие пожитки; в своей каморке Горбун мог не прятать вещи, а поскольку он был калека, служил конюхом и жил здесь уже давно, он накопил больше добра, чем мог бы снести на себе.

У Горбуна было несколько пар башмаков, пара резиновых сапог, большой будильник и старый одноствольный дробовик. А еще у него были книги: истрепанный словарь и рваный томик гражданского кодекса Калифорнии 1905 года издания. Были у него старые журналы, и на специальной полке над койкой стояли еще какие-то книги. Большие очки в золоченой оправе висели рядом на гвозде.

Комната была чисто подметена. Горбун был гордый, независимый человек. Он сторонился людей и держал их от себя на почтительном расстоянии. Из-за горба все тело у него было перекошено в левую сторону; блестящие, глубоко посаженные глаза смотрели пристально и остро. Худое черное лицо избороздили глубокие морщины; губы тонкие, горестно сжатые, были светлее кожи на лице.

Уже наступил субботний вечер. За отворенной дверью, которая вела в конюшню, слышались удары копыт, хруст сена, позвякивание цепочек.

Маленькая электрическая лампочка скупо освещала комнату желтоватым светом.

Горбун сидел на своей койке. В одной руке он держал склянку с жидковатой мазью, а другой, задрав на спине рубашку, натирал себе хребет. Время от времени он выливал несколько капель мази на розоватую ладонь, потом лез рукой под рубашку и тер спину. Он поеживался и вздрагивал.

В открытой двери бесшумно появился Ленни и остановился, озираясь. Его широкая фигура совсем заслонила дверной проем. Сперва Горбун этого не заметил, потом, подняв голову, сердито уставился на незваного гостя. Он высвободил руку из-под рубашки.

Ленни робко и дружелюбно улыбнулся.

Горбун сказал сердито:

– Ты не имеешь права сюда входить. Это моя комната. Никто, кроме меня, не смеет сюда входить.

Ленни проглотил слюну, и улыбка его стала еще более заискивающей.