Рю Мураками - Все оттенки голубого Страница 19

– Ему бы нужно поучиться решительности у Ёсияма. Он, конечно, не дурак, но ничего в жизни не понимает, – сказала она.

Окинава ширнулся в третий раз и катался по полу. Опухоль на лице Кэй спала. Ёсияма сидел перед телевизором.

– Рю, это фильм про Ван Гога, его стоит посмотреть.

Когда он попросил Рэйко заварить кофе, та никак не отреагировала. Ёсияма сообщил Кэй, что собирается отправиться в Индию.

– Неужто? – только и ответила она на это.

Рэйко встала, взяла Окинаву за плечо и потрясла. Во рту у него была сигарета, и он не шевелился.

– Эй, куда ты положил то, что еще оставалось?

Когда он сказал: «Дурища, все кончилось, это было последнее, если тебе надо, пойди сама и купи», она изо всей силы пнула его ногой. Пепел с сигареты рассыпался по его голой груди. Он слабо засмеялся, но не пошевелился. Рэйко разбила его шприц о бетонный пол веранды.

– Убери это, – сказал я, но она, ничего не отвечая, разжевала пять таблеток «Ниброль» и проглотила. Окинава непрерывно смеялся, все его тело тряслось от смеха.

– Как, Рю, не поиграешь немного на своей флейте? – спросил он, глядя на меня.

На телеэкране Керк Дуглас, игравший роль Ван Гога, мучительно пытался отрезать себе ухо.

– Ёсияма просто попытался подражать этому парню. Все, что ты делаешь, только имитация, верно?

Ван Гог издал ужасный крик, и все, кроме Окинавы, повернулись к телевизору.

Грудь Окинавы медленно вздымалась и опадала.

– Я продам свое тело и куплю героин, как советовал Джексон. Рю, проводи меня до дома Джексона! Он говорил, что готов принять меня в любое время. Я больше не буду спрашивать разрешения у Окинавы, проводи меня к Джексону, – громко прокричала Рэйко.

Окинава снова затрясся от смеха.

– Ну и смейся дальше, проклятый наркоман! Ты просто бомж в своих вшивых шмотках, заурядный бомж! Мне надоело сосать твой вонючий хуй! Ты импотент! Рю, я продам свое заведение, а потом куплю машину, куплю героин и стану женщиной Джексона. Впрочем, и Сабуро сгодится. Я куплю трейлер, в котором смогу жить, и каждый день мы будем там устраивать вечеринки. Рю, подыщи мне такую тачку, хорошо? Окинава, ты даже не представляешь, какие длинные хуи у черных. Даже после героина они не сжимаются и пронзают меня до самой матки. А кто ты такой? Натуральный бомж! Ты даже не понимаешь, как от тебя смердит!

Окинава встал и закурил сигарету. С отсутствующим взглядом он медленно выдувал дым.

– Рэйко, тебе нужно вернуться на Окинаву, и я готов тебя сопровождать. Это будет лучше всего. Ты снова будешь учиться на косметолога. Я сам переговорю с твоей матерью. Здесь ты пропадешь.

– Не неси чушь, Окинава! Лучше проспись. И в следующий раз, когда придешь просить денег в долг, я тебе ничего не дам. «Тебе нужно вернуться на Окинаву». Это ведь тебе хочется вернуться, но и в этом случае я не дам тебе денег на дорогу. Если придешь со слезами выпрашивать у меня деньги на героин, хотя бы тысячу, я не дам тебе ни одной йены. Это тебе нужно вернуться на Окинаву!

На столбе сидел мотылек.

Вначале мне показалось, что это пятнышко краски, но пока я его рассматривал, мотылек переместился. На его пепельных крылышках виднелся тонкий пушок.

После того как все ушли, комната стала казаться более темной. И дело не в том, что свет ослабел, просто я отдалился от источника света.

По полу был разбросан разный мусор: клочья волос, которые, видимо, принадлежали Моко; обертка от пирожного, которое купила Лилли; хлебные крошки, красные, черные и прозрачные обрезки ногтей, лепестки цветов, грязные бумажные салфетки, женское нижнее белье, засохшая кровь Ёсияма, носки, окурки, осколки стекла, обрывки фольги, банка из-под майонеза, конверты от пластинок, пленки, коробка от кекса в форме звезды, коробка для шприцев, книга… Это был сборник поэзии Малларме, который забыл Кадзуо. Я приложил мотылька с черно-белыми узорами к задней стороне обложки и раздавил. Звук от жидкости, вытекающей из разбухшего живота мотылька, напоминал слабый крик.

– Рю, ты устал, у тебя странный взгляд. Не пойти ли тебе домой и не выспаться ли как следует?

После того как я убил мотылька, я понял, что страшно голоден, и принялся жевать оставшегося в холодильнике холодного цыпленка. Но он оказался совершенно несъедобным. От его кисловатого привкуса у меня начало покалывать язык, и мерзкий запах стал распространяться по всей глотке. Когда я попытался вытащить из горла липкий комок, меня бросило в дрожь. Даже после того, как я несколько раз прополоскал рот, мерзкий привкус не исчез, а десны были покрыты слизью. От куриной шкуры, застрявшей у меня между зубами, язык онемел. Выплюнутый мной, облепленный слюной кусочек цыпленка уныло плавал в раковине. Решетку слива забил картофельный кубик, и теперь жир кругами двигался по поверхности грязной воды. Когда я ногтями ухватил этот кубик и вытащил его вместе с приставшими к нему сгустками слизи, вода начала уходить, кусочек цыпленка завертелся и исчез в спускном отверстии.

– Тебе следовало бы пойти домой и немного выспаться. Все эти лохи убрались?

Лилли расстилала постель. Я видел, как напряглись ее ягодицы под полупрозрачным бельем. В струящемся с потолка красном свете поблескивало кольцо на ее левой руке с граненым камнем того же цвета.

Большой кусок жареного цыпленка застрял в мойке и забил отверстие размером с однойеновую монету. На этом липком кусочке, уже разжеванном мной и частично растворенном слюной, были отчетливо видны дырочки, из которых когда-то торчали перья, и даже виднелись их остатки, казавшиеся сделанными из пластика. Запах мерзкого жира оставался у меня на руках и не исчез даже после того, как я помыл руки. Когда я вернулся из кухни в гостиную и направился к телевизору, чтобы взять с него пачку сигарет, меня охватило неописуемое чувство беспокойства. Мне показалось, что меня обнимает старуха, у которой какая-то кожная болезнь.

– Все эти лохи отсюда ушли? Рю, я сварю тебе кофе.

На белом круглом столике, изготовленном финскими заключенными и которым так гордилась Лилли, отражались отблески света. Однажды я заметил, что его поверхность отливает зеленоватым оттенком. С тех пор этот зеленый цвет стал казаться мне не просто зеленым, а близким к тому оранжевому цвету, который подрагивает на морской поверхности в лучах закатного солнца.

– Выпьешь кофе? Я плесну туда немного бренди, чтобы ты хорошо поспал. После нашей поездки мне было не по себе, и я не ходила на работу в магазин. Мне нужно было еще отремонтировать машину, она сильно поцарапана, серьезных повреждений нет, но, знаешь, и простая покраска сейчас дорого стоит, так что не знаю, что и делать. Но я еще раз попытаюсь, Рю, – поднимаясь с дивана, сказала Лилли.

Голос у нее был приглушенным. Он напомнил мне звук старой киноленты, как будто Лилли находится далеко-далеко и разговаривает через длинную трубу. Мне казалось, что сейчас рядом со мной находится изящная кукла-Лилли, которая только раскрывает рот и воспроизводит слова, записанные на пленку много лет назад.

Мне никак не удавалось избавиться от холода, который пронизывал мое тело в этой комнате. Я достал свитер и надел его, закрыл дверь на веранду и задернул штору, и хотя по всему телу струился пот, все равно я дрожал от холода.

Звук ветра в запертой комнате ослабел и теперь звучал у меня в ушах как шум дождя. Я не видел, что происходит снаружи, поэтому чувствовал себя заключенным.

Я не очень хорошо представлял, что творится за окном, но перед глазами у меня стояли пьяный, переходящий улицу, бегущая рыжеволосая девушка, пустая банка, выброшенная из окна автомобиля, черные очертания тополей, здание больницы в ночи и звезды, поразительно яркие, плавающие у меня перед глазами. В то же время, отгороженный от внешнего мира, я ощущал себя отрезанным и заброшенным. Комната наполнилась какими-то непонятными испарениями, и мне стало трудно дышать. Дым сигареты поднимался вверх, но откуда-то доносился запах растапливаемого масла.

Пытаясь выяснить, откуда он проникает, я наступил на мертвых насекомых и испачкал подошвы их выдавленными внутренностями и запыленными чешуйками. Донеслось завывание собаки. Когда я включил радио, послышалась песня Моррисона «Домино». Я включил телевизор, и там снятый крупным планом бритоголовый чувак вопил: «Разве не этого вам хотелось?» Я выключил телик, и на погасшем экране появилось мое искаженное лицо – моя рожа с хлопающими губами, говорящими что-то себе самому.

– Рю, мне попался роман про парня, в точности похожего на тебя, ну просто вылитый ты.

Лилли сидела на диване в кухне и ждала, пока закипит вода в круглом стеклянном контейнере. Она пришлепнула кружащуюся маленькую муху. Я поглубже залез на диван, где уже давно покоилось тело Лилли, и продолжал беспрестанно облизывать губы.

– Знаешь, у того парня, про которого я тебе говорила, есть в Лас-Вегасе несколько проституток, которые работают на него, и он поставляет девиц на вечеринки для разных богачей, совсем как ты, верно? Но он еще очень молодой, твоего возраста. Тебе же девятнадцать?