Фредрик Бакман - Вторая жизнь Уве Страница 23

– Смотри, чтоб без фокусов, – предупреждает Уве, недоверчиво просовывая карту в окошко.

Дежурный за плексигласом, взяв карту, бесцеремонно вытирает ее о штаны. Но Уве не лыком шит. Небось читали мы в газетах про всякие ваши фокусы.

– Ты чё там ХИМИЧИШЬ? – кричит Уве, барабаня по стеклу.

– Попробуйте теперь, – говорит дежурный.

На лице у Уве написан ответ: хватит попусту переводить мое время. Ежу ведь понятно: если карта не работала полминуты назад, то не заработает и сейчас. Уве высказывает это соображение вслух.

– Ну пожалуйста, – просит дежурный за плексигласом.

Уве демонстративно вздыхает. Не отводя глаз от плексигласа, прокатывает карту. Та срабатывает.

– Ну! – лыбится дежурный за плексигласом.

Уве таращится на карту как на предателя и сует обратно в бумажник.

– Удачного дня! – энергично желает ему дежурный из-за плексигласа.

– Это мы еще поглядим, – ворчит Уве.

Все последние двадцать лет кто только не норовил попрекнуть Уве, что тот не пользуется пластиковыми картами. Он же считал, что живые деньги надежней, как-то обходилось ими человечество тыщи лет, и ничего. Ну не доверяет Уве банкирам и ихней электронике.

А жена – та, понятное дело, тут же, наперекор ему, стала клянчить себе такую карточку, как ни предостерегал ее Уве. Когда жена умерла, банк просто прислал ему новую карту, переделанную на его имя и привязанную к ее счету. На эту карту он покупал цветы, которые носил на могилку, и вот теперь, спустя полгода, на счете оставалось 136 крон 54 эре. И Уве прекрасно известно, что, ежели умереть вот так, не потратив эти кроны, их непременно прикарманит какой-нибудь олигарх.

Вот почему Уве не удивлен, что как только он захотел использовать эту долбаную карту, она тотчас отказала. А сунься с ней в магазин, там такую комиссию сдерут! Значит, Уве с самого начала был прав. Вот так и скажет жене, как только встретит ее вновь, пусть так и знает.

Ну а теперь баста – хорошего понемножку. Теперь Уве собрался умереть.

Он вышел из дому затемно, раньше, чем ленивое солнце кое-как вскарабкалось на небо, и куда как раньше, чем выползли из кроватей ленивые соседи. Стоя в прихожей, Уве скрупулезно изучил расписание электричек. После чего погасил весь свет, перекрыл все батареи и, перед тем как запереть входную дверь, положил под коврик в прихожей конверт со всеми инструкциями. Когда придут забирать дом, небось отыщут, предположил он.

Взял лопату, расчистил снег перед домом, убрал лопату в сарай. Запер дверь сарая. Будь Уве чуть наблюдательней, он, прежде чем отправиться в сторону парковки, вероятно, приметил бы в одном весьма немаленьком сугробе аккурат у сарая немаленькую нору, напоминающую кошачий лаз. Но Уве был занят делом и лаза не приметил.

Наученный горьким опытом, он не поехал на машине, а прогулялся до станции пешком. Для верности – теперь-то всякие беременные соседки, бледные немочи, жены Руне и веревки сомнительного качества точно не смогут расстроить утренних планов Уве. Он продувал им батареи, одалживал инструменты, возил по больницам. Но теперь баста, хватит. Пора в путь.

Он еще раз сверился с расписанием. Терпеть не мог опаздывать. Из-за этих задержек рушатся все планы. Все идет наперекосяк. Жена, та с пунктуальностью не дружила вовсе, планировать с ней что-то – пустые хлопоты. В принципе, как и с любой другой женщиной. Им расписание хоть на лоб приклей, один хрен разница, уж поверьте опыту Уве. Собираясь куда-нибудь, он всегда составлял маршрут и график, пытался распланировать поездку – где заправиться, где попить кофе. Штудировал карты, вычислял, сколько точно по времени займет каждый этап, как не угодить в пробки и какой дорогой выйдет короче, – наука, недоступная дятлам со всякими навигаторами. У Уве всегда была наготове четкая стратегия. Жена же, наоборот, порола чушь, призывая «положиться на чутье» и «не переживать». С эдаким отношением далеко ли уедешь во взрослой жизни? А еще она обязательно забудет какой-нибудь платочек или перед самым выездом начнет трепаться по телефону. Или до последнего перебирает – какое пальто положить в чемодан. Или еще что. А потом, уже в дороге, вдруг вспомнит – «Ой, а термос-то мы не взяли!» – блин, самое важное-то и забыла. Итого: четыре пальто в чемоданах, будь они неладны, и ни капли кофе. Вот больше делать нечего, как ежечасно сворачивать в придорожные забегаловки и хлебать там прогорклую лисью мочу, которая у них идет за кофе! Но стоило Уве надуться, жена тут же спрашивала, на что ему сдалось это расписание, мол, все равно ведь на своей машине едем. «Куда нам спешить?» – удивлялась она. При чем тут спешка? Не в том ведь дело.

На перроне он сует руки в карманы. Пиджак остался дома. Весь в пятнах, выхлопом провонял, вот Уве и не стал надевать его: жена такую бучу поднимет, посмей он явиться к ней замухрышкой. Рубашка и свитер, что теперь на нем, ей тоже особо не нравились, ну да те хотя бы чистые, не драные. На улице где-то минус пятнадцать! Уве забыл сменить осеннюю куртку на теплую, зимнюю – студеный ветер пробирает до костей. Последнее время я рассеянный какой-то стал, вынужден признать Уве. Не успел толком поразмыслить, в какой одежке пристало отправляться на тот верхний этаж. Вначале хотел принарядиться поприличней. Теперь же чем больше он об этом думает, тем более склоняется к мысли, что на том свете, верно, уж придумали какую-нибудь стандартную одёжу, не то такой винегрет выйдет! Покойнички-то там соберутся всех сортов и мастей, как пить дать. Иностранцы и прочий разношерстный люд, один наряд чудней другого. Придется, стало быть, приводить это войско к единому знаменателю. А значит, какое-никакое обмундирование выдают.

На перроне, почитай, никого. Только по другую сторону пути стоит парочка заспанных патлатых малолеток со здоровенными рюкзаками (набитыми наркотой, уверен Уве). Чуть поодаль от них читает газету сорокалетний мужик в сером костюме и черном полупальто. Еще чуть дальше треплются две дамы в расцвете лет – на груди муниципальные логотипы ландстинга, в волосах лиловые пряди, в руках длиннющие сигаретки с ментолом.

По эту сторону – только Уве, не считая троих крупногабаритных работяг из коммунальной службы в ватных штанах и строительных касках. Сгрудившись, глазеют в разрытую ими же яму. Яма кое-как огорожена маркировочной лентой. Первый работяга пьет кофе в стаканчике из «Севен-Элевен», второй жрет банан, третий, не скинув рукавиц, силится набрать что-то на мобильнике. Получается не очень. Нет бы сперва яму зарыть. Потом еще удивляются, отчего это весь мир скатывается в финансовую дыру, думает про себя Уве. А что ж ему туда не катиться, когда народу только бы бананы трескать да на яму пялиться?

Уве смотрит на часы. Последняя минута. Становится на самый край. Раскачивается на подошвах. Падать метра полтора, прикидывает на глазок. Самое большее – метр шестьдесят. В том, что его задавит поезд, есть что-то символичное, но Уве от этого не легче. Не по душе ему, что машинист станет невольным свидетелем его конца. И потому Уве решает подпустить состав как можно ближе – тогда, прыгнув, угодит не в лобовуху, а в боковину первого вагона, который затянет тело и размозжит о рельсы. Уве смотрит туда, откуда должен появиться поезд. Главное – правильно выбрать момент. Солнце, всходя, бьет ему в глаза озорным лучом, словно шаловливый ребенок, что слепит вас фонариком.

Раздается первый крик.

Уве вовремя замечает, как мужика в костюме и полупальто вдруг зашатало взад-вперед, будто панду, перебравшего валерьянки. Секунда – глаза у мужика обморочно закатываются под лоб, по телу пробегает какая-то судорога. Руки трясутся в конвульсиях. Дальше мгновение раскладывается на длинную серию кадров: газета выпадает из рук, мужик отключается. Грузно шлепается с платформы на рельсы, точно мешок с цементом. И остается лежать.

Курильщицы с муниципальным логотипом на груди вопят от ужаса, патлатые малолетки смотрят на рельсы, вцепившись в лямки своих рюкзаков так, словно боятся свалиться сами. Уве же, стоя на краю с другой стороны, возмущенно зыркает то на одних, то на других.

– Ах, чтоб тебя за ногу… – ругается он про себя.

И прыгает на рельсы.

– ТУТ! ХВАТАЙСЯ! – велит он самому патла тому из малолеток, стоящему ближе к краю.

Патлатый осторожно подходит к краю. Уве приподнимает мужика в костюме так, как, пожалуй, сделал бы всякий, кто ни разу не качался в фитнес-клубе, зато всю жизнь перетаскивал бетонные бордюры – по паре под каждой мышкой. Обхватив тело, ядром выталкивает точнехонько наверх – большинство молодых пижонов на «ауди», которые накупили себе фосфоресцирующих беговых штанишек, пупок бы надорвали.

– Тут поезда ходят, нечего ему на рельсах отдыхать, понял?

Патлатые растерянно кивают, в конце концов, поднатужившись, все вместе кое-как вытаскивают обмякшее тело на перрон. Курильщицы вопят как вопили – видимо, искренне полагают, что вопль – единственное конструктивное и действенное средство в данной ситуации. Мужика в костюме кладут на спину – грудь его медленно, но ритмично вздымается. Уве стоит на рельсах. Слышит, как подходит поезд. Задумывалось иначе, но и так сойдет.