Андре Моруа - Фиалки по средам (сборник) Страница 23

– А я и не знала, что здесь деревня, – заметила Валентина.

– Это вовсе не деревня, – смеясь, пояснила госпожа Бернен, – здесь живут слуги. Адольф надумал поселить их в отдельных домиках. Правда, мило? Это сыграет мне на руку… в будущем, конечно… Среди нашей прислуги есть несколько супружеских пар – люди очень преданные, и я хотела бы удержать их у себя, даже когда овдовею… Ну так вот, Адольф откажет каждой семье домик, в котором она живет, оговорив в особом пункте, что право на владение аннулируется в случае, если слуга от меня уходит… Таким образом, мои люди не только будут связаны со мной, но и частично вознаграждены за свой труд, причем мне это не будет стоить ни гроша. Так что я могу ни о чем не беспокоиться. Все это, конечно, тоже не считая доли в наследстве… И дети Адольфа ни к чему не смогут придраться.

– Вы уверены, мадам? Разве это по закону? – спросил Гастон Ромильи.

– Ах, господин Ромильи, вы не знаете Адольфа… Он несколько часов кряду просидел со своим адвокатом, изыскивая наилучшую форму для завещания. Вы и представить себе не можете, как он внимателен ко мне, несмотря на свои медвежьи манеры. Правда, Адольф?

Она взяла старика под руку, и тот что-то нежно проворчал. Прогулка затянулась, потому что гостей заставили осмотреть и образцовую молочную ферму, и птичий двор, где кудахтали сотни белоснежных кур какой-то особенно редкой породы. Когда супруги Ромильи наконец очутились одни в своей машине, Валентина спросила:

– Как тебе понравилась эта пара, Гастон?

– Бернен мне понравился, – ответил муж. – Он грубоват, самодоволен, но, думаю, в глубине души он добрый малый… А она какая-то чудачка…

– Чудачка? – переспросила Валентина. – По-моему, она просто дрянь… На каждом слове – завещание да завещание… «Когда я овдовею… надеюсь, конечно, не скоро…» Обсуждать в присутствии этого бедняги все, что случится после его смерти! Я просто места себе не находила, не знала, что сказать…

Они долго молчали, а машина мчалась через окутанные мглой луга и заросшие тополями долины. Гастон, сидевший за рулем, не спускал глаз с дороги, на которую то и дело выбегали дети, возвращавшиеся из школы. Наконец он сказал:

– А знаешь… Вообще-то говоря, он поступил разумно, приняв меры предосторожности. После его смерти жена будет застрахована от всех превратностей… Я его слушал, а сам думал о нас… Напрасно я не составил завещания. Надо будет этим заняться.

– Господь с тобой, милый… Не пугай меня… Во-первых, я умру раньше…

– Почему? Кто может знать наперед… Ты моложе меня. Ты здорова. А я…

– Молчи… Ты просто мнителен, ты совершенно здоров… К тому же, если ты умрешь, я тебя не переживу… Разве я смогу жить без тебя… Я покончу с собой…

– Как тебе не стыдно, Валентина! Что за вздор? Ты прекрасно знаешь, никто еще не умирал от вдовства, как бы оно ни было горько… И потом, кроме меня, у тебя есть Колетт, ее муж… внуки.

– У Колетт своя жизнь… Мы ей больше не нужны.

– Что правда, то правда… Тем более я должен принять меры, чтобы тебя обеспечить…

Они снова замолчали, потому что машина въехала в полосу более густого тумана, но вот Валентина заговорила еле слышно:

– Конечно, если моя злая судьба захочет, чтобы я пережила тебя на несколько месяцев, я буду спокойней, если у меня… О нет, только не завещание… Мне бы чудилось в нем дурное предзнаменование… Ни в коем случае… Просто бумага, где было бы оговорено, что Прейсак со всеми его угодьями остается в моем полном пожизненном владении. Наш зять очень мил, но он из рода Савиньяков… Он пошел в отца… Любит землю… Он, пожалуй, способен округлить свои земли за счет моих, а меня отправит доживать век в каком-нибудь жалком домишке подальше от этих мест… Мне было бы очень больно…

– Это надо предотвратить… – сказал Гастон, слегка помрачнев. – Я готов подписать любую бумагу и, если хочешь, даже завещать тебе Прейсак… Но только законно ли это? Не превышает ли стоимость Прейсака размера твоей доли наследства?

– Немного превышает, но все легко уладить, – сказала Валентина. – Если только ты пожелаешь.

– Как? – спросил он. – Разве ты уже советовалась с нотариусом?

– О нет, что ты! Как-то случайно, – ответила Валентина.

Собор

[14]

В 18… году у витрины торговца картинами на улице Сент-Онорэ остановился студент. В витрине была выставлена картина Мане «Шартрский собор». В те времена работами Мане восхищались лишь немногие любители живописи, но у студента был хороший вкус: прекрасная картина привела его в восторг. Он чуть не каждый день приходил к этой лавке – взглянуть на картину. Наконец он решился войти в магазин – узнать цену.

– Что ж, – ответил продавец, – картина уже давно висит здесь. За две тысячи франков я, пожалуй, уступлю ее вам.

Студент не располагал такой суммой, но его семья, жившая в провинции, была не лишена достатка. Когда он уезжал в Париж, дядя сказал ему: «Я знаю, какую жизнь ведут молодые люди в столице. Если тебе дозарезу понадобятся деньги, напиши мне». Студент просил торговца не продавать картину в течение недели и написал дяде.

У нашего героя была в Париже любовница. Будучи замужем за человеком намного старше ее, она томилась скукой. Была она немного вульгарна, довольно глупа, но очень хороша собой. В тот самый вечер, когда студент справлялся о цене «Собора», любовница сказала ему:

– Завтра я жду к себе в гости подругу по пансиону. Она приедет из Тулона, чтобы повидаться со мной. Мужу нас развлекать некогда – вся надежда на вас.

Подруга приехала на следующий день и привезла с собой свою приятельницу. Несколько дней подряд студенту пришлось возить трех дам по Парижу. Он платил за все – за обеды, фиакр, театр – и довольно быстро истратил деньги, на которые должен был жить целый месяц. Он занял у приятеля и уже начал тревожиться, как быть дальше, когда пришло письмо от дядюшки. В нем было две тысячи франков. Студент вздохнул с облегчением. Он уплатил долги и сделал подарок любовнице. А «Собор» купил коллекционер, который спустя много лет передал свои картины в Лувр.

Сейчас тот студент – старый знаменитый писатель. Но сердце его осталось молодым. Он по-прежнему в восхищении застывает на месте при виде прекрасного пейзажа или красивой женщины. Часто, выйдя из дому, он встречает на улице пожилую даму, живущую по соседству. Эта дама – его бывшая любовница. Лицо ее заплыло жиром, под глазами, когда-то столь прекрасными, набухли мешки, над верхней губой торчат седые волоски. Она с трудом передвигается – видно, дряблые ноги плохо слушаются ее. Писатель раскланивается с ней и, не задерживаясь, спешит дальше, ему хорошо известен ее злобный нрав и неприятно вспоминать, что когда-то он любил ее.

Иногда он заходит в Лувр и поднимается в зал, где висит «Собор». Он долго смотрит на картину и вздыхает.

Муравьи

[15]

Между двумя стеклянными пластинками, скрепленными приклеенной по краям бумагой, суетилось и хлопотало целое племя крошечных коричневых уродцев. Продавец насыпал муравьям немного песку, и они прорыли в нем ходы, которые все сходились в одной точке. Там – в самой середине – почти неподвижно восседала крупная муравьиха. Это была Королева – муравьи почтительно кормили ее.

– С ними нет никаких хлопот, – сказал продавец. – Достаточно раз в месяц положить каплю меду вон в то отверстие… Одну-единственную каплю… А уж муравьи сами унесут мед и разделят между собой…

– Всего одну каплю в месяц? – удивилась молодая женщина. – Неужто хватит одной капли, чтобы прокормить весь этот народец?

На молодой женщине была большая шляпа из белой соломки и муслиновое платье в цветах, без рукавов. Продавец грустно посмотрел на нее.

– Одной капли вполне хватит, – повторил он.

– Как это мило! – воскликнула молодая женщина.

И купила прозрачный муравейник.

– Друг мой, вы еще не видели моих муравьев?

Белоснежная ручка с наманикюренными пальчиками держала стеклянный муравейник. Мужчина, сидевший рядом с молодой женщиной, залюбовался ее склоненным затылком.

– Как с вами интересно, дорогая… Вы умеете вносить в жизнь новизну и разнообразие… Вчера вечером мы слушали Баха… Сегодня… наблюдаем за муравьями…

– Взгляните, дорогой! – сказала она с ребячливой порывистостью, которая – она это знала – ему так нравилась. – Видите вон ту громадную муравьиху? Это Королева… Работницы прислуживают ей… Я сама их кормлю… И поверите ли, милый, им хватает одной капли меду в месяц… Разве это не прелестно?

Прошла неделя – муравьи за это время успели надоесть и мужу, и любовнику. Молодая женщина сунула муравейник за зеркало, стоявшее на камине в ее комнате. В конце месяца она забыла положить в отверстие каплю меду. Муравьи умерли медленной голодной смертью. До самого конца они берегли немного меду для Королевы, и она погибла последней.

Ярмарка в Нейи