Чак Паланик - Удушие Страница 34

Точно так же, как любой день твоей жизни, – так же, как он может просто исчезнуть перед телевизором, объясняет Дэнни, ему хочется иметь камень, которым можно отметить любой день. Что-то осязаемое. Только одну вещь. Маленький монумент, чтобы обозначить завершение каждого дня. Каждого дня, который он провёл, не занимаясь онанизмом.

“Надгробный камень” – неподходящее слово, но это первое, что приходит на ум.

– Тогда, возможно, жизнь к чему-то сложится, – говорит он. – К чему-то прочному.

Говорю – надо организовывать двадцатишаговую программу для камнеманов.

А Дэнни отзывается:

– Будто оно поможет, – говорит. – Ты сам-то когда вообще в последний раз думал о своём четвёртом шаге?

Глава 30

Мамуля и наш глупый малолетний говнюк один раз остановились в зоопарке. Этот зоопарк был настолько знаменит, что был окружён целыми акрами автостоянок. Он был в каком-то городе, куда можно проехать на машине, и очередь мам с детишками стояла с деньгами, ожидая, когда их пустят внутрь.

Это случилось после учебной пожарной тревоги в полицейском участке, после того, как детективы отпустили мальчика пойти поискать туалет самому, а снаружи за углом припарковалась мамуля, и она сказала ему:

– Хочешь помочь освободить зверей?

То был четвёртый или пятый раз, когда она вернулась забрать его.

Это была вещь, которую в суде после назовут “Жестокое обращение с городской собственностью по небрежности”.

В тот день лицо мамули выглядело как у таких собачек, у которых уголок каждого глаза смотрит вниз, а из-за больших складок кожи глаза кажутся сонными.

– Чёртов сенбернар, – сказала она, направив на себя зеркало заднего обзора.

Она где-то раздобыла белую футболку, которую стала носить, с надписью “Хулиганьё”. Та была новая, но на одном рукаве уже появилось немного крови из носу.

Другие мамы и детишки стояли и болтали друг с другом.

Очередь тянулась долго-долго. Полиции вокруг было не видать.

Пока они стояли, мамуля рассказывала, что если тебе захочется стать первым человеком, который взойдёт на борт самолёта, и если хочешь лететь со своим домашним питомцем – то вы можете и вместе, запросто. Авиакомпаниям нужно позволять сумасшедшим держать своих зверей на руках. Так говорит правительство.

То была очередная порция жизненно важной информации.

Стоя в очереди, она дала ему несколько конвертов и наклеек с адресами, чтобы клеить на них. Потом дала ему несколько купонов и писем, чтобы их обернуть и положить вовнутрь.

– Просто звонишь людям из авиакомпании, – сказала она. – И говоришь им, что тебе нужно захватить своё “животное для успокоения”.

Так их на самом деле и называют авиалинии. Это может быть собака, обезьяна, кролик, но ни за что не кот. Правительство не считает, что коты могут кого-то успокаивать.

Авиакомпания не может попросить у тебя доказать, что ты сумасшедший, сказала мамуля. Это получилась бы дискриминация. У слепых же не требуют доказать, что они слепы.

– Когда ты сумасшедший, – сказала она. – Твой внешний вид или твои поступки – вина не твоя.

Купоны гласили: “В счёт одной бесплатной порции в “Кловер Инн”.

Она сказала, что сумасшедшие и хромые получают места на авиарейс первым делом, поэтому вы со своей обезьяной окажетесь прямо в начале очереди, – неважно, сколько человек было впереди вас. Свернула рот на одну сторону и крепко втянула воздух ноздрёй с той же стороны, потом свернула на другую и снова втянула воздух. Рукой всё время держалась за нос, трогала его и тёрла. Потянула за кончик. Понюхала снизу свои нынешние блестящие ногти. Посмотрела вверх в небо и втянула носом каплю крови. У сумасшедших, сказала она, в руках вся власть.

Дала ему марки, чтобы лизать и клеить на конверты.

Очередь понемногу продвигалась раз за разом, и мамуля попросила, стоя у окошка:

– Дай мне платок, пожалуйста, – передала конверты с марками в окошко и сказала. – Не отправите это для нас по почте?

Внутри зоопарка были звери за решётками, за толстым пластиком, в глубоких котлованах, наполненных водой, и звери в основном лежали на земле, дёргая себя задними лапами.

– Нет, ну ты посмотри, – возмутилась мамуля чересчур громко. – Даёшь дикому зверю милое чистое спокойное место для жизни, даёшь ему много хорошей полезной еды, – сказала. – И вот тебе благодарность.

Другие мамы наклонились и зашептали своим деткам, потом утащили их идти смотреть на других зверушек.

Перед ними гоняли кулаки обезьяны, брызгая струями густой белой дряни. Дрянь стекала по пластмассовым окошкам изнутри. Старая белая дрянь была там же, разлившаяся тонким слоем и засохшая почти до прозрачности.

– Отбираешь у них борьбу за выживание – и вот что получаешь, – сказала мамуля.

Дикобразы кончают так, – рассказывала она, пока они смотрели, – дикобразы скачут на деревянной палке. Точно как ведьма ездит на метле, – дикобразы трутся о палку, пока та не становится вонючей и скользкой от их мочи и сока из желез. Когда та начнёт вонять достаточно сильно – они ни за что не променяют её на другую.

Продолжая наблюдать, как дикобраз катается на палке, мамуля заметила:

– Какая всё же тонкая метафора.

Маленький мальчик представил, как они выпускают всех зверей на волю. И тигров, и пингвинов – и все они дерутся. Леопарды и носороги кусают друг друга. Малолетнему пидору затея очень понравилась.

– Единственное, что отделяет нас от животных, – сказала мамуля. – У нас есть порнография.

Снова условности, сказала она. И не была уверена, делает это нас лучше животных, или хуже.

Слоны, сказала мамуля, могут пользоваться хоботом.

Макаки могут пользоваться хвостом.

А маленькому мальчику хотелось только глянуть, как выйдет из строя что-то опасное.

– Мастурбация, – сообщила мамуля. – Их единственное средство для побега.

“Пока не придём мы”, – подумал мальчик.

Грустные витающие в облаках животные, окосевшие медведи, гориллы и выдры все вздрагивали, их остекленевшие глазки были почти закрыты, и они едва дышали. Усталые лапки у всех напухли. Глаза позаплывали.

Дельфины и киты трутся о гладкие бока своих водоёмов, сказала мамуля.

Олени трут рога в траве до самого, как она сказала, оргазма.

Прямо перед ними японская панда расплескала немного своей гадости по камням. Потом медвежонок развалился на спине и закрыл глаза. Его лужица осталась умирать на солнце.

Мальчик прошептал – это грустно?

– Хуже, – ответила мамуля.

Она рассказала про знаменитого кита-убийцу, который снимался в фильме и потом переехал в новый роскошный аквариум, но продолжал творить непотребство со стенками. Владельцы были очень смущены. Всё дошло до того, что сейчас кита пытаются освободить.

– Мастурбация навстречу свободе, – отметила мамуля. – Мишелю Фуко такое бы понравилось.

Она рассказала, что когда девочка и мальчик у собачек совокупляются, головка пениса мальчика набухает, а вагинальные мышцы девочки сжимаются. Даже после окончания полового акта обе собачки остаются прицепленными друг к дружке, беспомощные и несчастные на какое-то время.

Мамуля сказала, что по тому же сценарию развивается и большинство брачных союзов у людей.

К этому моменту последние оставшиеся матери уже отогнали своих детишек подальше. Когда они двое остались совсем одни, мальчик прошептал – где им найти ключи, чтобы освободить всех зверей?

А мамуля ответила:

– У меня уже с собой.

Перед клеткой с обезьянами мамуля полезла в сумочку и вынула пригоршню пилюлек: маленьких круглых фиолетовых пилюлек. Она швырнула всю пригоршню через прутья, а пилюльки рассыпались и покатились в стороны. Несколько обезьян спустились вниз посмотреть.

На миг испугавшись, уже не шёпотом, маленький мальчик спросил:

– Это яд?

А мамуля засмеялась.

– Вот это мысль, – сказала она. – Нет, милый, мы же не хотим освобождать обезьянок настолько.

Обезьяны уже толпились, поедая пилюльки.

А мамуля сказала:

– Успокойся, сына, – она порылась в сумочке и достала белую трубочку, трихлорэтан.

– Это? – переспросила она, и положила несколько фиолетовых пилюлек себе на язык. – Это просто старая добрая огородная разновидность ЛСД.

Потом затолкала трубочку трихлорэтана себе в ноздрю. А может, и нет. Может быть, всё было совсем не так.

Глава 31

Дэнни уже сидит во тьме в первом ряду, делая наброски на жёлтой планшетке, которую держит в объятиях, а три с половиной пустых бутылки пива стоят на столике перед ним. Он не поднимает взгляд на танцовщицу, брюнетку с прямыми чёрными волосами, стоящую на руках и коленях. Она дёргает головой из стороны в сторону, подметая своей причёской сцену, и её волосы кажутся пурпурными в красном свете. Она разглаживает волосы руками, убирая их за спину, и подползает на край сцены.