Ханна Кент - Вкус дыма Страница 35

– Привет всем жителям Корнсау! – доносится от входа на подворье, и Маргрьет встревоженно поднимает взгляд.

– Оставайся здесь, – бросает она и поспешно выходит. Женский голос становится громче, потом тише, и в кухню вплывает здоровенная беременная баба в окружении стайки белобрысых ребятишек с сопливыми носами. За ней следует другая – худенькая, седая женщина. Я поднимаю взгляд от котла, в котором помешиваю кипящий на огне суп, и вижу, что беременная толстуха уставилась на меня, зажав рот ладонью. Ребятишки тоже таращатся на меня разинув рты.

– Роуслин, Ингибьёрг, это Агнес Магнусдоттир, – со вздохом говорит Маргрьет.

Я делаю книксен, прекрасно сознавая, какое являю собой зрелище. Волосы, намокшие от пара, прилипли ко лбу, фартук после разделки мяса заляпан кровью.

– Дети, прочь отсюда! Сейчас же!

Белобрысая стайка выпархивает из кухни, кто-то из ребятишек напоследок шумно чихает. Они явно разочарованы.

Чего нельзя сказать об их матери. Толстуха по имени Роуслин поворачивается к Маргрьет и хватает ее за плечо.

– Ты пригласила нас всех, зная, что она будет здесь?!

– Где же ей еще быть-то? – Маргрьет украдкой бросает взгляд на худенькую Ингибьёрг, и я замечаю в их глазах заговорщический блеск.

– В Хваммуре, на весь день под стражей! Под замком в кладовой! – кричит Роуслин. Лицо ее раскраснелось; она вопит с явным удовольствием.

– Роуслин, хватит накручивать себя, не то родишь прямо сейчас.

Я бросаю взгляд на огромный живот женщины. Да, до родов ей и впрямь недалеко.

– Это девочка, – говорю я прежде, чем успеваю подумать.

Все три женщины так и уставились на меня.

– Что она сказала? – шепотом спрашивает Роуслин, и на лице ее написан страх.

Маргрьет негромко покашливает.

– Что ты сказала, Агнес?

Мне вдруг становится не по себе.

– Твой будущий ребенок – девочка. Судя по животу.

Ингибьёрг разглядывает меня с неподдельным интересом.

– Ведьма! – визжит Роуслин. – Скажи ей, чтоб не смела на меня смотреть!

С этим выкриком она в гневе покидает кухню.

– Как ты догадалась? – спрашивает Ингибьёрг. Голос ее мягок.

– Мне когда-то объясняла Роуса Гвюндмюндсдоттир. Повитуха с запада.

Маргрьет медленно кивает.

– Скальд-Роуса. Я не знала, что вы дружили.

Мясо готово. Я кладу половник на крышку бочонка и обеими руками снимаю котел с крюка над очагом.

– А мы и не дружили, – говорю я.

Ингибьёрг берет стоящую рядом со мной тарелку с маслом и кивает Маргрьет.

– Надеюсь, твоя хозяйка позволит тебе ненадолго выйти во двор, – говорит она улыбаясь. – Тебе нужно больше бывать на солнце.

Она и Маргрьет уходят, но слова, сказанные Ингибьёрг, еще долго звучат в моих ушах. «Тебе нужно больше бывать на солнце».

– Пока еще жива, – не удержавшись, добавляю я вслух под треск углей в очаге.

Гости прибывают пешком и верхами, женщины несут еду, а мужчины украдкой достают из-за пазухи либо из карманов фляжки с бренвином. Я вижу их, когда помогаю накрывать столы, но по большей части Маргрьет находит для меня работу в кухне, подальше от соседских глаз. Люди искоса поглядывают на меня и смолкают, когда я расставляю на столах кувшины с молоком и круги масла.

Я не хочу выходить к гостям. Наверняка там будут люди, которые знали меня раньше, – быть может, хозяева хуторов, на которых я работала, или слуги, с которыми спала в одной комнате. Голова моя ноет от туго заплетенных кос, и внезапно меня охватывает жаркое желание расплести их, чтобы распущенные волосы падали мне на спину и искрились на солнце.

Тоути отыскал Агнес в молочне – она сбивала масло.

– Отчего ты не на празднике? – негромко спросил он.

Она даже не обернулась на его голос.

– Здесь от меня больше проку, – сказала она, все так же размеренно поднимая толкач и с силой погружая его в сливки. Негромкий и ровный плеск маслобойки казался Тоути приятным на слух.

– Надеюсь, ты не против, если я побуду с тобой.

– Не против. Только, с вашего разрешения, я не стану отвлекаться, пока не собьется масло.

Тоути привалился к дверному косяку, наблюдая за тем, как Агнес ритмично орудует толкачом. Через несколько секунд он начал различать дыхание Агнес, тяжелое и частое. Было нечто откровенное в мерных движениях толкача, сочетавшихся с учащенным женским дыханием. При мысли об этом Тоути почувствовал, что краснеет. Наконец из глубин бочонка донесся глухой стук; Агнес остановилась и ловко выудила из пахты комок масла. Глядя, как она ополоснула комок, придала ему форму и, постукивая лопаткой, умело отжала остатки жидкости, Тоути вздрогнул, припомнив вдруг слова Блёндаля. Один из них вонзил нож в Натана Кетильссона.

Когда круг свежего масла был завернут в чистое полотно, Тоути предложил выйти во двор и подышать свежим воздухом. Это предложение вызвало у Агнес явное беспокойство, но все же она, взяв из бадстовы вязанье, последовала за Тоути наружу. Они уселись на груде дерна под стеной дома и стали наблюдать за гостями, взрослыми и детьми. Мужчины, регулярно прикладывавшиеся к бренвину, неуклонно пьянели, женщины, одетые в черное, собирались тесными кружками и от души сплетничали. Несколько женщин по очереди тискали младенца и умиленно клохтали над ним, покуда он не разразился громким ревом.

– Я был у Блёндаля, – наконец сказал Тоути.

Агнес побелела как мел.

– Чего он хотел?

– Он считает, что я должен больше заставлять тебя молиться и слушать проповеди и меньше позволять тебе говорить самой.

– Превыше церковных наказаний Блёндаль ставит только одно – звук собственного голоса, – сквозь зубы процедила она.

– Это правда, что Блёндаль просил Натана лечить его жену?

Агнес настороженно глянула на Тоути.

– Да, – медленно ответила она. – Да, это правда. Несколько лет тому назад Натан ездил в Хваммур, давал ей снадобья и пускал кровь.

Тоути кивнул.

– Кроме того, Блёндаль рассказал мне кое-что о Фридрике. Судя по всему, надзор Бирни Ольсена и наставления преподобного Йоуханна пошли ему на пользу.

С этими словами он глянул на Агнес, чтобы оценить ее реакцию. Глаза женщины сузились.

– За него тоже будут подавать прошение? – осведомилась она.

– Этого Блёндаль мне не сказал. – Тоути откашлялся. – Агнес, одна служанка по имени Каритас просила передать тебе привет. И интересовалась, говорила ли ты со мной о Натане.

Руки Агнес замерли, она стиснула зубы.

– Каритас? – севшим голосом переспросила она.

– Она обратилась ко мне после того, как я закончил разговор с Блёндалем. Сказала, что хочет рассказать кое-что о Натане.

– И что же она о нем сказала?

Тоути достал рожок с нюхательным табаком, высыпал понюшку на ладонь и втянул ноздрями.

– Сказала, что не смогла больше у него служить. Что он играл людьми.

Агнес промолчала.

– Мне довелось беседовать с другими местными жителями, которые утверждают, что Натан был колдуном и что его назвали в честь Сатаны, – прибавил Тоути.

– Да, это расхожая байка. И многие в нее верят.

– Ты тоже?

Агнес расправила на коленях недовязанный чулок.

– Не знаю, – наконец ответила она. – Натан верил в сны. Его мать обладала провидческим даром, и ее сны часто сбывались. Говорят, у них в семье все были такие. Он требовал, чтобы я рассказывала ему свои сны, а потом подробно истолковывал их.

Она перестала разглаживать ладонью чулок и подняла взгляд на Тоути.

– Преподобный, – проговорила она тихо, – если я вам кое-что расскажу, вы обещаете мне поверить?

Сердце Тоути остановилось на миг и тут же неистово заколотилось.

– Что ты хочешь мне рассказать, Агнес?

– Помните, при первой нашей встрече вы спросили, почему я выбрала своим духовником именно вас, и я ответила, что поступила так из-за вашего доброго поступка, из-за того, что вы помогли мне переправиться через реку? – Агнес настороженно глянула на людей, собравшихся на краю поля. – Я не лгала, – продолжала она. – Та встреча у реки была на самом деле. Я только умолчала о том, что мы встречались и до того.

Тоути вскинул брови:

– Прости, Агнес, но я что-то не припомню.

– И не можете припомнить. Это было во сне.

С этими словами она впилась взглядом в Тоути, словно опасаясь, что он сейчас рассмеется ей в лицо.

– Во сне? – Преподобный вновь поразился тому, какими пронзительно светлыми кажутся глаза Агнес, оттененные черными ресницами. Все-таки она удивительная, подумал он, совсем не такая, как все.

Уверившись, что он не собирается смеяться, Агнес снова принялась за вязанье.

– Когда мне было шестнадцать, мне приснилось, что я иду босиком по лавовому полю. Его покрывал снег, а я была растеряна и напугана – потому что не знала, где нахожусь, и вокруг не было ни души. Всюду, куда ни глянь, были только скалы и снег, а еще громадные расселины и трещины. Ноги мои кровоточили, но останавливаться было нельзя – я не знала, куда иду, но старалась идти как можно быстрее. В тот самый миг, когда я уже думала, что умру от страха, появился юноша. Он был с непокрытой головой, но с воротником священника, и он протянул мне руку. Мы продолжали идти в том же направлении, что и раньше, – потому что не знали, куда еще идти, – и хотя мне по-прежнему было очень страшно, я держала его за руку, и оттого делалось спокойней.