Катрин Панколь - Новое платье Леони Страница 5

– Не говори глупостей, нянюшка. Они тут же к нам явятся. И устроят бойню.

Стелла понизила голос, ее внезапно поразила новая мысль. Она тихо-тихо спросила:

– А Жорж… Ты уверена, что он согласится?

– Ну конечно же он согласится! Как ты могла в нем усомниться?

– Я бы не стала говорить с такой уверенностью, нянюшка. Он тоже боится. Может, он и не станет за нее драться.

Сюзон не ответила. Она опустила голову и высморкалась. Их разговоры так обычно и кончались.

– Том уже поел? – спросила Стелла, глядя в пустоту, чувствуя, как в ней поднимается шквал гнева.

– Да. И зубы почистил. Он тебя ждал, не хотел ложиться, прежде чем тебя увидит.

– Пусть поспит у вас, я сейчас поеду в больницу.

– Прежде всего позвони Амине.

Стелла кивнула. Обняла Сюзон, погладила, успокаивая, механически шепча ей всякие нежные, привычные словечки. Мысли ее были далеко, нужно составить план, как спрятать от них Леони. Но прежде всего нужно ее увидеть. Возможно, она вообще разодрана на части. Почему никого не было у двери? Эдмон Куртуа обещал, что ее все время будут охранять, что он будет за этим следить.

– Давай, езжай, деточка моя, ты ей сейчас нужнее, чем мне.

– Ты управишься со скотиной? Я понимаю, что это уже наглость, но все-таки… Я хотела сегодня это сделать. По-моему, у Мерлина уже не осталось воды, и Гризли я хотела сделать перевязку – его опять укусил Тото.

– Да все уже сделано. Том мне помогал. Он все помнит, просто удивительно.

– Взрослеет не по дням, а по часам, такое уж время. Ты уж с него глаз не спускай, ладно?

– Договорились.

– И ты запустишь в дом собак.

– Да.

– Он может прийти сюда, посмотреть, что к чему, – произнесла она вслух, но как бы сама с собой.

– Ты думаешь, это опять дело рук Рэя?

– А кого еще, нянюшка?

Она взяла ключи от микроавтобуса, шляпу и пальто. Схватила со стола кусок хлеба с сыром.

– Скажи Жоржу, что я опять взяла его машину.

– Позвони мне, если что-нибудь узнаешь. Я спать не смогу.

– Договорились.

Стелла уже закрывала за собой входную дверь, как Сюзон окликнула ее:

– Знаешь, деточка моя, Жорж уж совсем ни при чем во всей этой истории. И не надо себе воображать, что он…

Стелла растерянно посмотрела на нее. Почему Сюзон это сказала? Потому что хочет обелить своего брата, или это действительно правда? Правда лишь то, что она не сможет знать наверняка, на кого может рассчитывать, а на кого нет. И правда в том, что она подозревает весь мир. Правда в том, что от одиночества у нее уже нервы стали шалить. А Жорж иногда кажется ей простым и чистым, как холст.

Она подошла к Тому, который играл во дворе с собаками. Силач принес палку и вытянулся у его ног, показывая, что готов подчиняться и желает поиграть. Том почесал ему за ухом, молодец, Силач, хороший пес, хороший пес. Он повернул голову к Стелле, взял палку, шагнул к ней.

– Что-то случилось с Леони?

– Да.

– Что-то серьезное?

– Не знаю, нужно позвонить Амине.

– Опять это Рэй устроил?

Стелла посмотрела на него и пожала плечами. Она словно хотела сказать: а еще-то кто, но слова не шли у нее из горла.

– Ты поспишь у Сюзон с Жоржем сегодня, договорились? И, будь любезен, веди себя прилично.

– Я понял, – сказал он, стукая палкой по земле. – Я же не младенец.

Том поднялся в свою комнату, шаркая подошвами ботинок по ступенькам. Надо поговорить с Джимми. Джимми Ган всегда даст хороший совет. Именно беседуя с ним, он понял очень важную вещь: говорить «нет». Нужно говорить НЕТ людям и вещам, если не хочешь допускать их в свою жизнь. Перестать говорить «да» для того, чтобы сохранить мир и покой или чтобы понравиться взрослым. Он хотел, чтобы все это прекратилось, вся эта ложь, что произрастает вокруг. С самых юных лет вокруг него распространяется запах беды. Ему все время хочется с чем-нибудь воевать.

Как-то раз он заговорил об этом со Стеллой. В этот день он был очень горд собой, ему, как настоящему шеф-повару, удалось сварить ракушки именно до той степени, как надо. Они ужинали вдвоем, он положил вилку, проглотил несколько плотных комочков расплавленного сыра и выпалил:

– Нужно, чтобы ты мне рассказала.

– Что рассказала? – спросила Стелла, наливая себе стакан красного вина, чтобы запить весь этот сыр.

– Рассказала, что происходит. Потому что я знаю, но при этом не знаю, и это сводит меня с ума.

– Я тебя не понимаю, Том. Объясни. Ты как-то неясно выражаешься. Ты не слишком много натер грюйера в соус?

– Ну… я догадываюсь, что происходит какая-то неприятная штука, но не знаю какая, и это меня пугает. А вот если бы я знал, то подготовился бы.

– К чему бы ты подготовился?

– К беде. И когда она придет, мне не будет страшно.

Стелла провела ладонью по его волосам, повторяя, что он говорит как-то непонятно. Она положила ногу на ногу, потом вытянула ноги и уставилась на свои ботинки так, словно это было восьмое чудо света. Ему бы хотелось, чтобы она сменила наконец обувку, надо с ней об этом как-нибудь поговорить. Но не сейчас, сейчас не тот день.

Он ждал. Видимо, ей трудно говорить, раз она так тянет время. Потом она подняла голову и спросила его:

– Ты считаешь, что я тебе много лгу?

Он посмотрел ей прямо в глаза и сказал: «Да». Он мог сказать «нет», чтобы не обижать ее, чтобы сделать ей приятное, но это была бы ложь. И он опять оказался бы на том же месте, неуютном и непонятном месте, в болоте, где буксовал до сих пор. А вот сказав «да», он мог выбраться из болота и обозначить проблему: «Ты лжешь мне, я это чувствую и больше не могу это терпеть».

– Есть вещи, которые я не могу тебе сказать, – продолжала Стелла. – Ты еще слишком мал. Дети – это дети, а родители – взрослые. У каждого своя территория.

– Я прошу тебя не врать мне тогда, когда ты можешь этого не делать.

– И что тебе это даст?

И она обронила как бы между делом:

– Я не хочу, чтобы ты тоже страдал.

– Но так же еще хуже, Стелла. Я явственно чувствую: что-то не так, а почему, не знаю. И это постоянно грызет меня.

Она потянула за рукава свитера и завернулась в него, как в плед.

– В школе я вижу, что я не такой, как все. Почему мне нельзя говорить о папе? Почему он тайком приходит, чтобы повидаться с нами? Почему Рэй – мой дедушка, а я никогда с ним не вижусь? И еще такая вещь: почему все его боятся? Ты в первую очередь.

Она не сразу ответила. Должно быть, это было нелегкое решение.

– И чем тебе это поможет, если я скажу правду?

– Я пойму, что ты больше не считаешь меня младенцем. Для меня это важно.

Она улыбнулась сквозь слезы. Она не могла понять, откуда взялись эти слезы. Видимо, из старого слезохранилища, все эти невыплаканные слезы прошлого, которые она не успела пролить, или слезы любви, которую она несла в себе и которая переполняла ее.

– Я попробую, – вздохнула Стелла, – но я не обещаю, что так будет получаться все время.

Ему захотелось прижаться к ней, чтобы поблагодарить ее. Но он сдержался. Он хотел стать мужчиной. А мужчина не должен прижиматься к мамочке.

Тем не менее в тот вечер он победил. И все благодаря Джимми Гану. Это Джимми Ган научил его не говорить «да» направо и налево, чтобы сделать приятное. Маме, отцу, Жоржу, Сюзон.

И тогда, чтобы показать, что благодарен ей за искренность, он честно признался, что переборщил с тертым сыром в ракушках, что действительно эти толстые комки грюйера трудно прожевать.

Он зажег лампу у изголовья и лег между лампой и белой стеной. Этот маленький ночник Стелла купила в «Икее». Взяла сразу два. Один ему, один в его комнату у Жоржа и Сюзон, когда он приходит к ним спать, чтобы он чувствовал себя как дома. Стелла не забывает о таких вещах, его трогают такие маленькие знаки внимания с ее стороны. К тому же лампа и правда красивая, с круглым бирюзового цвета абажуром, на гибкой металлической подставке вроде шланга от душа. То есть ее можно вертеть во все стороны и направлять свет куда тебе угодно. С помощью этой лампочки он научился показывать китайский театр теней. Отец показал ему несколько фигур: собака, утка, верблюд, летучая мышь, улитка, птица. Он тренировался показывать их, и вот как-то вечером, встав, чтобы поднять карандаш, он прошел сквозь луч света и познакомился с Джимми.

Такой же мальчик, как он, только гораздо больше, он отражался на белой стене, как тень из китайского театра. С теми же непокорными вихрами на макушке и маленьким вздернутым носом.

– Эге-гей, – сказал он, – тебя как зовут?

Джимми назвал свое имя. Или, скорее, это Том подобрал ему имя. И поскольку мальчик на белой стене выглядел дерзким и непокорным, он объявил: «Ган[3]. Джимми Ган, который стреляет быстрее своей тени».

И они начали разговаривать.

Том, конечно, знал, что это он разговаривает сам с собой, но в какой-то момент об этом забыл, и Джимми Ган начал существовать на самом деле. После разговора с Джимми ему становилось легче. Он нашел друга. Лучшего друга. Он мог рассказать ему про отца, про его проходы взад-вперед через тоннель, про Медка, про карабин Жоржа, про Леони и про этого негодяя Рэя. Он рассказал Джимми, как лазил к нему в дом, чтобы найти Половинку Черешенки под раковиной в кухне, и даже о том, как он осмелился проскользнуть в квартиру и заглянуть в комнату к старухе. Он увидел Фернанду, она храпела, голова ее покоилась на подушках, а культя аккуратно лежала сверху одеяла.