Адмиралы Бутаковы — флотская слава России - Врубель Владимир Абович Страница 10

Перед отъездом Алексея Ивановича проинструктировал Беллинсгаузен и вручил в конце беседы инструкции различных ведомств, в том числе и Академии наук. Все начальники подчёркивали важность и ответственность поручения. У нас это классически умеют делать, посылая человека к чёрту на рога. Генерал Владимир Афанасьевич Обручев, позже сменивший Перовского, занял северо-восточное побережье Аральского моря и основал укрепление Раим. И тогда же в Раим доставили построенную в Оренбурге военную шхуну «Николай». Алексею Ивановичу Бутакову предстояло построить вторую шхуну, перевезти её на Арал, а затем на двух судах приступить к исследованиям. Часть небольшой по численности команды обещали прислать из Астрахани, а остальных предложили набрать из солдат местного гарнизона. Сдав «Радугу» новому командиру, Алексей Бутаков направился в Оренбург. Его ближайшим помощником назначили прапорщика корпуса флотских штурманов Ксенофонта Поспелова, опытного моряка и толкового штурмана. В столице степного края Бутаков обнаружил вполне достойное общество, значительную часть которого составляли офицеры, отправленные туда «для исправления», и ссыльные.

Среди солдат было много разжалованных офицеров, сосланных поляков, а также тогдашних диссидентов, участников различных нелегальных кружков. Военный губернатор встретил офицера приветливо, ещё раз объяснил, какая у моряка задача, и пообещал всяческое содействие. Впоследствии Бутаков не раз убеждался, что в глубинке и на окраинах отечества начальство гораздо проще и доброжелательнее, чем в столице. Поскольку появление русских военных большого восторга у коренных обитателей Средней Азии не вызывало, Алексея Ивановича предупредили, чтобы он был настороже. Вооружённые отряды кокандцев и хивинцев не раз вырезали малочисленные русские гарнизоны. К тому же в степях бродило немало разбойничьих шаек, занимавшихся угоном скота. Этой публике было безразлично, кому перерезать горло, барану или человеку. Нападали они, как правило, по ночам. Бутаков принял информацию к сведению, но его больше волновало в тот момент строительство судна. Шхуну назвали «Константин» в честь брата царя. Когда её строительство завершили, судно снова разобрали на части, чтобы подготовить его для перевозки. Требовалось доставить шхуну из Оренбурга в Раим. Это оказалось не легче её постройки.

Маршрут проложили с заходом в Орскую крепость, место унылое, безотрадное. Таких мест в России превеликое множество. Служили в Орске либо самые невезучие, либо те, кого отправили туда в наказание и для кого даже родина пуховых платков, Оренбург, был столицей. Вот как описывал окружающий пейзаж сосланный туда Тарас Григорьевич Шевченко: «Редко можно встретить подобную бесхарактерную местность. Плоско и плоско. Местоположение грустное, однообразное, тощие речки Урал и Орь, обнаженные серые горы и бесконечная Киргизская степь»… Отправили его туда служить солдатом. Но чувства великой гордости за то, что ему доверили в наказание за антиправительственную деятельность защищать родину на дальних рубежах, поэт и живописец не испытывал: «Все прежние мои страдания, — сообщал он в одном из писем, — в сравнении с настоящими были детские слезы. Горько, невыносимо горько». Вот тут-то и подвалило счастье ссыльному поэту и живописцу в виде появления Алексея Ивановича Бутакова. Такая же радость была и у моряка, но вовсе не потому, что он был поклонник виршей Кобзаря. Хотя, как человек, вращавшийся в литературных кругах, он вполне мог слышать о поэте.

Главное заключалось совсем в другом Алексей Иванович ещё в Оренбурге искал сообразительного человека, способного делать точные зарисовки местности, необходимые для морской съёмки берегов. Ему сообщили: есть такой человек, да к тому же ещё и настоящий живописец, окончивший Академию художеств, поэт Тарас Григорьевич Шевченко. Однако его сослали, запретив рисовать и писать. Бутаков обратился за помощью к военному губернатору, и тот взял на себя ответственность, разрешив Шевченко «срисовывать виды Аральского побережья и местных народных типов».

Следует заметить, что поставленный когда-то в советское время фильм «Тарас Шевченко» с Сергеем Бондарчуком в главной роли не имел ничего общего с реальной жизнью поэта Если с чем и сравнивать его пребывание в армии, то, пожалуй, только с военкоматовскими сборами на переподготовку «партизан», как их шутливо называли, людей, давно отслуживших действительную военную службу. Да и такие сборы показались бы Шевченко кошмаром после того, как он разгуливал, будучи солдатом, в гражданском платье, жил на частной квартире, а не в казарме, и пил водку с офицерами. Достаточно посмотреть на рисунок «Тарас Шевченко среди товарищей. 1850 г.». На рисунке уж точно изображены не солдаты и матросы, а офицеры. Вот слова приятеля Шевченко, чиновника Оренбургской пограничной комиссии Фёдора Матвеевича Лазаревского: «Доктор по профессии, М.С. Александрийский, бросив медицину, перешел на службу в Пограничную комиссию; всегда спокойный и сдержанный, он был любим и уважаем всеми обитателями Орского укрепления. Женатый на дочери богатого купца, Александрийский всегда жил открыто, и наш Кобзарь был принят у него в доме не как солдат, а как самый близкий знакомый, наравне с другими гостями. Там он, без сомнения, встречался и с батальонным, и с другими гарнизонными офицерами как гость хозяина, а не как рядовой, 191-й номер по списку… он почти никогда не носил солдатской шинели. Летом он ходил в парусиновой паре, а зимой в черном сюртуке и драповом пальто». Что касается общих условий жизни, конечно, они были крайне тяжёлыми, однако их без ропота переносили казаки, солдаты, офицеры и их жёны, не участвовавшие ни в каких нелегальных националистических организациях и ни в чём не виноватые перед Российским государством.

Просьбу Бутакова часто подают как необычайно мужественный поступок, дескать, царь лично запретил Шевченко писать и рисовать, а моряк наплевал на это запрещение. При этом забывают добавить, что в запрещении речь шла только о «пасквилях», которые запретил писать царь, к тому же Алексей Иванович получил «добро» от военного губернатора и посему ничем не рисковал. Да и мало ли что там, в столице, наприказывают, пусть даже и сам царь. Посидел бы в оренбургских степях, да в Приаралье, может, тоже махнул рукой на подобные приказы. Местное начальство так и поступило. Бутаков, по крайней мере, просил разрешения использовать способности рядового Шевченко для пользы отечеству. И если уж это считать мужеством, то как же оценить «отвагу», проявленную женой генерала Обручева, Матильдой Петровной, чей портрет по её просьбе написал Тарас Григорьевич? Ей перед царём даже оправдываться было бы нечем.

Для доставки судна в Раим потребовались сотни телег, тысячи верблюдов и лошадей. Везти предстояло не только разобранную на составные части шхуну, её оборудование, две пушки, боеприпасы, но и запас продовольствия, и ещё много чего необходимого для службы в крае, где не пойдёшь в соседний магазин и не купишь то, что нужно.

Вели с собой и скот для убоя. Специально выделенный наряд собирал в мешки высохший на солнце лошадиный и верблюжий навоз. В степи это единственно доступное топливо. Запах горящего навоза не прибавлял аппетита, но в конце путешествия к нему притерпелись, и уже не обращали внимания. Белая летняя форма офицеров и солдат быстро изменила цвет и стала серой. Воды хватало только, чтобы приготовить пищу и напоить скот. Пыли наглотались, как шахтёры. В сутки продвигались примерно по 25 вёрст. Каждый лагерь располагали с учётом возможного нападения неприятеля. Но это была не единственная неприятность: ещё больше опасались укусов ядовитых пауков и змей, прежде всего каракуртов, особенно активных летом, в период размножения. Каждый суточный переход требовал тщательной подготовки, проведения разведки, словом, скучать никому не приходилось.

В конце мая огромный обоз добрался наконец-то до Раимского укрепления. Убедившись, что никого и ничего в степи не потеряли, Бутаков распорядился приступить к сборке шхуны, которой руководил лично. В Раимском укреплении к экспедиции прикомандировали штабс-капитана Алексея Ивановича Макшеева. Ему предстояло описать берега Аральского моря. Кстати, ещё раз о трудной службе поэта Шевченко: Макшеев пригласил Тараса Григорьевича ехать с ним вместе в одной повозке, и тот не шёл, как остальные солдаты, с ружьём на плече. Поэта и художника офицеры оберегали как могли. Вот как об этом вспоминал сам Макшеев: «На первом переходе я познакомился с Т.Г. Шевченко, который, служа рядовым в Оренбургском линейном № 5 батальоне, был командирован, по просьбе лейтенанта Бутакова, в описную экспедицию Аральского моря, для снятия береговых видов. Я предложил несчастному художнику и поэту пристанище, на время похода, в своей джуламейке, и он принял мое предложение. Весь поход Шевченко сделал пешком, отдельно от роты, в штатском плохеньком пальто, так как в степи ни от кого, и от него в особенности, не требовалось соблюдения формы. Он был весел и, по-видимому, очень доволен раздольем степи и переменою своего положения. Походная обстановка его нисколько не тяготила; но, когда, после продолжительного похода, мы приходили в укрепление, где имели возможность заменять сухари и воду свежим хлебом и хорошим квасом, Тарас Григорьевич шутливо обращался к моему человеку с словами: “Дай, братец, квасу со льдом, ты знаешь, что я не так воспитан, чтобы пить голую воду”».