Подвиг тридцатой батареи - Мусьяков Павел Ильич Страница 11

В первые дни боев легковая машина батареи с четырьмя краснофлотцами везла аккумуляторы на наблюдательный пост № 12. Машину в упор обстреляли фашистские автоматчики, забравшиеся в тыл наших передовых частей. Тяжело раненные бойцы пытались отстреливаться, но силы были неравными, и все четверо погибли.

А когда батарея стреляла по окраине Бачхисарая, где остановилась фашистская автоколонна, комендоры группы подачи писали на снарядах: «Это вам, подлецам, за смерть четырех боевых друзей».

Лейтенанту Репкову нередко приходилось корректировать огонь в таких условиях, когда жизнь бойцов поста висела на волоске. Не раз случалось отстреливаться от наседавших врагов или вызывать огонь на себя. Однажды два немецких батальона при поддержке восьми минометов и десятка тяжелых пулеметов двинулись в наступление по Бельбекской долине. Репков точно засек координаты немцев и сообщил данные на батарею. Первым же пристрелочным снарядом случайно угодили в минометы и вывели их из строя. А потом уже не случайно стали класть шрапнели так метко, что из двух батальонов спаслось едва ли больше двух рот. Немцы вскоре опомнились и снова двинулись в атаку, но Репков опять вызвал огонь батареи, и атака фашистов захлебнулась. Три раза в этот день огонь Тридцатой наносил урон врагу.

После того как Приморская армия вошла в Севастополь, ее артиллерия стала взаимодействовать с батареями береговой обороны. На Северной стороне стоял прославленный артиллерийский полк полковника Богданова, который много раз стрелял по врагу, пользуясь корректировочными постами Тридцатой батареи.

С наступлением холодов немцы стали размещаться в деревнях. Они привыкли воевать «с комфортом» и не хотели сидеть в сырых и грязных окопах или землянках. Учитывая это, наше командование приказало нанести удар по деревне Дуванкой. Налет береговых и армейских батарей должен был быть внезапным и массированным. С высоты, где размещался стационарный корпост Репкова, заметили, что утром в деревню вошли восемь танков и около десятка транспортеров. Под деревьями и маскировочными сетями стояло много грузовых автомашин и конных повозок. Видимо, они появились там ночью. Блестящее знание местности помогло нашим наблюдателям разгадать несложную хитрость немцев.

Корректировщики двух дивизионов полка Богданова прибыли на корпост и связали его проводной связью с дивизионами. Пристрелка заняла не больше минуты, а затем десятки стволов перешли на поражение. Деревня потонула в дыму и пыли. Фугасные снаряды Тридцатой батареи разваливали сразу по два — три дома. Большой урон наносили врагу и армейские пушки. Их снаряды были поменьше калибром, но их было в несколько раз больше.

Из восьми танков уцелело только три, остальные сгорели, из многих десятков автомашин и повозок немцы уберегли лишь единицы. Людские потери на расстоянии учесть было трудно. Партизаны позже говорили, что гитлеровцы после этого целый день занимались похоронами. И действительно, на второй день после обстрела на этом участке фронта противник не проявлял активности.

Лейтенант Л. Г. Репков

(1941 год).

Прошло много лет, но корректировщики батареи и теперь с любовью и уважением вспоминают своих подчиненных — краснофлотцев и старшин.

— Краснофлотец Шимко обладал редкой находчивостью, выдержкой и способностью не теряться в любой обстановке, — рассказывает полковник Репков. — Были такие схватки с автоматчиками врага, в которых только находчивость и умение Кунтыша, Архипова, Шимко и других бойцов спасали наше положение. Под огнем вражеских минометов корректировщики работали спокойно и сноровисто, словно на учении. Однажды ночью мы оставили Шимко сторожить наш недолгий сон. Было довольно прохладно, а огня зажигать нельзя. Устроились в какой-то старой канаве на кучках бурьяна и задремали. Вдруг слышим взрыв, свист осколков и неистовую ругань Шимко. Бросились на звук взрыва, а там стоит Шимко и ругается. Оказывается, он решил побегать вокруг куста, чтобы согреться. На поясе у него всегда болталось несколько гранат. Веткой дубового куста зацепило за чеку, и граната зашипела. Растеряйся Шимко — и собирали бы мы его по частям. Но он успел сорвать гранату, швырнуть ее в сторону и лечь на землю. За эту оплошность мне хотелось его крепко «вздраить». Но, разобравшись, как было дело, решил все же не наказывать. Человек спасся благодаря ловкости и находчивости. Стоило ли после этого его наказывать? Шимко пришел ко мне из башни. Очень понравился мне этот коренастый и подтянутый боец с немножко озорными глазами. Спокойного, рассудительного

Кунтыша я взял от Андриенко из пятой боевой части. Телефониста Письменного — из подразделения связи. Все они сами попросились в состав корпоста. Очень я был доволен также своим заместителем старшиной первой башни Лысенко. Это был волевой человек, храбрый и умелый, мастер на все руки. Любой из них готов был с честью выполнить самое трудное и опасное поручение. И выполнить с душой. Восемнадцать лет прошло с тех пор, а я никак не могу забыть своих боевых друзей — корректировщиков. Чудесные были люди, — с волнением говорит полковник Репков.

Лысенко был помощником не только у Репкова, но и у других корректировщиков. С уважением и любовью отзывается об Иване Сергеевиче Лысенко и Саркис Адамов.

— Лысенко как-то по-хозяйски «обживал» корпост, едва мы туда приходили. Проверит маскировку, позаботится о хорошем круговом обзоре, о надежности связи с батареей, о питании, тепле и уюте для личного состава поста. Конечно, «уют» был весьма относительный, — говорит Адамов. — Но когда неделями сидишь на одном месте и прячешься и не то что огонь развести, даже закурить боишься, — в таких условиях сухая и теплая «лисья нора» кажется уютной. Хорошо знал свое дело и Салапонов, стойкий и мужественный человек. Был еще у меня чудесный связист краснофлотец Онуфрий Цаподой, — вспоминает Адамов. — Мастерски владел ручным пулеметом и не раз прикрывал пост при отходе. Стрелял расчетливо и спокойно. В быту — весельчак и балагур, а в бою — герой. С такими нигде не пропадешь.

7. ПОЛИТРАБОТА БЫЛА ГИБКОМ И ЦЕЛЕУСТРЕМЛЕННОЙ

Однажды рано утром на огневую позицию батареи приехал начальник Главного политуправления Военно-Морского Флота армейский комиссар 2 ранга Иван Васильевич Рогов. В быту армейского комиссара «остряки-самоучки» подчас величали «Иваном Грозным». Это был простой, задушевный человек, умевший откровенно поговорить с любым бойцом. Суровость Рогова была изрядно раздута теми политработниками и командирами, которые «пострадали» от его тяжелых, но справедливых «разносов». Рогов не любил людей трусливых и фальшивых. За трусость в бою карал беспощадно. Не любил он и тех политработников, у которых лишь с виду все гладко и которые умеют показать «товар лицом». Особенно презирал очковтирателей, скрывающих недостатки. Тут уж пощады не жди. Зато всегда хвалил тех командиров и политработников, которые прямо говорили о своих недочетах. Случалось ему и ошибаться, но, опытный и волевой политработник, он всегда умел своевременно находить главное звено в политической работе.

Батарея была в боевой готовности, и высокого начальника встретил только Соловьев. Рогов приехал с одним адъютантом Иваном Межаковым, коренастым политруком, обладавшим на редкость спокойным характером.

Немцы, наступавшие вдоль берега моря, в это время прорвались уже к Десятой батарее, вошли в ее мертвую зону. Командир Десятой капитан Матушенко попросил помощи у Александера:

— Ты, Георгий Александрович, пальни, а я покорректирую.

Потребовалось всего девять снарядов, чтобы рассеять немцев.

Рогов, получивший донесение о стрельбе, похвалил батарейцев. Он спросил Соловьева:

— Ну, как ваши политруки работают?

— Хорошо, товарищ армейский комиссар.

— Все хорошо, а может, кто-нибудь все же плохо работает?

— Никак нет, — спокойно ответил Соловьев. — Если кто и работает слабовато, то виноват я. Значит, подготовил плохо...