Федор Синицын - Разделяй и властвуй. Нацистская оккупационная политика Страница 13

Целью укрепления позиций РПЦ на новых территориях стала также «нейтрализация» потенциальной антисоветской активности других конфессий. Особенно большую проблему для властей представляла Украинская Греко-Католическая Церковь (УГКЦ), приверженцами которой были около 50% населения Западной Украины{337}. Поэтому советская пропаганда не скупилась на антиуниатские посылы{338}, в том числе стремилась подорвать авторитет главы УГКЦ митр. А. Шептицкого, который был назван «представителем польской аристократии», «уполномоченным по окатоличиванию украинских народных масс». Было также объявлено, что украинцам «совершенно чужда» Римско-католическая церковь{339} (очевидно, в отличие от РПЦ). Руководство СССР выражало неудовольствие тем, что католическое духовенство «ведет явно антисоветскую работу среди населения» в Литве{340}. Однако в довоенный период пошатнуть положение униатства и католицизма на западных территориях страны не удалось.

Итак, в середине 1930-х гг. в рамках нового курса национальной политики СССР отдельные аспекты истории русского православия были включены в государственную идеологию. Такому пересмотру политики способствовала уверенность в том, что религиозность в стране почти полностью искоренена. Однако после того как в 1937 г. выявился высокий уровень религиозности населения, власть сократила масштабность использования «православного фактора» в государственной идеологии, а религия подверглась агрессивным нападкам за «антинациональность» и «антипатриотичность». Таким образом, была снижена и эффективность религиозного фактора в национальной политике ввиду ограничений, наложенных властями на его использование в пропаганде, а также ввиду неверной оценки потенциала верующего населения СССР и последующей его антагонизации.

В то же время религиозная политика характеризовалась некоторой вариативностью. Во-первых, произошел отказ от программы поголовной атеизации населения. Во-вторых, в связи с присоединением к Советскому Союзу в 1939–1940 гг. новых территорий, руководство страны узрело «полезность» Русской Православной Церкви в деле их советизации. В этих регионах также не осуществлялась агрессивная антирелигиозная политика. Однако, несмотря на определенные перемены, происшедшие в отношении Советского государства к религии, утверждения Н.А. Нарочницкой о «едва ли не полной ревизии ленинской линии по религиозному вопросу»{341}, и С.М. Майнера об «ограниченной реставрации» Русской Православной Церкви{342} не представляются обоснованными.

§ 4. ПЕРВОЕ СТОЛКНОВЕНИЕ:

Национальный аспект в реализации политических устремлений СССР и Германии в «лимитрофной зоне» (Польша, Финляндия, Прибалтика, Бессарабия и Северная Буковина)

Как известно, 23 августа 1939 г. СССР и Германия подписали Договор о ненападении, к которому прилагался Секретный дополнительный протокол, касавшийся разграничения сфер влияния в Восточной Европе. В результате достигнутых соглашений Советский Союз получил возможность реализовать свои устремления по присоединению ряда территорий, на которые, по мнению руководства страны, СССР имел юридические или моральные права. В их числе были Западная Украина и Западная Белоруссия, населенные единокровными народами (большая часть этих территорий ранее входила в состав Российской империи), Финляндия, Литва, Латвия и Эстонии, получившие независимость от России в 1917–1918 гг., а также Бессарабия, входившая в состав России до декабря 1917 г. и впоследствии оккупированная Румынией[16].

СССР оспаривал польскую принадлежность Западной Украины и Западной Белоруссии еще с начала 1920-х гг.{343} После подписания Пакта и нападения Германии на Польшу 1 сентября 1939 г., советское руководство начало, наряду с военной, политическую подготовку к занятию территории Западной Украины и Западной Белоруссии, в рамках которой был в полной мере использован «национальный фактор». 7 сентября 1939 г. И.В. Сталин в беседе с генеральным секретарем ИККИ Г. Димитровым сказал: «Польское государство раньше (в истории) было национальное государство, поэтому революционеры защищали его против раздела и порабощения. Теперь — фашистское государство угнетает украинцев, белорусов и т.д.»{344}. 10 сентября 1939 г. В.М. Молотов на встрече с германским послом В. фон Шуленбургом сказал, что «советское правительство намеревается… заявить, что Польша разваливается на куски, и что вследствие этого Советский Союз должен прийти на помощь украинцам и белорусам, которым “угрожает” Германия»{345}. 14 сентября 1939 г. в «Правде» было объявлено о том, что «национальная политика правящих кругов Польши характеризуется подавлением и угнетением национальных меньшинств, и особенно украинцев и белорусов». Утром 17 сентября 1939 г. Советское правительство вручило польскому послу в Москве ноту, в которой говорилось, что СССР «не может… безразлично относиться к тому, чтобы единокровные украинцы и белорусы, проживающие на территории Польши, брошенные на произвол судьбы, остались беззащитными»{346}.

В тот же день Красная Армия перешла границу Польши, выступив, как было объявлено, «на защиту жизни и имущества населения Западной Украины и Западной Белоруссии»{347}. К этому времени подразделения Польской армии, формировавшиеся на восточных окраинах Второй Речи Посполитой, самораспустились. В тылу польских войск происходили восстания, отмечалось массовое неподчинение властям. Значительная часть белорусов, украинцев и евреев с радостью и надеждой встречала Красную Армию{348}. Польская операция советских войск не являлась войной в полном смысле этого слова, но и не была бескровной — Красная Армия потеряла 737 чел. убитыми и 1862 чел. ранеными{349}.

28 сентября 1939 г. СССР и Германия подписали «Договор о дружбе и границе», который легитимировал раздел Польши (он был именован «распадом Польши») на основе национального фактора: «Обеспечить народам, живущим там, мирное существование, соответствующее их национальным особенностям». К этому договору прилагался Секретный дополнительный протокол, согласно которому Литва отошла в советскую сферу влияния, а Люблинское воеводство и часть Варшавского воеводства — в германскую{350}. Таким образом, при разделе Польши СССР получил исключительно украинские и белорусские этнические территории, еще с 1919 г. определенные как таковые на международном уровне в виде «линии Керзона». Отклонение новой границы от этой «линии» к западу было допущено лишь в районе Белостока и Перемышля, но и на этих территориях имелось значительное украинское и белорусское население.

В Западной Украине и Западной Белоруссии были созваны Народные собрания, которые подали ходатайства о вхождении этих регионов в состав СССР. 1–2 ноября 1939 г. Западная Украина (88 тыс. кв. км и 8 млн. чел. населения) и Западная Белоруссия (108 тыс. кв. км и 4,8 млн. чел. населения) были приняты в состав Советского Союза в рамках УССР и БССР, соответственно{351}.

Объяснить советскому народу присоединение новых территорий договоренностями СССР и Германии по разделу «сфер влияния» в Европе, конечно, было невозможно. Поэтому в пропаганде был широко использован национальный фактор — во-первых, говорилось об исторически и политически справедливом воссоединении разделенных народов — украинцев и белорусов. Во-вторых, утверждалось о спасении западных украинцев и белорусов от «ига» Польши, правители которой были «не в силах разрешить национальный вопрос, создать атмосферу дружбы и доверия между народами»{352}, а после начала Германо-польской войны бросили украинцев и белорусов на произвол судьбы{353}. В-третьих, обоснованию советских притязаний на восточные регионы Второй Речи Посполитой служили заявления о том, что они являются «исконно русской землей»{354}. С этой целью были организованы научно-исторические мероприятия, посвященные освобождению Западной Украины и Западной Белоруссии{355}.

Общие выводы советской пропаганды о результатах раздела Польши гласили, что произошло «освобождение угнетенных народов от ига империализма, и добровольное объединение их на базе социализма, в качестве равноправных членов СССР»{356}. Такое обоснование вполне выписывалось в концепцию «советского патриотизма», духом которого, как утверждала пропаганда, «проникнут был поход… Красной Армии в Западную Украину и Западную Белоруссию»{357}. Советская пресса рассказывала о том, как улучшилось положение всех национальностей на вновь присоединенных территориях — например, «уничтожена процентная норма, ограничивающая прием в высшее учебное заведение украинцев, русских, евреев»{358}. Идеологическое обоснование продвижения Советского Союза на запад как освобождение единокровных украинцев и белорусов оказалось удачным для восприятия общественным сознанием в СССР{359}, хотя встречалось и восприятие этой внешнеполитической акции как «агрессии»{360}.