Переворот - Иван Павлович Кудинов Страница 13

— Это ты не узнал, а я тебя за версту…

Мать, раскрасневшаяся и счастливая, присела с краю.

— Стынет же, ешьте. Чего сидите, как гости? — глянула на отца. Отец открыл бутылку домашней «наливки».

— Ну, за встречу… Такое событие не каждый день. Давно Степану не приходилось так вот среди родных, близких людей посидеть, поговорить от души — столько накопилось, что всего за один вечер и не перескажешь, не переговоришь.

— Ну, а чем же кончились ваши переговоры с Барышевым? — спросил Степан. — Небось принял он вас, Илья-то Лукьяныч, с распростертыми объятиями, насулил всем по семь, а кому и восемь… Или чуток иначе?

— Насулил — держи карман шире! — хмуро сказал отец. — Посулы-то его не раз уж боком выходили мужикам.

— Да ну-у? — притворно Степан удивился. — Неужто он сам, Илья-то Лукьяныч, не мужик? И не желает с вами в мире да согласии жить? А я думал, он руками и ногами в нашу артель…

— Артель нашу он давно уж с руками, ногами и со всеми потрохами готов проглотить.

— Не подавится?

— Глотка у него широкая, — сказал отец. Подумал и добавил: — Если б не война, может, и удалось бы нам своего добиться…

И отец рассказал ту давнюю историю.

Четыре года назад решили безменовские мужики, тогда их было еще немало, открыть маслодельный завод, а со временем и потребительскую лавку — чтобы не зависеть от барышевских прихотей да своевольств. Много тогда разговоров об этом велось, немало было споров. Вечерами сборня гудела ульем, дым коромыслом стоял… А заводилой всему был Михей Кулагин, он-то и подбил безменовских мужиков на это дело, больше всех горячился и надрывал глотку, убеждая их в том, какое это выгодное предприятие, если взяться за него сообща и с умом. Говорил, что, будучи в гостях у родственников в деревне Шмаковка Залесовской волости, самолично видел ихний завод, открытый артельно, на паях.

— Главное, мужики, — обрисовывал Михей обстановку, не жалея красок, — главное, кредит получить. Рублей пятьсот для начала нам бы хватило. Прикиньте: двести рублей на постройку, остальные на разные другие нужды… Мастеру положить надо? Надо.

— А мастера где взять?

— Будут деньги — найдется и мастер. Решайтесь, мужики, не прогадаем.

— А как прогадаем?

— Ничего, на миру и смерть красна! — ораторствовал Михей. — Главное, что Барышеву хвост прижмем… Выбьем у него из-под ног почву.

— Гляди, кабы он нас не прижал.

— Волков бояться — в лес не ходить, — сыпал Михей в ответ, за словом в карман не лез. И мужики заколебались, начали склоняться на его сторону. Рассуждали: оно, конешно, каждому в отдельности не под силу с Барышевым тягаться, а вот сообща, артельно…

Барышев, как-то встретив Михея Кулагина, с усмешкой сказал:

— А-а, супротивник мой, конкурент… Говорят, яму копаешь под меня, хвост собираешься мне прижать?

— Собираюсь. Коли говорят, зря не скажут.

— Гляди-ко! — несколько даже растерялся Барышев от такой прямоты. — И каким же образом, интересно, собираетесь вы артельный завод устроить?

— Да уж как-нибудь устроим…

— На какие шиши?

— Найдем. Кредиты получим. Сепараторы и другое-прочее возьмем в кредит. Как вон шмаковцы…

— Ну, а дальше?

— Что дальше?

— Дальше-то, говорю, как будете хозяевать?

— Не хуже твоего, — с вызовом ответил Михей. Барышев иронически усмехался:

— Да ведь я-то один всему голова, а у вас и не поймешь, кто будет хозяином.

— Артель будет хозяином. Мужики, — сказал Михей, как, точку поставил. Барышев опять усмехнулся:

— У семи нянек — дитя без глазу. Полагаю, запурхается ваша артель, запутается — и концов не найдет.

Барышев как в воду глядел, концов и вправду найти нe удалось. Концы-то запутались еще в самом начале и хотя Михей духом не падал и сил на это дело не жалел — прошибить стенку лбом так и не удалось. Да к тому ж и батюшка безменовский, отец Алексей, взял сторону Барышева. Явился однажды на сход и новел речь издалека:

— Хочу вам, дети мои, притчу одну поведать: как сеятель бросил зерно при дороге, а птицы и поклевали его… Слыхали про то? — допытывался батюшка. Мужики молчали, выжидательно поглядывая на него, и он продолжал, С трудом продираясь сквозь витиеватую вязь слов, липучую, как паутина. — Ну так слушайте и разумейте, ибо пророк изрекал слова сокровенные, и я вам скажу реченное пророком: когда сеятель бросил зерно в почву каменистую, солнце пожгло его, ибо земля была неплодоносна…

— А к чему это, батюшка, притча такая? — не выдержал Михей.

— А к тому, сын мой, — заключил отец Алексей уже без всяких витиеватостей, — что дело, затеянное вами, не обернется ли против вас самих? Больно почва нехороша…

— Не обернется, — отвечал Михей, упираясь кулаками и колени и глядя прямо в глаза священника. — И почва в самый раз. И продумано все, как должно быть. Не обернется.

— Глядите. Только мой вам совет: повременить.

— Да зачем же временить?

— А коли у других получится, тогда и у себя можно завести… А с бухты-барахты такое не делается.

— Что-то не пойму я тебя, батюшка, — поднялся Михей, — то ли ты добра нам желаешь, то ли от добра отвратить норовишь?

— Добра, дети мои, добра, — сдержанно отвечал отец Алексей. — Токмо добра.

— А коли добра, так и не отговаривай нас от задуманного, — стоял на своем Михей. — Разве не богоугодно затеянное нами дело? — спросил прямо. Батюшка вильнул глазами:

— Потому и хочу предостеречь, дабы не оказались вы в положении того сеятеля…

— Да не о нас, не о нас вы мечетесь, святой отец! вспыхнул Михей. — А за свою мошну боитесь.

И когда расходились, злые и взвинченные, так ни до чего толком и не договорившись, сбитые с толку «проповедью» отца Алексея, Михей догнал его в проулке, за сборней, и тот, словно вторым зрением угадав Михея в темноте, сбавил шаг и сказал, шумно и сердито дыша:

— Ну, анафема… ядом пропитан твой язык! Чего тебе еще?

— А ничего, батюшка. Предупредить хочу: не встревай в наше артельное дело, палки в колеса не ставь.

— Изыди! И слышать тебя не желаю, не токмо видеть. А коли прыткий такой — добивайся. Поглядим, чего ты добьешься, — с усмешкой сказал. И хотя лица его в темноте не было видно, чувствовалось это по голосу. Михей остановился, считая дальнейший разговор ненужным, и, помедлив, крикнул вдогонку:

— Слышь-ка, святой отец, а это не про тебя ли сказано? Берегись лжепророков, которые рядятся в овечью шкуру, а нутро имеют волчье… Вот-вот, как раз про тебя!

— Анафема… голь перекатная! — донеслось из тьмы, и Михею показалось, что батюшка даже всхлипнул от злобы. И добавил с угрозой: —