Сюмпэй Окамото - Японская олигархия в Русско-японской войне Страница 14

Но основу внешней политики олигархов, тщательно отделявших лозунг от программы, не характеризовали ни общественные требования отмщения, ни программа расширения вооружений, направленная против России. Подготавливая Японию к худшему, они в то же время при помощи осторожных и реалистических способов искали решения проблемы, к которой привела война с Китаем. Свидетельствами этой осторожной политики можно назвать заключение договоренностей с царской Россией по поводу Кореи в 1896-м и 1898 годах. Здесь следует подчеркнуть, что особенно отрезвляющий эффект тройственная интервенция оказала на облеченных властью олигархов. Посреди национального ликования по поводу победоносной войны и требований мести за интервенцию олигархи еще раз убедились в необходимости осторожности и умеренности, которыми в основном и характеризовалась их внешняя политика в послевоенные годы.

Китайско-японская война ускорила стремление к компромиссу между олигархами и партийными политиками. Историю и развитие этого стремления мы здесь рассматривать не будем. Достаточно будет сказать, что после изначальных стычек в императорском парламенте между политическими партиями и правительственной олигархией постепенно проявилось стремление к компромиссу. Причин тому было множество. Бурные парламентские сессии давали конкурирующим группам возможность оценивать как свою силу, так и силу оппонентов. По мере понимания того, что никто никого полностью не победит, а нужен какой-то компромисс, обе стороны заняли более реалистические позиции. Этот процесс еще более ускорился, когда победа в Китайско-японской войне повысила престиж правительства. К тому времени политические партии более остро, чем когда-либо, осознали необходимость достижения компромисса с олигархами для получения хоть какой-нибудь власти. Олигархи же, испытывая затруднения в управлении страной в послевоенный период, легко шли на уступки политическим партиям.

Это стремление к компромиссу между олигархами и политическими партиями привело к возникновению новой структуры власти и среди самих политических партий. В широком смысле концентрация партийной власти росла в руках тех, кто заседал в парламенте. Возможно, неизбежным следствием этого процесса стало то, что с 1890 года отношение сил между политическими партиями стало определяться количеством мест, занимаемых ими в парламенте. Таким образом, членство в парламенте стало обязательным условием для любого партийного политика, желавшего оказывать влияние на правительственную политику; в конце концов политические партии разделились на тех, кто имел представительство в парламенте, и тех (ингайдан), кто его не имел. По мере того как все более заметным становился компромисс между партийными лидерами и олигархией, шумные нападки на правительство оставались рядовым членам партии, которые не заседали в парламенте, или тем, кто мог, заседая в парламенте, оставаться на низких ступенях партийной иерархии, чтобы получать выгоды от компромисса между лидерами партии и олигархами. Но эта тенденция среди партийных политиков высшего ранга идти на закулисные компромиссы с олигархами имела и более значительные последствия. Она оставляла поле критики внешней политики государства и лидерство в антиправительственном общественном мнении людям, более далеким от ответственности правительства. Следовательно, критика правительства становилась все более нереалистичной, «идеалистической» и часто шовинистической. Ее проводили члены националистических обществ, таких, как Гэниося, журналисты, университетские профессора и не очень удачливые партийные политики. Как уже отмечалось, они составляли ряды политических деятелей периода Русско-японской войны.

Гэниося («Общество темного океана»), наиболее важная националистическая группировка периода Мэйдзи, была основана в феврале 1881 года в Фукуоке, в Кюсю[18]. Все ее основатели были ветеранами движения за экспедицию в Корею, среди них находились Хираока Котаро, богатый предприниматель добывающей отрасли, и Тояма Мицуру, должно быть, самый известный ультранационалист в Японии. Сайго Такамори, который лишь за несколько лет до этого погиб в бесплодном антиправительственном восстании, был героем и ведущим духом этих диссидентствующих бывших самураев. Внутренние законы общества исповедовали три принципа: чтить институты империи, любить Японию и поддерживать ее национальную гордость и защищать права народа. Однако особой заботой партии было обеспечение заморской экспансии Японии. Вскоре общество отбросило свой третий принцип, по собственным словам Гэниося, «как изношенный башмак», и активно участвовало во вмешательстве кабинета Мацукаты во вторые национальные выборы в 1892 году.

Упорно требуя, чтобы правительство заняло жесткую позицию в международных отношениях, общество активно протестовало против «ока сэйсаку» (прозападной политики олигархов) и против компромиссных предложений по пересмотру договора, выдвинутых министрами иностранных дел Иноуэ и Окумой. Курусима Цунэеси, бросивший в Окуму бомбу, был членом Гэниося; официальная история общества гордо описывает это покушение и самоубийство Курусимы как «правое дело» и причисляет его к мученикам. Некоторые члены Гэниося, особенно Утида Рехэй, позже основавший Кокурюкай («Общество реки Амур»), стали самозваными исполнителями японской политики в отношении Кореи. Их действия в Корее часто вызывали серьезные международные последствия для правительства Японии.

Осознание принадлежности к элите было еще одним свойством этой группы самодовольных, мечтательных авантюристов, что придавало их идеям и поведению особый героизм. Благодаря ему это общество не проявляло интереса к массовым народным движениям. Как же удалось подобному обществу не только выжить, но остаться в Японии Мэйдзи и в дальнейшем? Этот вопрос касается центральной темы политики Японии вплоть до Второй мировой войны. Во-первых, националистическую позицию и экспансионистские стремления общества разделяли и правительственные лидеры. Их поддержка имперских институтов и убеждения «кокутай» (о божественной форме государственного строения Японии) препятствовали репрессиям со стороны олигархического правительства, чьи требования к легитимности основывались на тех же самых институтах и убеждениях. Более того, будучи часто непокорными и беспокойными, члены общества иногда приносили немалую пользу правительству. Мы уже отмечали, как кабинет Мацукаты прибегал к помощи этого общества в кровавых национальных выборах. В таких войнах, как Китайско-японская или Русско-японская, члены общества с их специальными знаниями служили переводчиками, разведчиками и диверсантами. Однако это общество играло скорее роль «сиси синчи но муси» (паразита в теле льва), поскольку реальная его сила была обратно пропорциональна прочности политического устройства Японии. В любом случае, в начале века Гэниося и другие националистические группы с похожими взглядами принялись громогласно требовать от правительства выработать и срочно воплотить в жизнь быстрые и жесткие решения проблем внешней политики.

Нам представляется почти невозможным проанализировать здесь чрезвычайно сложное состояние японской прессы на рубеже веков, поскольку надежные и определенные данные по этой теме скудны и не завершены. Краткий же обзор включил бы в себя следующее. Во-первых, японская пресса в общем традиционно занимала антиправительственную позицию. Существовали, конечно, правительственные и околоправительственные печатные органы. Однако критика правительства отражала общее отношение японской прессы. Журналистика была одним из основных каналов, открытых для внеклановой молодежи с политическими амбициями, и служила инструментом для нападок на клановое правительство. В каждом крупном политическом споре — будь то движение за политические права народа, пересмотр договора, написание конституции, война с Китаем или тройственная интервенция — пресса играла значительную роль и постоянное давление со стороны правительства в виде ужесточения кодекса о прессе и либеральных законов, например, приводили только к усилению сопротивления со стороны четко мыслящей общественности. Чрезвычайная политизация прессы мешала развитию нейтрального и объективного стиля подачи новостей.

После Китайско-японской войны 1894–1895 годов многие газеты перестали быть просто органами политических партий и начали подчеркивать свою политическую независимость. Также эти газеты начали публиковать больше статей неполитического характера. Однако эта тенденция не сильно повлияла на общую антиправительственную позицию большинства ведущих газет. Места авторов передовиц наиболее влиятельных газет позанимали известные профессиональные журналисты, которые больше не рассматривали журналистику как ступеньку на пути к политике и объявляли себя независимыми как от правительства, так и от политических партий. Многие из них были настроены националистически, особено когда речь шла о положении Японии после тройственной интервенции. По мере роста тенденции к компромиссу между правительством олигархов и верхним эшелоном политических партий роль критиков правительства переходила к этим независимым журналистам.