Неизвестный геноцид: Преступления украинских националистов на юго-восточном пограничье Польши 1939-1946 - Богуслав Пазь Страница 17

После окончания периода коммунистического правления в современной Польше классическая риторика практически неизвест-на[162], хотя она повсеместно изучалась в польских школах с позднего Средневековья до 1939 г. Ценным интеллектуальным богатством риторики, которое следовало бы использовать в рассуждениях об исторической правде, являются, прежде всего, две ее составляющие.

Во-первых, как это описывал Аристотель, риторика вырабатывает «силу — способность видения» (dynamis tou theoresai, 1355b 25; dynasthai theorein, 1355b 32) того, что в данной области проявляется наиболее убедительно (pithanon, 1355b 10). Во-вторых, пространство, на котором разворачивается риторический дискурс и которое крайне важно для рассмотрения проблемы исторической правды — это прагматическая плоскость языка, т. е. отношения говорящий — адресат сообщения[163]. Забытая риторика скрывает от современной культуры наследие искусства развивать и совершенствовать природную способность замечать и демонстрировать другим минувшее и отсутствующее. Искусство, которое практически с самого начала исторической науки было ее медиумом и своеобразной вспомогательной наукой (ancilla historiae)[164]. Ценность риторики для историографии сегодня возникает именно из того, что историческую правду нужно уметь не только «увидеть», извлекая из мрака прошлого, но также умело показать и успешно передать собеседнику, что является полем именно риторики. На самом деле, обязательным условием истории как науки, является индивидуальная память. Однако без надлежащей передачи (в значении коммуникации познавательного содержания, главным источником которого является человеческая память, а вторичными — различные исторические источники), история как наука невозможна.

Необходимо обратить внимание, что пользующийся в настоящий момент огромной популярности в постмодернизме термин «наррация» был частью базового словаря классической риторики. В классическом учебнике, приписываемом Цицерону “Rhetorica ad Herennium” мы находим следующее его определение: «Наррация — это представление минувших событий, как уже минувших»[165]. По замыслу авторов древних учебников риторики, narratio была пониманием минувших событий, с опорой на такие врожденные качества познания, как чувства, разум и память. Эта часть судебной речи следовала после exoridium (введение), а за ней шли: divisio (разделение), confirmatio (доказательство), confutatio (опровержение доказательств противной стороны), conclusio, т. е. заключение вывода в соответствии с нормами ораторского искусства (artificiosus orationis terminus). В случае судебной речи, в которой категория narratio играла особенно важную роль, речь шла об изложении дела в контексте существенных для его хода фаз и составных элементов, среди которых были те, что диагностировались как его причины (causae).

Можно сказать, что проходит некая аналогия между риторической составляющей судебной речи в виде классически понимаемой narratio и тем, чего читатель или слушатель может ожидать от наррации данного историка. Точно так же, как в судебном зале мало кого интересуют классовые, культурные и иные обусловленности автора судебной наррации, от которого мы ожидаем единственно честного и объективного представления (artificiosa expositio) минувшего события, так же дело обстоит в случае с результатами работы историка. Его авторские, не сочетающиеся с самой действительностью, взгляды мало кого интересуют. Интересной, в свою очередь, может быть практическая реализация феноменологически-риторического постулата «допущения видения»[166] со стороны воспринимающего прошлое как то, чего касается классически понятая историческая наррация. Более же всего интересна сама правда о прошлом, и жаждущему хватит ее познания.

8. Заключение

Великий философ и логик Юзеф Мария Бохеньский (ум. 1995) писал не так давно:

«Знание и разум сегодня находятся под угрозой столь большой, какая редко доселе случалась, а вместе с ними под угрозой находится также попросту все человеческое; быть может даже, само существование человека. Только аутентичная философия, которая для познания использует все средства, могла бы прийти на помощь в такой ситуации»[167].

Подобно как века тому назад, на протяжении многих веков, и сейчас стоит перед нами задача, чтобы в виду очередного варварства, свидетелями которого мы становимся после упадка коммунизма, заново достичь рудиментов европейской и общечеловеческой культуры, а в особенности, понимания правды, как ее глубочайшего фундамента. Все это для того, чтобы позволить говорить тем, кого история — в этом контексте метко отождествленная Гегелем с резней[168] — лишила не только отчизны на Кресах, многовековой традиции и достояния всей их жизни, но прежде всего жизни и достоинства, осудив их в придачу на забвение и умолчание со стороны современных лжецов. Для того чтобы вернуть настоящим и будущим поколениям память от тех временах, правду о минувшем времени, и напомнить манипуляторам исторической памятью, что они не вправе рассчитывать на наше беспамятство.

Обнаружение скрываемой правды о геноциде на Кресах, которое является главной целью этой книги, пусть напоминает лжецам от истории предостережение Квинтилиана, что это именно они обязаны обладать хорошей памятью[169]. Памятью об истине, которую хотят скрыть и о которой хотят забыть, одновременно желая, чтобы о ней также забыли и другие. Всем остальным, желающим познать историю и правду о ней, стоит напомнить слова Аристотеля:

«[…] Истина и справедливость содержат в себе по природе больше силы, чем их противоположности»[170].

I. ЮГО-ВОСТОЧНОЕ ПОГРАНИЧЬЕ РЕЧИ ПОСПОЛИТОЙ И ЕГО ГИБЕЛЬ

Станислав Сроковский

Вроцлав

Культура и гибель польского Юго-восточного пограничья

Понятие «культура» происходит от латинского слова cultus[171], и означает разведение, уход, обработку; например, cultus agri, «обработка земли, земледелие». Но оно также означает образ жизни, ее обустройство, одежду, костюм, образование, ремесло, навыки, и множество других вещей, явлений идей и моделей поведения, в зависимости от того, как они проявляются в отдельные эпохи в разных областях общественной жизни и науки. Например, в этнографии, культура обозначает человеческое поведение, песни, сказки, легенды, мифы, обычаи, обряды. В антропологии — государственные институты, религии и языки. В психологии — мысли, чувства, реакции. В библиографии — сборники трудов, книги, словари, учебники, энциклопедии, и т. д. Потому мы часто говорим: культура труда, культура земли, культура мысли, культура переживания, и даже просто — культура жизни (cultus vitae).

Впервые это понятие использовал