Победы, которых могло не быть - Эрик Дуршмид Страница 2

Перед тем как Тиббетс вместе со своей командой, состоявшей из двенадцати человек[1], пошел на взлет, ему дали список четырех возможных целей, выбрать из них одну конкретную предстояло ему самому. Приказ, полученный Тиббетсом от генерала ВВС США Томаса Т. Ханди, звучал весьма необычно: « ...доставить специальную бомбу к цели, выбранной из соображений хороших погодных условий, и сбросить ее на одну из следующих целей: Кокура, Ниигата, Хиросима, Нагасаки...»

6 августа 1945 года в 07.42 утра, пересекая Тихий океан на высоте 26000 футов, Тиббетс получил от метеорологического наблюдателя с разведывательного самолета, того самого, который взлетел за 30 минут до «Энолы Гэй», шифрованное сообщение.

Одна из целей была закрыта облаками. В районе другой была ограниченная видимость. Но в одном из намеченных городов стояла ясная солнечная погода. Вот как выглядела шифрограмма, направившая огромный бомбардировщик к цели:

ОБЛАЧНОСТЬ МЕНЬШЕ ТРЕХ ДЕСЯТЫХ. РЕКОМЕНДАЦИЯ: bomb primary[2].

Природа бросила кости и решила, какой город сегодня погибает.

Кодовое обозначение «BOMB PRIMARY» обозначало уничтожение Хиросимы.

В один солнечный сентябрьский день — мне было тогда восемь лет — отец пришел домой и сообщил мне: «Гитлер объявил войну».

Я знал о Гитлере все. Я видел Гитлера на Рингштрассе, когда он с триумфом въезжал в мою родную Вену. Но война? Я спросил: «Папа, а что такое война?»

С того далекого дня 1939 года я успел отлично узнать, что такое война. Сперва когда мы сидели, дрожа от страха, в угольном подвале и слушали разрывы бомб: англо-американские бомбардировщики сбрасывали свой груз на мой город, мой дом и мою семью, а затем — когда вся моя жизнь оказалась неразрывно связана с войной. Тридцать лет я мотался из одной горячей точки в другую, так что имел более чем достаточно возможностей близко узнать, к чему приводит идиотское безрассудство личностей, подобных Гитлеру.

Война — это битва и звон оружия, При всей своей полнейшей бессмысленности битва — самое сердце войны. Это некое наваждение, в котором каждый может поучаствовать и каждый участвует. Кто-то умирает, кто-то плачет. Другие вспоминают славные деньки. А есть еще и такие, кто все это планирует. Мне встречались люди, обуянные жаждой браной славы, люди, переставлявшие в большой песочнице оловянных солдатиков и бравшие штурмом картонные города. Затем они отправлялись на местность и отдавали приказы настоящим, живым солдатам. Не знаю уж, почему, но в реальной войне все непременно выходило иначе, чем в штабном песочном ящике.

История тому свидетельницей. Огромные, до зубов вооруженные орды терпели поражение из-за глупости и некомпетентности своих водителей. Война — это не фанфары, доблесть и слава, война — это смерть. Или, говоря словами Жоржа Клемансо, человека, который вывел Францию из ужасов Первой мировой войны, «Война — слишком важное дело, чтобы доверять ее генералам».

Некоторые хроникеры пытаются убедить нас, что битвы выигрываются, благодаря мудрости и отваге полководцев, каковые (в случае победы) удостаиваются у них высшего воинского звания «гений». Победитель у них «блестящий полководец», ну а побежденный, конечно же, нет. И все же не существует никакого тайного рецепта, как: завершить битву в свою пользу — кроме разве что одного: не наделай больше грубых ошибок, чем твой противник. А если отвлечься от этого обстоятельства, исход многих битв определился капризами погоды, плохой (или, наоборот, хорошей) разведкой, неожиданным личным героизмом или чьей-либо личной некомпетентностью, одним словом — непредсказуемыми обстоятельствами. У военных это явление известно как «решающий фактор».

Во многих случаях сценарий, прямо ведущий к катастрофе, был составлен задолго до написания самое пьесы. Военные хроники изобилуют тысячами примеров, однозначно доказывающих, что некомпетентность (по большей части) связана с недостатками не умственных способностей, но характера. Ослиное упрямство, заставляющее оценивать быстро меняющуюся ситуацию в узких рамках предвзятых идей, является одной из распространеннейших причин поражения. Раз за разом храбрых людей бросают в бессмысленные, заранее обреченные атаки. Приказы, отдаваемые не на основе ясного понимания ситуации, а по незнанию ее, из минутной прихоти, а то и попросту из желания личной славы. Прежде чем выступить в пустыню, навстречу сарацинским ордам султана Саладина, отважный Раймонд Триполитанский вопросил Гвидо Лузиньяна, короля франков: «Сир, задайте себе вопрос: “Почему я хочу дать эту битву? Делается это во славу моей страны — или во имя моей собственной славы?”»

Когда промышленник отдает предпочтение неудачной конструкции, он рискует тем, что его завод придется закрыть, и все рабочие останутся без работы. Если финансист глупо играет на бирже, он может потерять деньги, и свои, и своих инвесторов. Все это очень болезненно, но не смертельно. А вот если грубо ошибется военачальник, его ошибка превращается в катастрофу, оплаченную кровью и страданиями тысяч, а иногда и много большего количества людей.

Ну и затем всегда бывают неожиданности, обусловленные Божьим промыслом, к примеру — облако, закрывшее одну из целей и тем самым обрекшее другую на уничтожение. Удары судьбы вроде секретной военной карты, случайно попавшей в руки противника. Или — и здесь, пожалуй, вообще невозможны никакие прогнозы — то, как поведут себя под огнем измотанные, находящиеся на грани нервного срыва люди. Личная инициатива и героизм, проявленные не отважным, с саблей наголо, генералом, чью память увековечат затем бронзовым монументом, а никому не известным солдатом, без особых почестей похороненным в братской могиле.

Письменная история рассказывает нам, что случилось. Но каждый раз и в каждом случае есть причина — почему все случилось так, а не иначе. В этой книге я совсем не претендую на четкое и однозначное объяснение того, почему в ходе той или иной битвы произошел неожиданный перелом. Так уж заведено, что по завершении каждого конфликта политики и генералы оправдывают свои действия в печатной форме, объясняют смысл ходов, сделанных на шахматной доске сражений или обсуждают сухую статистику бесчисленных смертей, ставших прямым итогом этих ходов. А простой пехотинец попросту пишет домой, как он пережил весь этот ужас. Мои решающие факторы были выделены на основе изучения как генеральских отчетов о войне, так и солдатских.

Читая описания какой-нибудь давней битвы, зачастую сталкиваешься со сложной задачей: как отделить надежные свидетельства от поэтических вольностей. В бездне несчастий описания событий, даваемые хроникером, пусть и самым беспристрастным, по необходимости основываются на беспорядочных и неполных свидетельствах, а бывает, что прямых свидетельств и вовсе нет. Иногда хроникер или поэт, современники описываемых ими событий, прибегают к прямой фальсификации — каждый