Восемь лет с Вагнером - Кирилл Романовский Страница 2

Другой момент запомнился, когда было много раненых. Очень тяжелая ночь была, раненых вытаскивали на протяжении 10–12 часов, вытащить не получалось. Отношения между ребятами братские, и ты каждую минуту думаешь, сможем их вытащить или нет. Но мы вытащили всех. Ни разу такого не было, чтобы мы своих бойцов бросали мертвыми или ранеными. Для всех большая честь — вытащить тело боевого товарища. Нет такого как у укропов — здесь тела валяются повсюду, их никто не забирает и даже не просит.

С Министерством обороны мы тогда работали довольно плотно, рядом с морпехами. Мы держали один фланг, они держали второй и вместе двигались. То есть МО принимало непосредственное участие во взятии Попасной, но по количеству людей, по крайней мере то, что видел я, конторских ребят было гораздо больше, чем от Министерства обороны. Был вот этот полк, который двигался с нами, а все остальные были где-то на оттяжке. И если я находился не в самом центре действий, а в километре от противника, то военные находились у меня за спиной.

На тот период взаимодействие было не очень хорошо налажены с армейской артиллерией. Но когда запрашивали — нам помогали артиллерией. Однако был очень ограниченный запас боеприпасов. Даже на мой АГС приходило 3 цинка гранат в сутки. Этого хватает на полчаса на плотный бой, чтобы погасить противника и заставить убегать, как мы делаем это сейчас. А это мой запас на сутки! Помогали и наши ребята из минометов, но у них также был ограничен расход БК, что затрудняло работу.

* * *

В компании я с лета 2020 года. Еще в 2017 году я работал в САР от федеральных сил, там познакомился с компанией, работали вместе, стояли под Дейр-эз-Зором с нашими конторскими артиллеристами. И мне просто понравилось, как работает компания, уровень взаимодействия внутри, между сотрудниками.

Неважно: командир или подчиненный — все на равных, всё выстраивается на взаимоуважении. Все-таки в армии такого нет.

Несмотря на то, что комбат у меня был хороший, там все равно все делается по-другому: я начальник, ты дурак. А в компании нету дебильных правил, по типу спать в бронежилете, если в этом действительно нет необходимости. Ходить только в обуви.

В Сирии мы ходили в касках, в обуви и бронежилетах. Вроде это наша безопасность, но когда там +30 — +40, то хочется все это дело снять. И если компания могла надеть тапочки и отдохнуть, то мы круглосуточно в этих касках, бронежилетах, мне это не очень сильно нравилось. Тогда я узнал о компании, но мне было 20 лет и тогда меня еще по возрасту не брали.

Я ждал, когда мне можно будет устроиться, и меня в 23 года взяли как специалиста.

Мы воюем за интересы Российской Федерации. Я всегда их защищал. Я не политик, даже 20 % достоверной информации я не знаю. О чем там договариваются Путин, Байден, Зеленский — обывателю это непостижимая информация. Непосредственно здесь я воюю за интересы нашего народа и государства.

Лучше мы их, чем они нас.

МЫ — РУССКИЕ, А НЕ ФРАНЦУЗЫ

Первоначально в ЦАРе мы занялись, конечно же, обучением армейского корпуса. Их армия была в очень плачевном состоянии. Можно сказать — у них армии практически не осталось. Когда мы приехали в ЦАР, под властью президента Туадера находилось всего 15 % страны. По моим наблюдениям. Сейчас государство контролирует большую часть, стоят военные базы. И это в первую очередь — всё благодаря нам. Когда я давал ООН-овским пресс-секретарям в Бамбари интервью, то я ссылался на то, что мы помогаем легитимному президенту страны, который обратился за помощью к нашему президенту.

Тогда же я открыл теневую сторону МИНУСКи — миротворческого контингента ООН. Мол, вы там у себя в ООН знаете, сколько нас приехало в ЦАР (не буду озвучивать цифры) — а вас здесь полный контингент, вы стоите здесь с 13-го года. Вопрос — хоть кто-то из вас, дятлов, здесь навёл порядок? Я тогда перечислил то, что я конкретно знаю, что вы ООН-овскими бортами перевозите сексуальных рабов из лагерей беженцев, алмазы, золотишко, оружие. Они очень страшно этому были удивлены. Я говорю: «Ну вы покопайтесь получше, и на каждой ООН-овской базе вы найдёте человека, который знает о том, что это происходит».

Трудно сказать о первых впечатлениях, потому что был жесткий перелет, довольно долго туда лететь. Когда выгрузилилсь из самолета в «Урал» — человек 30 набилось. Все начали курить сразу, и дорога была такая, тяжелая. Ночью приехали, расположились. Но было необычно — люди негроидной расы, много их, я столько их не видел сразу. В Банги приехали, и портом также ночью мы поехали в Беренго — учебный лагерь. Я там был два месяца инструктором, и потом по базам нас начали кидать. Ну, нормально, покатался по всему ЦАРу, могу сказать, что красивая страна.

Потом база на Бри уже начала открываться, и нас послали в первую поездку по земле — отвезти воду, продукты. Когда мы заехали за Себут, ООН-овцы нас тормознули и, спросив, куда мы едем, покрутили пальцем у виска.

— Куда вы едете? — говорят нам. — Мы туда ездим по 20 машин, из них 5 броневиков — и нас грабят. А вы едете на двух «Уралах»?

— У меня приказ, — отвечаю я.

Поехали туда. Доехали до первого блокпоста «Селеки» — они там все нас окружили. Нас было 8 человек всего — а эти стоят вокруг, со стволами, жмутся.

— У вас бумага от нашего генерала есть? — спрашивают у нас. — О том, что вам разрешают проезд.

У меня переводчик был — Манас. Он был легионером, поэтому очень хорошо на французском общался. Я ему говорю:

— Спроси у старшего, ему такая бумага пойдёт? Попросил пулемётчика на крыше — передёрни затвором. Тот передёрнул затвор, я говорю:

— Пойдёт вам такая бумага? — говорю.

Чувак охренел от такого поворота событий, в непонятках уставился на меня — и слова выговорить не может.

— Запомни, — говорю ему, — мы русские, а не французы. Поэтому, если вы начнёте войну на этом блокпосте, то из вас живыми уже никто не уйдёт. Мы до последнего здесь