Олег Романько - Коричневые тени в Полесье. Белоруссия 1941-1945 Страница 20

Больше всего делегатов было от Минска и Минского округа (201-го и 115-го соответственно). В этом нет ничего удивительного. В условиях полного паралича транспортной системы генерального округа «Белоруссия» и тотального господства партизан им было проще всех добраться до места назначения. Тем не менее делегаты были из всех округов. Кроме того, были делегаты-белорусы даже от Орловщины, Смоленщины, Брянщины, Черниговшины — все эти русские и украинские области националисты считали этнографически белорусскими территориями, — а также представители белорусских диаспор Литвы, Латвии, Польши, Австрии и Германии. Нет нужды говорить, что наибольшее количество делегатов было из внутренних территорий генерального округа. Из зоны военной администрации их было по несколько человек, из вышеперечисленных западнорусских областей — по одному, а представителей европейской белорусской диаспоры было всего 16 человек. Интересна социальная статистика участников конгресса. Из них с высшим образованием было 217, со средним — 496, а с низшим и начальным — 326 человек. По профессиональной принадлежности делегаты распределялись следующим образом: 276 учителей, 245 крестьян, 142 рабочих, 234 служащих, 20 врачей, 31 инженер, 25 юристов, 14 журналистов, 13 агрономов и 34 представителя остальных профессий. По вероисповеданию: 903 православных, 125 католиков, 4 евангелиста, 1 лютеранин, 5 староверов и 1 мусульманин{124}.

Конгресс открылся в 8 часов 10 минут утра в здании Минского городского театра. Там, где, вероятнее всего, проходил 1-й Всебелорусский конгресс. Данный факт должен был символизировать преемственность современного этапа национально-освободительной борьбы от ее революционного периода.

Итак, в 8:10 на трибуну поднялся президент БЦР Радослав Островский, который обратился к присутствующим со следующими словами: «Граждане! Второй Всебелорусский конгресс объявляется открытым. Поздравляю вас, делегаты и делегатки, как представителей белорусского народа, который собрался тут, в столице Белоруссии, для решения важных проблем будущего нашего народа и Родины»{125}.

Президентом конгресса был избран ученый и общественный деятель Ефим Кипель — многолетний узник сталинских лагерей, который с 1942 года работал в Школьном инспекторате генерального комиссариата «Белоруссия». Его заместителями — Иван Косяк, представитель президента БЦР в Глубокском округе, и Василий Рогуля, бывший сенатор польского парламента. Первым взял слово президент конгресса Ефим Кипель. В своей речи он сказал следующее: «Мы собрались в чрезвычайно важный исторический момент: во всем мире идет война, решается судьба народов на долгие годы. Белоруссия теперь не может оставаться бездеятельной. Мы должны сами взяться за строительство своего будущего. От нашего имени позволяют себе говорить кремлевские заправилы, которые назначают опекунов, которые уже готовят виселицы нашему народу. На наши земли претендуют польские паны. И ют поэтому в этот момент мы должны сказать всему миру: кто мы, и чего мы хотим». Характерно, что ни одного слова против немцев Кипель не сказал{126}.

Следующим выступающим был Радослав Островский, который проинформировал конгресс о достижениях БЦР за полгода ее работы. Главным образом, в его отчете шла речь о социальном обеспечении населения, о белорусских школах и возрождении национальной культуры. Тем не менее наибольшим достижением БЦР (при всех минусах этого мероприятия) его президент назвал создание прообраза белорусской национальной армии — Белорусской краевой обороны. В заключение своего выступления Островский торжественно сложил с себя полномочия президента БЦР и передал дальнейшее рассмотрение своей судьбы в руки конгресса. Для чего он так поступил? Дело в том, что, как уже было сказано выше, Островского очень беспокоила его полная зависимость от немцев. На его взгляд, такую легитимность мог дать ему только белорусский народ. В данном случае — в лице специально отобранных делегатов конгресса. Они его и не подвели. В целом конгресс решил, что БЦР и его президент вполне справились со своими обязанностями, и предложили переизбрать руководство этого органа на второй срок{127}. Забегая вперед, следует сказать, что такого, полностью подконтрольного немцам «народного волеизъявления», Островскому хватило с лихвой даже после окончания войны.

После прений по отчету Островского были зачитаны поздравления участникам конгресса: от Белорусской краевой обороны, от Кенигсбергского отдела БНС, от солдат «службы порядка» Восточного фронта, от Союза белорусской молодежи, от белорусских крестьян, рабочих и интеллигенции, от белорусского православного и католического духовенства. Однако первым по списку (и, добавим, по значению) было поздравление генерального комиссара «Белоруссии» Курта фон Готтберга. В своей телеграмме он, в частности, сказал: «Поздравляю 2-й Всебелорусский конгресс и верю, что белорусский народ решительно, вместе с немецким народом, будет сражаться против большевистской опасности за освобождение Европы и что он отдаст для этой цели все свои силы. Тогда эта тяжелая борьба закончится победой, которая принесет счастливое будущее и белорусскому народу»{128}. Фактически, это было окончательное, но слишком позднее признание белорусских националистов равноправными партнерами Третьего рейха.

После перерыва были заслушаны доклады некоторых участии ков конгресса. В результате на основе двух докладов Николая Шкелёнка и Евгения Калубовича делегаты приняли общую резолюцию. Вот ее основные пункты:

1. Признать правильным и снова подтвердить историческое постановление Совета БНР, который, имея полномочия 1-го Всебелорусского конгресса 1917 года, на своем заседании 25 марта 1918 года торжественной 3-й Уставной грамотой постановил об окончательном разрыве Белоруссии с большевистской Москвой и российским государством во всех его формах.

2. Подтвердить, что белорусский народ никогда не признавал, не признает и теперь и никогда не признает в будущем формой своей белорусской государственности, навязанные ему московскими захватчиками формы БССР.

3. Уведомить все правительства и народы мира, что голос Москвы и СССР в белорусских делах не имеет никакой правовой силы, а все созданные Москвой якобы белорусские правительства не имеют никакой правовой компетенции, так как не признаются белорусским народом. Поэтому все условия или односторонние постановления правительств СССР, бывшей Польши, современного так называемого эмигрантского правительства Польши, которые касаются территории Белоруссии и белорусского народа и которые были сделаны раньше или будут сделаны в будущем, 2-й Всебелорусский конгресс объявляет не имеющими никакой правовой силы. Как не будут иметь силы и всякие другие возможные попытки раздела Белоруссии со стороны других государств и народов.

4. Единственным полномочным представителем белорусского народа и его территории сегодня является БЦР во главе с президентом Радославом Островским{129}.

После своего торжественного оглашения резолюция была поставлена на голосование и единогласно принята. Этот документ был последним и единственным решением конгресса (если не считать поздравительной телеграммы Гитлеру, которой, собственно, это мероприятие и закончилось[32]). В тот же день, через час после принятия резолюции, он был объявлен закрытым. А его делегаты стали срочно разъезжаться по домам. Наконец, тремя днями позднее, 30 июня 1944 года БЦР, оставшиеся делегаты конгресса и другие белорусские коллаборационисты были вынуждены срочно эвакуироваться из Минска, так как Красная Армия стояла уже на подступах к городу.

История белорусских коллаборационистских организаций периода оккупации не является такой однозначной, как может показаться на первый взгляд. И ее необходимо рассматривать прежде всего, в контексте борьбы тех сил, которые претендовали на главную роль в определении «восточной политики» вообще и этой политики в Белоруссии — в частности.

Выше уже было много сказано о том, что немцы не имели единого взгляда на национальный вопрос в оккупированных ими областях СССР. Кто-то считал, что такого вопроса вообще нет. Кто-то полагал, что такой вопрос есть, но заключается он только в привлечении к сотрудничеству русского народа, как наиболее многочисленного и сильного, тогда как с другими нациями и народностями Советского Союза сотрудничать не имеет смысла. А кто-то думал наоборот. Первый генеральный комиссар «Белоруссии» Вильгельм Кубе относился именно к последним. Он вполне искренне полагал, что белорусов надо привлекать к сотрудничеству, в том числе к политическому. Однако на этой почве у него появилось сразу несколько оппонентов. Его непосредственный начальник Альфред Розенберг также был за сотрудничество с «восточными» народами. А его общеизвестная точка зрения на сотрудничество с нерусскими народами вполне совпадала с мнением Кубе. Тем не менее он считал, что это надо делать только с украинцами — их национальное движение представлялось ему наиболее сильным и сформировавшимся. Белорусский же национализм он до второй половины 1944 года, образно говоря, «в упор не видел». И все-таки эти расхождения во мнениях не были такими глобальными, хотя и мешали выработке некой обшей линии. Гораздо более глубокий конфликт у Кубе возник с руководством СС и полиции рейхскомиссариата «Остланд» и непосредственно с его представительством на территории Белоруссии. В отличие от Кубе полицейские власти считали, что все заигрывания с националистами в политической сфере могут плохо закончиться: осенью 1941 года у всех в памяти еще была жива авантюра, связанная с провозглашением Организацией украинских националистов (ОУН) «независимой Украины». В дальнейшем разногласия с Розенбергом отошли на задний план. Конфликт же «Кубе — СС» продолжался с переменным успехом до самой смерти генерального комиссара. Этот конфликт отразился на всех сторонах жизни оккупированной Белоруссии, в том числе на процессе создания и использования коллаборационистских формирований из местного населения.