Олег Смыслов - Предатели и палачи Страница 23

Зыков был экспансивным, энергичным человеком. Цезарь же Вольпе был флегматиком, нерешительным, застенчивым и к тому же мало разговорчивым. С 1939 г. он исчез с литературного горизонта”…

Каноническим считается рассказ одного из главных летописцев и архивариусов власовского движения В. Позднякова (“Мелетий Александрович Зыков”, Новый Журнал, № 103,1971 г.):

“В самых последних числах июля 1942 г. я вместе с двумя своими солагерниками прибыл в Берлин… По распоряжению комендатуры Шталага 3Д мы были направлены в специальное отделение этого лагеря, размещавшегося в самом Берлине на улице Шлифенуфер, д. 7…

В конце августа или в самом начале сентября в наш лагерь прибыл Зыков… Прежде всего следует отметить, что военнопленный носил знаки различия “батальонного комиссара” и красная звезда политработника не была спорота. Обмундирование выглядело непоношенным и даже не помятым. Офицерские хромовые сапоги были начищены. Военнопленный был побрит и не был истощён, следовательно, в плену находился недолго. Никаких вещей у него не было, даже шинели. На вид ему можно было дать не более 35 лет…

Твёрдая походка, но без особой военной выправки, показывала, что З. не был кадровым командиром…

Батальонный комиссар представился нам как Мелетий Александрович Зыков. Он сказал, что только несколько дней тому назад попал в плен на Ростовском направлении и прибыл сегодня в Берлин на самолёте. Ни в каких лагерях военнопленных он не был. Привезли его в Берлин по распоряжению Геббельса и завтра он должен быть у него. Зачем его вызвал Геббельс — он не знает.

О своём прошлом 3. тогда рассказал очень немного. Упомянул, что работал в редакции газеты “Известия”, в 1937 г. был арестован и сослан. В 1941 г. реабилитирован, восстановлен в партии, аттестован на звание “батальонного комиссара” и назначен заместителем военного комиссара стрелковой дивизии, в качестве какового и попал в плен…

На другой день майор А. рассказал мне про уход З. Рано утром, когда мы ещё спали, пришёл немецкий фельдфебель и, подойдя к койке З., начал его будить. Тот спросонок вскочил и на своём ломаном немецком языке стал объяснять фельдфебелю, что он не пленный, а перебежчик и имеет соответствующий “аусвайс”. Через минуту, придя в себя, З. оделся и спокойно прошёл через комнату майора А. вслед за фельдфебелем. Больше мы З…. не видели”.

Поздняков рьяно держится за “батальонного комиссара”. Когда М. Китаев в мемуарах указывает, что Зыков попал в армию в качестве старшего политрука. С этими знаками различия его видели многие русские офицеры в интернациональном лагере на Шлиффенуфер, где он провёл один или два дня.

Поздняков, издававший мемуары уже покойного к тому времени Китаева, поправляет в комментариях:

“В лагере на Шлиффенуфер М. Зыков носил знаки различия батальонного комиссара, а не старшего политрука”».

Сегодня, однако, мне на глаза попалась “Объяснительная записка о пребывании в плену немецко-фашистской армии батальонного комиссара Чугунова Якова Абрамовича” от 29.07.1943. Попавший в плен со Второй ударной армией Чугунов летом 1943-го перебежал к партизанам.

В записке, между прочим, говорится вот что:

“16.7. я был доставлен в Берлин в гестапо. При обыске в комендатуре у меня обнаружили орденскую книжку, за что после избиения посадили в одиночную камеру. Через месяц в мою камеру привели ст. политрука Зыкова Милетия Александровича, который, по его словам, якобы сдался в плен сам. Зыков рассказал мне своё прошлое, что он как будто шурин Бубнова и в одно время работал зам. редактора газеты “Известия”, а затем якобы 5 лет находился в ссылке как оппозиционер. Последнее время он будто бы работал директором одной из текстильных фабрик и в марте 1942 г. был призван на фронт… Этот Зыков стал предлагать мне работать в газете для военнопленных, которую, по его словам, ему должны были на днях поручить редактировать.

Когда я отказался сотрудничать в газете и изменять своей родине, Зыков пытался запугать меня будущим, стремился доказать, что он мне делает услугу и т.д. Через два дня я снова остался один”.

Оставим за скобками содержание разговора… но обратим внимание на дату. Середина августа — это никак не начало сентября, о котором рассказывает Поздняков. А ведь в его версии Зыков только прилетел в Берлин. Мог Чугунов напутать с датой, сознательно или случайно? Теоретически да.

Но о лете говорит и А. Казанцев в “Третьей силе”…

Вспомним и уже известного нам М. Китаева:

“Впервые я встретил [Зыкова] в редакции московских “Известий”, тогда он был одним из заместителей Бухарина. Он происходил из семьи интеллигентов, социал-демократов по убеждениям, его отец любил политические дебаты и в целом придерживался либеральных взглядов. Зыков получил образование в духе “легального марксизма”. Истории о его приключениях во время гражданской войны, которые он любил рассказывать, выпив, казались мне сомнительными. Потом он стал журналистом и преподавал в институте Герцена. Потом он был редактором в Ташкенте, молодой смышленый парень, разделявший взгляды “правой оппозиции”. Его отправили в Магадан. Когда он вернулся, разразилась война, и он попал на фронт младшим политруком. когда его взяли в плен, он написал то самое знаменитое письмо Геббельсу и через несколько дней был вызван в Берлин. Удивительно, что в отличие от множества писем его письмо произвело немедленный эффект.

На Шлиффенуфер, 7 в Берлине располагался спецлагерь для военнопленных всех национальностей, представлявших интерес для ОКВ. Именно там я встретил Зыкова в июле или августе 1942 г.{131}

Итак, вырисовывается вот такая картина. В июле, августе, сентябре 1942-го в различных камерах лагеря Шлиффенуфер то в форме старшего политрука, то в форме батальонного комиссара появлялся человек, называвший себя М.А. Зыковым и рассказывавший одну и ту же легенду об “Известиях”, ссылке и пр. После одного-двухдневного зондажа этот человек из камеры исчезал. И это не совсем та история, которую рассказал нам Поздняков».{132}

Из других источников выясняется, что в начале 30-х годов Зыков работал корреспондентом в газетах «Коммуна», выполнял функции корреспондента в газете «Социалистическое земледелие» по Центрально-Чернозёмному округу{133}.

Из интервью Ойгена Дюрксена для книги Ю. Торвальда, ок. 1950 г.:

«Зыков — маленький, плотный, но не толстый, ярко выраженная еврейско-арабская голова, толстые губы, низкий лоб, очень живые подвижные глаза. Произносил каждое слово обдуманно и не спускал взора с собеседника. Беседы с Зыковым были напряжёнными.

Он попал в плен где-то на южном участке восточного фронта в звании дивизионного комиссара. “В/Пр” [отдел “Вермахт/Пропаганда”] получил сообщение об этом пленном (предположительно через отдел “Иностранные армии Востока” или напрямую от группы армии) с подробной характеристикой и работой Зыкова об оборонно-экономическом положении Советского Союза»{134}.

Около года (с марта 1935 г. по март 1936 г.) Зыков работал ответственным секретарём газеты «Ханты-Манчи Шоп». Параллельно он был корреспондентом «Омской правды» в Остряко-Вогульском (ныне Ханты-Мансийском) округе. Опубликовал десятки статей, фельетонов, экономических обзоров и заметок{135}.

Из статьи Эллы Максимовой («Известия») о М.Л. Зыкове:

«Старший научный сотрудник Публичной библиотеки Нина Антоновна Зубкова, узнав о цели моих разысканий, вдруг невзначай заметила: в каталоге, который она проверила, стоит карточка с фамилией Зыков. Да-да, именно Мелетий Александрович.

Как это? Значит, Зыков — реальное лицо?

Назавтра я держала в руках сочинённые им в 1930 — 1931 годах, напечатанные издательством воронежской газеты “Коммуна” жиденькие брошюрки на сельскохозяйственные темы “Хохол — село колхозное”, “Возглавить новый подъём колхозного движения”. Что стиль, что содержание — не оторваться. “Отлив из колхозов происходил не в результате неправильной линии партии, а вследствие прямого извращения партийных директив. А кулак в это время прямо провоцировал перегибы”. Ну не соединяется этот убогий Зыков с тем — публицистом, аналитиком. На каком поле брани, в каком лагере подобрал один имя другого, по всей видимости погибшего.

И тут в Подольске в архиве Министерства обороны обнаруживается карточка на М.А. Зыкова. Родился в 1901 году в Днепропетровске, призван в Красную Армию из Москвы, жена Н.Д. Малькова проживает на улице Карла Маркса, дом 22, квартира 158 [правильно: 58 — О.С.]. В 1942-м он пропал без вести.

Дальше обвально стали собираться и неожиданным образом совпадать подробности, которые из чужих документов едва ли почерпнёшь. Дочь Бубнова после ареста отца укрывалась на улице Карла Маркса. Дом номер 22 в 30-е годы выстроила для своих сотрудников Библиотека имени Ленина, там работала жена Бубнова, а в 60-е годы некая молодая женщина с той же фамилией Малькова. И наконец, последнее сообщение нашего корреспондента Е. Бовкуна: жену Зыкова звали Наташа. В старой домовой книге значится Наталья Давыдовна Малькова, художник-шелкограф, скончавшаяся — ирония судьбы — 5 марта 1953 года, в день смерти Сталина.