Авторов Коллектив - Детская книга войны - Дневники 1941-1945 Страница 25

25 января. Ходили с Лешей в кино, смотрели «Парень из тайги». Перед фильмом демонстрировался киножурнал о прорыве блокады. Когда показывали момент соединения Ленинградского и Волховского фронтов, то в зале, так же, как и на экране, кричали «ура» и бросали вверх шапки.

29 января. Под Сталинградом немцы окружены и разгромлены окончательно! У меня все по-старому. Работаю, дежурю в штабе. Настроение хорошее, да и не только у меня. Леша уехал в командировку. Опять около меня ходит Ваня Рожко. Нет, все напрасно: Леша со мной, даже когда его нет. Жду, когда он появится. Обычно Леша выходит во двор, садится на перила беседки и украдкой поглядывает на наши окна. Скорей бы! (...)

10 апреля. Долго не писала, так как не было никаких особых событий. Не для того я завела дневник, чтобы описывать, как я с парнем хожу в кино или на танцы. Да и хожу не так уж часто. То я на дежурстве, то Леша в командировке. (...)

3 мая. Первое мая отпраздновала так, как и мечтать не могла. Наш директор фабрики Мазур устроил банкет для всех рабочих. Каждый цех убрали и украсили по-праздничному, сделали длинные столы, которые накрыли белыми накрахмаленными скатертями и сервировали, как в хорошее довоенное время. Вокруг ходили официантки и обслуживали не хуже, чем в первоклассном ресторане. Было шампанское и еще какое-то красное вино. Водки, по-моему, не было. Угощение состояло из бутербродов с красной рыбкой и копченой колбасой, потом принесли тушеное мясо с картошкой. Выпив бокал шампанского, я очень захмелела, поэтому тихо сидела и слушала тосты наших цеховых руководителей. Было так хорошо, что в одно мгновение мне показалось, что мы празднуем победу. Потом пошли на фабричный двор, где устроили танцы. Я не танцевала, так как у меня еще зимой развалились туфли. Я была в бабушкиных кожаных тапочках и поэтому жалась в сторонке. Но это не испортило мне праздник. А на дворе немного захмелевшие начальники так отплясывали, что любо-дорого было смотреть. Баянист играл все, что просили: русского, цыганочку, барыню и даже кадриль. (...)

6 июня. (...) Мама немного поправилась. У нее завелся дружок Сима, небольшого роста, неказистый мужичок. Теперь на «заработки» в пищевые цеха они ходят вместе. У Симы все погибли зимой 1942 года. Удивительно, как он сам-то уцелел! Уж не объедал ли своих, как это делал отец двух девочек из шестой квартиры? Я его стараюсь не замечать, мама же обижается, говорит, что Сима очень хороший человек. Ну ладно, будем считать так. Вообще-то ей, действительно, везет на хороших людей.

Налеты с воздуха и обстрелы не прекращаются ни днем, ни ночью. Расположение орудий на высотах позволяет немцам вести прицельный огонь. Из-за этого очень много человеческих жертв. (...)

3 сентября. Услышала по радио, что Художественное Промышленное училище производит дополнительный набор на первый курс. Можно поступить с шестью классами. Бегу в школу за справкой. (...)

22 сентября. Вчера был первый урок живописи. Пока будем писать только акварельными красками. Учитель, на вид болезненный и истощенный человек с красивой бородой и смелой манерой общения (мальчишки тут же прозвали его Шишкиным), попросил сдать ему тюбики с черной краской. «Акварель, – сказал он, – легкая, прозрачная краска, она не терпит черноты и какой-либо мутности. Даже глубокие тени учитесь писать без ее помощи». (...)

3 октября. Наступление наших войск теперь не остановить до самого Берлинa! Все так говорят. Настроение хорошее, приподнятое. Часто захожу в парикмахерскую на Литейном, делаю завивку щипцами. Волосы у меня послушные, этой прически хватает на всю неделю. На танцы ездим в клуб МВД или в Мраморный только по субботам или воскресеньям. Мне необходимы модельные туфли. Не могу же я все время танцевать в чужих! Решили продать швейную машину (подарок бабушки Кати) и купить хорошие туфельки. Сплю и вижу светлые, изящные, на невысоком каблучке. (...)

20 октября. Наши ребята из НКВД с седьмого этажа переехали в домик, где раньше была парикмахерская. Встречаемся теперь реже, и узнать, где Леша, нет никакой возможности, а от него – ни слуху, ни духу. Думаю, что он потерял ко мне интерес. А я вспоминаю его почти каждый день. Очень хочется увидеться. Ничего не слышно о Леше и от его ребят, а спрашивать я не хочу.

25 октября. Приехала из училища – дома никого, холодно, тоскливо. Затопила печку, с ней, горящей, всегда уютней и веселей. Смотрю на яркое пламя, глаза слезятся, слезы так и текут по щекам. Сижу, плачу сама не знаю о чем. Прогорели дрова. Стою я в темной комнате, прижавшись к теплой печке, и такое у меня состояние, словно жду чего-то, на душе тревожно. Неужели это по Леше тоска, неужели влюбилась? И так мне захотелось, чтобы он пришел. Леша! Вдруг раздался звонок, и сердце забилось так часто, что я задохнулась, не могу сдвинуться с места. Потом отворила дверь - на темной лестнице стоял Леша! Я сумела быстро скрыть свои чувства, свое смятенное состояние и спокойно предложила войти. Теперь такое время, что гостя не угощают, так как нечем. Мы сели на диван и проговорили около часа, пока не пришла Сашета.

Говорили так, ни о чем, то есть ни о чем серьезном. Я делала вид, что немного рада его приезду, хотя на самом деле была просто счастлива. Он, как всегда, шутил. Потом Леша ушел, не сказав, когда снова появится здесь, и я не спросила. Когда между нами пробежала черная кошка? Говорят, что разлука гасит маленькую любовь, а большую раздувает еще сильней. Ну, конечно, откуда было взяться большой любви? (...)

21 ноября. Вчера мельком видела Лешу. Собрались с девчатами в кино, пошли на трамвай. Вижу, они себя как-то странно ведут, захотели идти на другую, дальнюю остановку. Поспорили, потом все же пошли на ближнюю остановку к бывшей парикмахерской. Сели в трамвай, и тут Тося мне шепнула, что приехал Мустафа. Я хотела выскочить, но меня прижали к сидению. Смотрю на их дом, а в окне – Лешка, глядит во все глаза, да на другой вагон, меня не видит. Так наши глаза и не встретились. В кино я ничего не видела: передо мной стояло милое, встревоженное лицо Лешки. Ну и подружки! Хотели скрыть от меня его приезд, увезли насильно в кино. А может быть, так лучше? Ведь он почему-то не зашел ко мне.

7 декабря. (...) В воскресенье, от нечего делать, мы с Тосей зашли в красный уголок. Смотрим, а там новые лица – офицеры с погонами артиллеристов. Разговорились.

Оказалось, что их часть расположилась в школе недалеко от нашего дома. Мы познакомились с Володей Филипповым и Женей Сладковым. На следующий день пригласили их ко мне домой. Узнали, что Володя медик, а Женя почему-то химик. В тот вечер у меня была Ляля, и мне показалось, что Жене она понравилась. (...)

18 декабря. Вчера Володя пришел раньше обычного и без Жени. Он признался, что ему с Тосей скучно и он хочет встречаться со мной. (Вот это поворот!) Володя пригласил меня на очередной спектакль в Выборгский Дворец культуры. Вечером я сказала об этом Тосе. Она вздохнула и, как мне показалось, с облегчением.

22 декабря. Встречаемся по-прежнему у меня. Женя Сладков не может прожить и дня без Ляли. Она расцвела и очень похорошела. В этом году у Ляли большой огород рядом с Геофизической обсерваторией. Овощи, особенно картошка, сыграли немаловажную роль в округлении ее фигуры. Одно плохо: Ляля стала курить, и ее тяга к куреву очень сильна. Постоянное ее желание – найти покурить, так как своего курева у нее никогда не бывает. Хотя Женя не курит, мне он признался, что очень понимает Лялю. Ведь в самые голодные месяцы по карточкам давали табак, и многие стали курить, чтобы заглушить голод. И вот – голубоглазая, с шикарными золотистыми волосами, девчонка с самокруткой во рту важно выпускает дым через курносый носик. «Женя, что же делать, как отучить ее?» – переживаю я. Он отмахивается: «Это не самое страшное».

25 декабря. Володя пригласил меня на фильм «Сто мужчин и одна девушка». Я охотно согласилась, и мы поехали на Невский в кинотеатр «Октябрь». У кинотеатра толпился народ, спрашивали лишний билетик. В фойе было тепло и уютно, играл небольшой оркестр. И тут началось...

Где-то невдалеке разорвался снаряд. Мы почувствовали это по сотрясению здания. Но оркестр играл, люди спокойно слушали. Следующий снаряд упал совсем рядом, вылетели стекла, затрепетали и надулись, как парус, синие шторы. Оркестр перестал играть, но никто не расходился. Вошел администратор и хотел что-то сказать, но разрыв следующего снаряда заглушил его слова. Махнув рукой, он вышел. Я огляделась. Оркестра уже не было, народ устремился к выходу. Я разозлилась, прошла через фойе и демонстративно села у самого окна. Мне так хотелось посмотреть этот фильм с Диной Дурбин!

Володя сел рядом и сказал, что я смелая девчонка. В тишине мы услышали стоны раненых под самым окном кинотеатра. «Сойди вниз и подожди меня», – сказал Володя и побежал оказывать медицинскую помощь. Я долго ждала его, потом не выдержала, прошла через черный ход и пошла к Невскому. На углу чуть не споткнулась об убитых, которых я сначала приняла за грязную кучу снега. Я вскрикнула и попятилась. Не знаю, почему это так напугало меня, ведь за блокадные дни я видела не одну сотню трупов. Вдруг почувствовала, что кто-то взял меня за плечи. Володя! Я обрадовалась ему как родному! Володя рассказал, что один снаряд попал в трамвай, когда он пересекал Литейный проспект; другой разорвался тоже на Невском, у улицы Рубинштейна. Поскольку рельсы были разбиты, и по Литейному трамваи не шли, мы отправились домой пешком.