Сюмпэй Окамото - Японская олигархия в Русско-японской войне Страница 25

Третьей причиной был оптимистический взгляд бизнесменов на исход войны с Россией. Если верить Тагути Укити, известному социально-экономическому критику и редактору влиятельной газеты «Токио Кэйзай дзасси», «миролюбивые» бизнесмены в конце концов передумали, решив: «За войной последует преуспевание. Унизительный мир не подбодрит деловую активность». Это отношение частично основывалось на уверенности некоторых в том, что Россия не будет воевать, если Япония определит свою позицию. Так, даже те бизнесмены, которые сперва колебались в вопросе войны, в конце концов присоединились ко всеобщей волне провоенного энтузиазма. Однако в целом их отношение было пассивным. Они не играли активной роли в объединении общественного мнения в поддержку войны. Так, сразу же вскоре после того, как война началась, Хара Такаси отметил, что «сильнее всех бизнесмены питали наибольшую ненависть к войне. Но им не хватило храбрости высказать ее…».

В условиях растущей военной лихорадки горстка антивоенных активистов, которые имелись тогда в Японии, оказалась перед невыполнимой задачей. Их деятельность сконцентрировалась вокруг «Хэймин симбун» («Народной газеты»), бывшей, судя по собственному подзаголовку, «еженедельником социалистической пропаганды». Ключевыми фигурами были Сакай Тосихико и Котоку Сусуги, которых уволили из «Ёроду техо» в октябре 1903 года, когда ее владелец изменил отношение к войне. Утимура Канзо, также покинувший «Ёроду техо», не присоединился к Хэйминса («Народному обществу»), а занялся антивоенной деятельностью по большей части в христианских кругах. Однако обществу оказывали помощь такие известные христианские социалисты, как Абэ Исоо и Киносита Наоэ. Первый выпуск «Хэймин симбун» вышел 15 ноября 1903 года; публикации продолжались до 29 января 1905 года. Всего вышло шестьдесят четыре выпуска, средний тираж их составил от 3500 до 4000 экземпляров. Затем давление правительства заставило Хэйминса прекратить публикации, хотя вскоре их пропаганду продолжила газета-преемник, «Текугэн» («Говорящий нарямую»).

Сперва антивоенные деятели были неодиноки в своей борьбе. Как мы уже говорили, многие газеты и журналы (некоторые даже из признанных «полуофициальных» органов) достаточно долго выступали против войны, а высшие деловые круги относились к войне, как минимум, с неохотой вплоть до конца 1903 года. По иронии, во время переговоров с Россией позиция социалистических антивоенных активистов по главным положениям совпадала с позицией олигархов. Можно сказать, что до начала войны правительство чрезвычайно терпимо относилось к социалистам.

Однако ради получения народной поддержки антивоенным активистам приходилось противостоять основной политической структуре Японии, которая давала почву для чрезвычайно сильных националистических и шовинистических чувств. Более того, им приходилось формулировать эффективную концепцию противодействия экспансии России в Маньчжурии и Корее. Деятели антивоенного движения были слишком слабы, слишком непоследовательны в своих мнениях, слишком нереалистичны и слишком далеки от народа, чтобы преуспеть.

Однако в их работах иногда мелькала пророческая проницательность — например, когда «Хэймин симбун» предостерегала народ Японии от того, что можно расценить как военную истерию:

«Что принесет вам, простым людям, победа в войне? Во-первых, разве проценты по нашим внешним долгам не будут вскоре исчисляться десятками миллионов или даже миллиардами йен? Не вам ли и вашему потомству долго еще придется агонизировать под тяжестью этого груза? Во-вторых, разве не потребуется ужасный рост налогов для того, чтобы поддержать бесконечные траты государственных денег? Ужасный рост налогов! Разве он не страшнее разъяренного тигра? В-третьих, не приведет ли это к внезапному росту милитаризма? К росту вооружений? Далее — к расцвету дикой спекуляции? Росту цен? Деградации общественного духа?…Люди, вы не сможете долго это терпеть. Чего ж вы тогда с такой радостью ожидаете от этой войны? Мы, нисколько не сомневаясь, говорим сегодня, что, когда война подойдет к концу, ваша радость полностью обратится в раскаяние».

Однако они не смогли предложить практическую программу общественности, которая все больше убеждалась в необходимости войны для разрешения маньчжурского вопроса.

Антивоенное движение, которому уделяли столько внимания историки последующих лет, в реальности того времени было лишь слабым голоском, тонущим во всенародных призывах к войне.

25 сентября 1903 года Эрвин Бэлз, врач императорского двора Мэйдзи, писал в своем дневнике:

«…в поезде я встретил модно одетого японца. Он сказал мне: «Народное возмущение Россией вышло из-под контроля. Правительство должно немедленно объявить войну. Иначе, я боюсь, начнутся бунты. Опасность угрожает даже трону». Легко быть столь безответственным, как этот человек».

Но в те дни антироссийская военная лихорадка овладела не только такими японцами, как тот «безответственный человек», которого встретил немецкий врач. Молодой поэт Исикава Такубоку, который несколько лет спустя продемонстрирует устойчивые социалистические взгляды, всей душой приветствовал войну против России. Он полагал, что «пришло время сразиться с Россией под командованием богов», поскольку считал российские войска на Дальнем Востоке «дьявольской армией, препятствующей вечному прогрессу всего мира». Поэтому он собирал жителей деревни в местной школе и, как «истинный патриот», обращался к ним со «страстной речью». Также он хотел сочинить «песню для патриотов», для «людей, желающих петь, но не имеющих песни». В сочинении, посвященном началу войны, Исикава писал: «Я не знаю отчего, но кровь моя кипит, а глаза горят. Какая радость! Какая радость!» Более уравновешенный писатель Футабатэй Симэи не отличался от него в этом отношении. Он считал, что война с Россией «освежит спертый воздух нашего общества и времени» и предложит «возможность простым людям Японии стать хозяевами своей страны». В потоке военных криков даже наиболее привилегированные слои японского общества, обычно апатично относившиеся к политике, описываются как рвущиеся на фронт с храбрыми криками.

В целом же общественные настроения и состояния умов почти невозможно точно оценить. Газетные описания неизбежно страдают преувеличениями. В этот период национального возбуждения японцы наверняка чувствовали естественное нежелание идти на войну, что в печати не отражалось. Однако кажется, что население Японии реагировало на маньчжурский вопрос со смешанным чувством страха и ненависти. Эмоциональная общественность легко поддается на эффективную пропаганду, будь то в сторону войны, как в случае Японии в изучаемый период, или в сторону мира — в других странах в другое время. Нельзя отрицать, что к началу 1904 года политические деятели и пресса вызвали военную лихорадку в Японии даже среди общества в целом.

Бельгийский посол д'Анетан так описывал ситуацию в Японии в отчете своему правительству от 22 января 1904 года:

«За долгий период неопределенности и беспокойства, когда японский патриотизм проснулся и перевозбудился до такой степени, которую со стороны верно не оценить, которую может понять только тот иностранец, который изучил историю и характер этого изначально воинственного народа, правительство, в своих попытках сохранить мир, противостоит единодушной воле своего народа. Давление становится слишком сильным, и, если Россия не сдастся, быть войне.

Мы знаем, в истории великих стран были периоды, когда агитация и народные эмоции ввергали правительства в неразумную и безрассудную политику вопреки собственной воле. Однако, когда такое происходило, хладнокровные люди всегда пытались успокоить страсти своими советами и своим влиянием, указывая на опасности необдуманных действий. Последние два года Япония находится в тяжелейшем кризисе. Однако поиски мудрых советов вне кабинета министров здесь тщетны».

Американский посол в Токио Ллойд С. Гриском, разделяя мнение д'Анетана, 21 января 1904 года писал с еще большим опасением:

«Японский народ довели до высочайшего возбуждения, и не было бы преувеличением сказать, что если войны не будет, то каждый японец будет глубоко разочарован. Люди находятся под таким давлением, что существующее положение вещей долго не продлится».

Мы уже говорили, что, когда начались формальные переговоры с Россией, японские олигархи не представляли собой монолитной группы, какой их обычно описывают, а разделились пополам. Одну половину обычно представляли гэнро, все еще с относительным оптимизмом смотревшие на переговоры и всерьез озабоченные тем, чтобы достичь соглашения с Россией. Они были единственными в кругах лиц, облеченных властью, кто мог и хотел бы смягчить требования Японии. Однако то, смогли бы они выполнить свою умиротворяющую роль или нет, зависело от ответа России. Единственным условием, с которым были единодушно согласны все власти предержащие в Японии, была необходимость гарантировать безопасность Японии в Корее. Пока Россия не приняла этого условия, гэнро не имели возможности отстаивать свою относительно примиренческую по сравнению с остальными позицию в кругах власти. Другая группа, лидеры второго поколения, которых представляли премьер-министр Кацура и министр иностранных дел Комура, пессимистически оценивали перспективу переговоров и, совершенно не желая войны с Россией, вынуждены были проводить жесткую политику. Ответственность за ведение переговоров лежала на них, но окончательного решения о войне нельзя было принять без полного одобрения гэнро.