Нас называли ночными ведьмами - Ракобольская И. Страница 27

Штаб писал последние оперативные отчеты, последние наградные листы. Уже близко был дом, и непонятная гражданская жизнь, надо было начинать все сначала…

Опять все перевернулось. У меня иногда была такая тоска, что хотелось, чтобы меня выругали, как дома, что я калоши не надела во время дождя… Думала о том, как мы приедем домой без денег, без образования, как будем жить. Хорошо, я была в высшем учебном заведении, а ведь многие девушки окончили только десятилетку, а то и того меньше, им надо было начинать учиться. За эти годы отцы и матери их постарели, не смогут их содержать, и значит, надо работать, а у них нет гражданской специальности…

Страшно было расставаться с полком. Не будет больше полка, любимых подруг. Как жить без них?

* * *

В конце мая к нам снова приехал К. К. Рокоссовский со своими главными штабными командирами и командованием 4-й ВА. Он решил устроить для нас праздник Победы. Это совпало с трехлетием нашего пребывания на фронте. Привез с собой даже фронтовой оркестр. Мы ликовали - все кончилось, прошло тысяча сто ночей, не будут больше гореть наши самолеты! Мы танцевали, пели, пили чудесное вино… И снова маршал удивил меня. Во время танцев по прямой линии ему позвонил Сталин. Музыка мешала, Рокоссовский плохо разбирал слова, но не остановил оркестр, невпопад сказал Сталину «так точно». Речь шла о том, что необходимо предотвратить столкновения с польской армией, которая собиралась пройти через наши части к англичанам…

Поздно вечером с командованием полка долго обсуждали наше будущее. Рокоссовский приказал представить к награде за последнюю операцию всех, кто заслужил. «И не скупись», - сказал он Вершинину.

У нас были готовы наградные для представления к званию Героев на 11 человек, совершивших 700-800 боевых вылетов. Удовлетворили его для 9 женщин, а двоих отложили. В пятидесятилетнюю [138] годовщину Победы подняли наши старые представления, и им присвоили звание Героев России. Много женщин получили летом 45-го и свои последние ордена…

Маршал рассказал нам про ужин Победы в Кремле, Сталин посадил его рядом с собой, потом взял его бокал и поставил на пол. Рокоссовский замер… Поставил Сталин на пол и свой бокал. Потом взял его, Константин Константинович сделал то же, чокнулись. И тогда Сталин сказал: «Уважаю тебя, как мать Землю»…

Утром генеральская команда играла в волейбол против команды 2-й авиаэскадрильи. Рокоссовский сказал мне, что он умеет хорошо гасить. Однако генералы проиграли нашим девушкам с совершенно разгромным счетом.

* * *

В Альт Резе произошло одно из последних чрезвычайных происшествий в полку. Молодая летчица, прибывшая в полк после окончания аэроклуба где-то в глухом сибирском местечке примерно за пять-шесть месяцев до конца войны, вдруг неожиданно родила [139] в конце мая 1945 года. Мы знали, что у нее был муж из этого же клуба, что он погиб, но никто не предполагал, что она ждала ребенка. Она всегда рвалась летать на задания, а когда окончилась война, стремилась как можно чаще быть дежурным летчиком. Кажется, на ее счету было больше сотни боевых вылетов.

Когда она начала полнеть, а это только в Альт Резе стало особенно заметно, подружки заставляли ее заниматься физкультурой, не давали много есть, не подозревая, что ей вот-вот родить… Ночью она пришла к врачу, и ее отправили в авиационный военный госпиталь, там и появился на свет белоголовый мальчик. Раненные летчики ходили его смотреть. Это было ЧП! Первая реакция - возмущение! Это в нашем-то полку!

Когда мы с Бершанской приехали к Вершинину, страшно расстроенные, он долго смеялся, а потом произнес речь, смысл которой можно передать так: «Дуры вы, дуры, она же герой, она с ребенком летала на боевые, война окончилась, ее награждать надо, не возмущаться. Надо подумать, как ей помочь».

Мы уже были в Швейднице, когда приехала к нам Аня с малышом. Что тут делалось: шили пеленки, рубашечки. Даже братцы привезли какие-то детские принадлежности.

Ведь и правда! Война окончилась, и началась новая жизнь. Может быть, это было и символично - первый мужчина в нашем строгом полку!

4- я ВА уходила на земли, переданные Польше, и с ней наш полк. Последним местом базирования полка был городок Швейдниц. Оттуда летный состав полка улетел в Москву, чтобы участвовать в Параде Победы, а я осталась с наземным эшелоном. Зато Вершинин позволил мне привезти маму. Моя мать -учительница русского языка, впервые летела на самолете, на транспортном «Дугласе». Она была в восторге. «Мы летели так низко над рекой, самолет повторял все ее изгибы. Это просто чудо…» На этой же машине летела наша стартех Прудникова. Она рассказывала мне: «Ребята (пилоты) были навеселе и хулиганили, шли бреющим над Вислой, я от страха чуть не умерла»… Съездили мы с мамой в Берлин, обе были потрясены увиденным, но она, конечно, больше…

Постепенно в армии началась демобилизация женщин, сначала сержантского состава, потом офицерского. Некоторые однополчане побывали дома, посмотрели, как идет жизнь, волнения улеглись, и месяца через два-три после окончания войны почти весь состав полка был демобилизован. А полк не расформировывали, так как гвардейскую часть мог расформировать только главнокомандующий. [140]

Поэтому не демобилизовали Бершанскую, меня, Рачкевич и еще человек 10, которые еще не определились.

В Швейднице был устроен прощальный вечер. Вершинин вручал нам последние ордена, желал успеха в мирной жизни. Мне он пожелал иметь семь человек детей. Шутил и с другими. Было трогательно и торжественно, и немного грустно. И не было чувства расставания. У всех уже были свои заботы, мысли были далеко, у себя дома. Тогда мы не представляли, что будем вспоминать полк так, как вспоминали после. Хотелось домой. Бершанская пожелала счастливого пути…

Но мы еще оставались. Я готовила документы к сдаче в архив, а знамя - в Музей Советской Армии. И только 15.10.45 года директивой начальника штаба Красной Армии № ОРГ/10-14080 46-й Гвардейский Таманский Краснознаменный ордена Суворова III степени ночной бомбардировочный авиационный полк был расформирован. Личный состав демобилизован… [141]

* * *

Дорогой выдуманный друг!

Не писала целую вечность. И сегодня, вероятно, пишу свое последнее письмо. Ты знаешь, конечно, что она окончилась - война. Я иду в мирную жизнь. И это так странно. И ты тоже, ты, конечно, тоже остался жив и возвращаешься в чье-то другое сердце.

«Если хочешь быть счастливым - будь им». Это мне сказали в Москве. Вот и я была в Москве - а это значит - была счастлива.

Снова все было так, как когда-то. Все так же, как когда-то. И даже лучше.

А ты был в Москве, мой любимый человек?

Москва широким жестом опрокинула все настроенное во мне за эти годы в Армии. Вернула к старому, попыталась сделать меня прежней. И это ей удалось в некоторой степени, т. к. совсем прежней уже нельзя стать.

Я верю в верность, в верность прошлому, верю в свое возвращение в Москву.

Пять лет жизни моей прошло, осталось только теплое, светлое воспоминание, как о чем-то самом важном.

Все начинается снова. Все продолжается от начала координат мирного времени. Они ждали меня, мои старые знакомые, они ждали меня, и вот я вернулась.

Прощайте, годы мои, мысли мои, подруги мои, прощайте. Попробуем начать снова, по-хорошему, по-правильному, по-старому.

Прощай и ты, мой дорогой выдуманный, мой любимый друг, оставляю тебе все мои чувства, мои юные мечтания. Я стала другой и осталась той же. Мне так много лет сегодня. И это мое последнее признание тебе. Оставляю тебя другой молодой девочке, которая еще не знает, чего она хочет.