Федор Щербина - История Кубанского казачьего войска Страница 36

В оправдание казачества, кроме отмеченных выше причин, можно указать на то обстоятельство, что исторически сложившиеся отношения к соседям — татарам, туркам и полякам — тесно были связаны с военными грабежами и реквизициями. Казаки, как и их противники, находили в порядке вещей увод пленников и захват скота и имущества у побежденной стороны. На этой почве развилось, между прочим, и гайдамачество. Судья Головатый оставил в бумагах 2 интересных факта. В ордере полковнику Давиду Белому он упоминает, как казаки захватили одну лодку отпущенных русскими из Килии турок, убили и изранили несколько человек, а самую лодку с женами и их детьми и имуществом увезли с собой неведомо куда. Очевидно, казаки, в силу традиций, считали такой способ грабежа по меньшей мере полудозволенным. А 23-го марта Головатый донес Чепиге, что партия казаков из шести человек, отлучившись от работ, при постройке судов ограбила польское местечко Егорлык. В этом случае грабеж напоминает собой деяния гайдамаков.

Еще более оправдания находят более крупные случаи правонарушений на почве массовых движений населения. Такой именно характер носят так называемые казачьи бунты. Так, полковники Малый и Порохня в октябре 1789 года доносили кошевому Чепиге, что в их полках казаки взбунтовались и что самый бунт выразился в отобрании двух прапоров у наряженного отряда. При этом бунтовщики объявили, что без получения жалованья и провианта они служить не будут и что артиллеристы побросают пушки. Нужда, очевидно, была так велика, что полковники не предприняли никаких мер для усмирения бунта, а только просили кошевого о том, чтобы им безвинно не пострадать. В исторических материалах есть несколько аналогичных случаев этого рода. В одном случае казаки бунтовали при нагружении лесом судов, так как в такой тяжелой работе никогда не были и не хотели быть. В другом случае бунт вызван был плохой пищей, гнилой пшеницей и непосильными работами без всякого вознаграждения.

Такие вполне естественные бунты, так сказать, усугублялись чисто формальными обстоятельствами. По традиции, казаки выражали свое недовольство тем, что отбирали обыкновенно внешние знаки казачьего уряда — прапоры, оружие и пр. За этим конечно скрывалось часто недовольство начальством, которое к тому же не всегда отличалось надлежащей тактичностью. Полковник Давид Белый, например, по собственному усмотрению наказывал казаков телесно. С войсковым судьей Антоном Головатым произошел просто курьез на этой почве. По распоряжению Давида Белого полковому старшине Ивану Беликову поручено было доставить рыбу к столу судье Головатого. Когда Беликов взял десятую часть улова у казаков, то последние, по его выражению, взбунтовались и отняли обратно рыбу. Рьяный старшина просил полковника Белого отобрать рыбу у казаков; если же казаки и при этом не отдадут, то „я, — говорит Беликов в рапорте, — за бунт донесть имею команде“.

Под влиянием таких условий неудовлетворительно складывалась не только казачья жизнь, но и хозяйство. Казаки были настолько бедны, что не могли надлежащим образом нести военную службу. В декабре 1788 года полковник Мокий Гулик доносил Головатому, что в его команде не было провианта, дров и сена, так что люди голодали, варить пищу нечем было, и лошади страшно исхудали. Гулик опасался, что вся команда его разойдется. Такое положение усугублялось еще тем обстоятельством, что правительство не вовремя выдавало жалованье и фураж.

Самое хозяйство казаков было несложно и отличалось примитивным характером. Земледелием казаки занимались слабо; скотом также были не особенно богаты; пользование естественными богатствами, по-видимому, было хищническим. В архивных документах есть указания, что казачье население хищнически относилось к садам и лесным богатствам, 16 февраля 1790 года секунд-майор Мокин Гулик извещал полкового старшину Лубьянова о том, чтобы не рубили садов и строевых деревьев под угрозой телесного наказания. В марте того же года сам кошевой Чепига, ссылаясь на то, что он полный хозяин войсковой земли, предписывал всем полковникам, чтобы они следили за порубками леса и плодовых деревьев под опасением строгого наказания.

Наиболее обеспеченный заработок населенно давало рыболовство — излюбленный промысел казачества. Рыболовством занимались все свободно, где хотели; но так как оно было самой доходной статьей, то войско имело также свое особое рыболовство. В ордере Коша полковому хорунжему Григорию Дубчаку от 5 марта 1797 года преподаны были правила войскового рыболовства на так называемых дунайских гардах, смотрителем которых назначен был Дубчак. В октябре 1791 года Дубчак донесет Чепиге, что войсковое рыболовство дало 8097 руб. 55 коп. дохода.

Соляные промыслы войско имело на Кинбургской стороне, куда посылало свои команды и надсмотрщиков.

Под конец пребывания черноморцев за Бугом в войске начали устанавливаться те хозяйственные порядки, которые сложились потом окончательно на Черномории. Так, полковник Яков Мокрый просил 20 августа 1790 года судью Головатого указать ему место, где бы он мог устроить завод для рыбы и хутор для скота. Головатый дал разрешение.

Была даже попытка завести войсковую отару. В декабре 1790 года старшина Сербин доносил кошевому Чепиге, что на землях войска выкармливается много овец, принадлежащих татарам и разным другим владельцам, и что поэтому не разрешит ли кошевой собрать с них хотя по две овцы и завести войсковую отару.

Тем не менее, несмотря на беспорядки в жизни, незавидное экономическое состояние и необеспеченное гражданское положение, черноморские казаки сразу поставили на первый план удовлетворение своих религиозных потребностей. Еще в 1788 году Кош просил Суворова определить в Запорожское войско священником Ивана Ковалевского, а также снабдить церковью, церковными книгами и утварью. Но в ноябре того же года Ковалевский просил его уволить от должности вследствие слабого здоровья и болезненных припадков, разрешивши ему перейти на жительство в местечко Новоселицы. По-видимому, в войске был не один священник Ковалевский, так как были и другие церкви. В 1790 году Кош просил Амвросия, архиепископа Екатеринославского, возвести в сан протоиерея священника села Панчева Стефана Ушацкого и перевести его в село Чобурчи. В августе того же года Кош назначил дьячком казака куреня Деревянковского, Тита Багрея, в церковь слобод Слободзеи и Руфы.

Само собой понятно, что при таком вербовании духовенства не всегда могли быть удачны назначения Коша. В октябре 1790 года архиепископ Екатеринославский Амвросий писал Чепиге, что он прислал негодного священника в село Чобурчи, так как он не умеет отправлять службы и плохо читает, и что взамен его он назначит на днях другого. Вместе с тем владыка сообщал кошевому, что какой-то писарь взял с его ставленника голову сахара и назвал подложной его грамоту. Архиепископ просил кошевого побранить писаря за непризнание его грамоты и воспретить ему „лакомиться взятками“.

В ту пору при заселении края и передвижениях народонаселения выработался особый вид духовенства странствующего. В письме архиепископа Екатеринославского Амвросия кошевому Чепиге отмечен тот факт, что на юге России в большом количестве встречались праздношатающиеся представители как белого, так и черного духовенства. Владыка предостерегал кошевого от самозванцев и расстриженных или запрещенных священнослужителей, рекомендовал спрашивать у таких сомнительных лиц паспорта и письменные виды.

Так складывалась жизнь у черноморцев за Бугом после смерти их покровителя Потемкина. Смерть Потемкина черноморцы считали крупной и невозвратимой ничем потерей. Потеря эта была тем чувствительнее, что князь, по-видимому, принимал к сердцу интересы черноморцев все ближе и ближе, по мере того как теснее становились его связи с возобновленным им казачеством. Несколько утрированный титул „великого гетмана“ заставлял его, однако, чувствовать свою близость к казакам. Широкая натура временщика не могла помириться на полумерах и недоделках в естественно слагавшемся плане восстановления Запорожского войска под именем Черноморского. Правда, он влагал в дело и свои личные воззрения. Еще в 1783 году, когда Потемкин поручил Головатому, Чепиге и Легкоступу набрать лично для него 500 человек конницы и 500 человек пехоты, он решил изменить основы казачьей организации, введя в войско, по примеру донских, уральских и терских казаков, семейное начало. Но, во-первых, сами бывшие запорожцы стремились, как увидим далее, к насаждению в войске „семейственного бытия“, и весьма возможно, что эту мысль, вместе с проектом образования при князе 500 конницы и 500 пехоты из казаков, подсказали князю Антон Головатый или вообще близко стоявшие к нему запорожцы. А во-вторых, Потемкин отличался щедростью и широкими замашками, что конечно прекрасно знали бывшие сечевики и на что несомненно рассчитывали при систематическом осуществлении возобновления казачества в духе запорожской организации.