Валерий Замулин - Курский излом Страница 37

Культивировавшийся в обществе и армии сталинской системой государственной власти взгляд на человека как на винтик, страх перед властью и ее воплощением — старшим начальником влияли на характер и мировоззрение красных командиров. Благодаря этому у многих начали атрофироваться такие качества, как самостоятельность, индивидуальность, решительность, да и само желание принимать более или менее ответственные решения. Они вытеснялись стремлением перестраховаться, боязнью возразить командиру, даже если он не прав. Исполнительность превратилась в бездумное выполнение приказов. В результате во многих армейских коллективах сформировалась атмосфера, когда было безопаснее и выгоднее исполнить любой, даже не соответствующий оперативной обстановке или трезвому расчету, порой просто дурацкий приказ [149] вышестоящего командира или штаба, чем возражать и доказывать свою правоту. Немаловажную роль в этом играли и распоряжения и директивы, поступавшие из Москвы, — взять тот или иной населенный пункт любой ценой, разгромить противника там–то немедленно.

Это явилось одной из важных причин значительных потерь Красной Армии в годы войны. Каждый, кто прошел горнило Великой Отечественной, может рассказать, как его часть или подразделение несколько суток штурмовали не имеющую большого тактического значения высоту, превращенную неприятелем в неприступную крепость, заваливая подступы к ней трупами. И все потому, что командир полка не решался возразить комдиву, а тот в свою очередь комкору и так далее.

Рассказу о неприглядных сторонах службы командиров РККА автор уделил столь значительное внимание потому, что, во–первых, это позволяет взглянуть на ситуацию в армейской среде изнутри, показать, в каких непростых условиях приходилось нести службу этим людям, принимать важные решения. Во–вторых, как показывают сегодня рассекреченные документы, перечисленные моменты оказывали существенное влияние на ход и результаты боев, в том числе и на Курской дуге. Увы, но нежелание отдельных генералов спорить и отстаивать свою точку зрения, расходящуюся с вышестоящим штабом, в частности в ходе подготовки крупных контрударов, играло не последнюю роль в их провале.

И, наконец, в-третьих, знание этих аспектов жизни помогает при изучении операций, особенно при работе с документами штабов частей и соединений, их донесений, сводок, докладов, которые порой оказываются далекими от реальных событий и вполне могут ввести в заблуждение исследователя. В. Быков вспоминал:

«К середине войны воевать, в общем, научились, научились также ловчить, водить за нос начальство. Очевидно, без того и другого прожить на войне оказалось невозможным. Запомнился случай при наступлении, когда мой орудийный расчет оказался рядом с воронкой командира батальона капитана Андреева. Этот невидный, штатской внешности комбат на войне звезд с неба не хватал, хотя воевал не хуже других. Сидя в воронке с ординарцами и связистами, он руководил боем за недалекое село. Командир полка непрестанно требовал по телефону доклады о продвижении батальона, и Андреев, потягивая из фляги, то и дело бодро ответствовал: «Продвигаюсь успешно… Пытаюсь зацепиться за северную окраину… Уже зацепился… Сбиваю боевое охранение».

Его роты при этом спокойно лежали себе впереди в голом поле, под редким минометным огнем из села, и я думал: как же [150] он оправдается, когда вдруг сюда нагрянет командир полка? Но, видно, комбат лучше меня знал повадки комполка и мало опасался его дневного визита. А к вечеру где–то продвинулись соседние батальоны, и немцы оставили северную оконечность села, которую не промедлил занять батальон Андреева. Когда стемнело, комбат встретил там командира полка и доложил ему об удачной атаке, которой не было и в помине. Командир полка, кажется, остался доволен. Наверное, — я так думаю, — он сам схожим образом докладывал выше, в дивизию, а те — в корпус. Таков был негласный порядок, который устраивал всех. В общем, это было честнее и разумнее, чем по безмозглой команде атаковать превосходящего противника, устилая трупами поле. В моральном отношении поступок комбата, разумеется, выглядел небезгрешным, но в военных условиях было не до морали. Затеянная в высших штабах наступательная операция нередко привязывалась к конкретным срокам: годовщине Октября, дню Красной Армии, дню рождения Сталина, другим неотложным датам, и большую часть времени, отпущенного на ее подготовку, тратили те, кто ее разрабатывал. Несравненно меньшая часть оставалась для исполнителей. Батальону Андреева перепала одна ночь, да и та была занята передислокацией, так что комбат лишь за час до атаки получил возможность взглянуть на поле боя, где ему предстояло победить или умереть. Да еще без поддержки танков, с жидким артиллерийским обеспечением.

Конечно, проделки такого рода были небезопасны. Хотя в боевой обстановке многое сходило с рук: те, кого следовало опасаться, не очень стремились появляться на передовой. Но в случае отвода в тыл, во второй эшелон или на переформировку о многом становилось известно, утаить что–либо крамольное было практически невозможно. Сразу же в подразделениях начинались ночные контакты с «кумом» — уполномоченным особого отдела (впоследствии контрразведки «Смерш»), в результате которых командованию становилось известно все о подробностях последних боев, о командирских ухищрениях»{121}.

Но вернемся к рассказу о командирах дивизий 6‑й гв. А. Все они были людьми уже зрелыми, средний возраст — 41 год. Имели воинское звание полковник, впоследствии все стали генералами: П. Д. Говоруненко, М. П. Серюгин — генерал–лейтенантами, А. И. Баксов — генерал–полковником. Это свидетельствовало о том, что они в полной мере отвечали требованиям к офицерам, претендовавшим на это столь высокое звание. К концу войны А. И. Баксов и Н. Т. Таварткеладзе [151] — командовали стрелковыми корпусами, а П. Д. Говоруненко — танковым.

Трое из них — В. П. Чернов (90‑я гв. сд), И. П. Сиваков (71‑я гв. сд) и И. М. Некрасов (52‑я гв. сд) — участвовали в Гражданской войне, рядовыми или в качестве младших командиров (взводный, ротный). Это, естественно, повлияло на формирование характера и мировоззрение. Все комдивы обладали твердым, порой очень жестким характером и являлись убежденными большевиками, последовательными борцами за идеалы Коммунистической партии.

Как армейские командиры и будущие военачальники они сформировались в то время, когда в нашей стране уже была установлена Советская власть. Поэтому в полной мере их можно считать образцом советского генерала со всеми присущими им положительными качествами и недостатками. Все комдивы были прежде всего практиками, офицерами–организаторами, неплохо владевшими тактикой, но в то же время обладали ограниченным оперативным кругозором, невысоким уровнем общего и профессионального образования. Это был существенный недостаток. Из семи лишь троим удалось закончить высшие военные заведения: А. И. Баксов (67‑я гв. сд), Н. Т. Таварткеладзе (51‑я гв. сд) — Академию им. Фрунзе, П. Д. Говоруненко (375‑я сд) — Академию моторизации и механизации РККА. У остальных — пехотные школы, различные курсы усовершенствования комсостава, в лучшем случае — еще и тактические курсы «Выстрел» (Москва).

В ряде изданий встречается точка зрения, что теоретическая подготовка в военно–учебном заведении — это лишь приложение к боевому опыту и практике. Ведь абсолютное большинство советских генералов, в том числе ряд командармов, не проходили обучения в академиях, при этом именно благодаря их умению и мастерству была разгромлена лучшая армия в Европе. Действительно, ряд генералов, таких как А. Г. Кравченко, не имевших основательной подготовки, блестяще командовали в годы войны корпусами и армиями. К сожалению, таких было мало — это самородки, талантливые и в некотором смысле выдающиеся люди. Подавляющая же часть командного состава РККА не обладала такими способностями, поэтому для повышения общеобразовательного и профессионального уровня им было необходимо пройти хотя бы ускоренные курсы при академиях. Не говоря уже о том, что армии были крайне необходимы настоящие высококлассные специалисты. А воспитать таковых без основательной теоретической подготовки невозможно. Ставка ВГК и Генштаб понимали эту проблему, поэтому со второй половины 1943 г. и до конца войны все генералы–практики направлялись для [152] обучения на академические курсы высшего комсостава. Но это уже было после Курской битвы.

По боевому опыту комдивов 6‑й гв. А можно разделить на две группы. Первая — это те, кто был назначен на эту должность в 1942‑м или в первый месяц 1943 г., то есть имел не только вообще навыки самостоятельного управления соединением, но и опыт командования войсками непосредственно в бою. Это полковники В. Г. Чернов, М. П. Серюгин (89‑я гв. сд), П. Д. Говоруненко, Н. Т. Таварткеладзе. Ко второй относились полковники А. И. Баксов, И. П. Сиваков и И. М. Некрасов. Они были назначены на должность в период оперативной паузы — в апреле — мае 1943 г., а последний вступил в командование буквально за неделю до начала вражеского наступления. Причем если первые двое уже успели послужить в должности заместителей командиров соединений, то И. М. Некрасов командовал лишь стрелковым полком.