Алекс Бухнер - Восточный фронт. Черкассы. Тернополь. Крым. Витебск. Бобруйск. Броды. Яссы. Кишинев. 1944 Страница 38

Для скученных на очень узком пространстве многих тысячах защитников Крыма начинался заключительный акт всей драмы. Сцена, на которой им предстояло разыграть это действо, западная оконечность мыса Херсонес, прекрасно просматривалась с потерянной германскими войсками Сапун-горы и лежала перед врагом как на ладони.

 К вечеру этого черного «дня бегства» стал известен приказ Гитлера о том, что теперь Крым должен быть оставлен нашими войсками. То, что уже три недели тому назад подсказывал здравый смысл, что диктовалось бы чувством ответственности, звучало теперь просто как насмешка и издевательство. И вызывало прежде всего только сомнения, горечь и гнев. Если теперь Крым должен быть оставлен, то это с тем же успехом можно было сделать двумя неделями раньше, и тогда бы тысячи солдат остались в живых, а не принесли бы свою жизнь в жертву упрямству одного человека.

Ночь на 10 мая была посвящена подготовке к оборонительным боям грядущего дня. Прежде всего надо было подготовить рубежи обороны для «боевых групп», на которых еще царил невообразимый хаос. Когда забрезжил рассвет, батальоны и роты, в избытке имевшие тяжелое вооружение, хотя и при недостатке боеприпасов, уже поджидали врага: 289-й гренадерский полк слева, 290-й гренадерский полк справа.

Все, кто сейчас стоял на этом последнем рубеже обороны в Крыму — обозники, водители, штабисты, повара, — не были бойцами в полном смысле этого слова, то есть теми обученными и закаленными в боях пехотинцами, какими они должны были бы быть. Но все они в полной мере обладали мужеством и самообладанием и вплоть до последнего дня обороны 98-й дивизии на ныне утерянных позициях дисциплинированно выполняли свой долг, не обращая никакого внимания на явственно различимые признаки грядущего коллапса. Именно поэтому все они в тот день, 10 мая, отбивали бесчисленные атаки врага. И каждый из них ждал скорой эвакуации.

В течение дня войскам был оглашен новый приказ фюрера. В нем говорилось, что все германские и румынские военно-морские силы Черного моря вышли для их эвакуации и что наступающей ночью Севастополь будет оставлен. Вся возможная поддержка с воздуха будет оказана, во вторую половину этого дня 10 мая в бой включатся все эскадрильи дальней истребительной авиации. Если бы только это было правдой!

Дальняя истребительная авиация на помощь не пришла. На всем Восточном фронте ее просто-напросто не существовало. А суда! Они имелись, но...

Потери среди надеющихся на эвакуацию солдат в течение этого дня росли с ужасающей быстротой, прежде всего в районе причалов. Здесь скопились не сражающиеся и изготовившиеся для посадки на суда части, а также многочисленные раненые, на которых сыпались бомбы и огонь бортового оружия постоянно сменяющих друг друга русских штурмовиков. После захода солнца 10 мая каждый солдат ждал приказа об отходе. Он не поступал. Обещанных флотом судов для эвакуации не было. Не оставалось ничего другого, как перенести приказ об отходе еще на 24 часа.

Еще сутки оборонительного сражения! В нашем положении! Когда стремительно убывают боеприпасы, когда нечего противопоставить мощной артиллерии и авиации противника!

Русские продолжали наступать при сильной поддержке артиллерии и танков. Однако все их попытки прорвать передовую линию обороны были отбиты германскими солдатами, сражавшимися за свою жизнь и свободу. Войска, как сражавшиеся на передовой, так и скопившиеся у причалов, несли тяжелые потери. К этому времени последний командующий войсками в Крыму уже покинул мыс Херсонес и уходил с пароходом в Констанцу. Он исполнял приказ фюрера.

В 20.00 противник, после мощнейшего огневого удара по линии обороны и причалам, снова пошел в атаку. И снова эта очередная атака была успешно отбита. Затем, наконец, стал приближаться тот всеми напряженно ожидавшийся час погрузки на суда, которые должны были унести нас к свободе. В ночь с 11 на 12 мая нам был обещан необходимый для эвакуации морской тоннаж. В 23.00 на всех участках обороны начался отход. Скрытым маршем между горящих грузовиков и раненых лошадей, под звуки рвущихся в пламени боеприпасов, все ближе и ближе к морю, уходившие отдельными группами солдаты наконец-то достигли причалов. Отход не только основной массы войск, но также и арьергарда почти не был замечен противником. Теперь должны были подойти суда.

Отведенный нашей дивизии причал находился в 30-40 метрах ниже западного обрывистого берега, который сначала круто снижался, а затем переходил в насыпь из скальных обломков и мелкого щебня. Ближе к берегу в море не было никаких скал, суда с соответствующей осадкой могли подойти почти вплотную.

Целых два часа прошли в напряженном ожидании и полном бездействии. Ничего не происходило. За эти два часа большая часть собравшихся здесь солдат могла бы уже быть погружена на суда. Но судов не было. Среди последних военнослужащих 282-го полка посадки ожидал и капитан Вокентанц. Он рассказывает: «Место нашей погрузки было обрывистым, словно срезанным ножом. Внизу, метрах в двадцати или тридцати, плескалось море. Для спуска имелась лестница шириной 2-3 метра, закрепленная на скалах. Внезапно стало светло как днем — в небе зажглись осветительные бомбы, сброшенные вражескими самолетами. Перед причалом стояли солдаты. Снаряжение, оружие и личные вещи были складированы без всякого порядка кучами рядом с ними. Упали первые вражеские бомбы. Никаких укрытий не было предусмотрено, скрыться от осколков было невозможно. Инстинкт самосохранения за долю секунды смел всякий порядок. Под гром рвущихся бомб охваченные отчаянием люди бросились к скальному обрыву, карабкались наверх, цепляясь за лестницу, висли друг на друге, срывались и падали вниз на мертвых, раненых и на выброшенные морем камни. А со стороны моря на побережье заходили все новые и новые волны вражеских штурмовиков, расстреливавших из всего бортового оружия клубки человеческих тел».

Лейтенант Клотц пишет: «Мы лежали на небольшом мысу. Бомбы падали в море. Рядом с нами лежали артиллеристы и разведчики, которые ждали погрузки много дольше нас. В морской дали вдруг вспыхнуло пламенем какое-то судно. Вскоре оно уже все было объято огнем. Что там происходит?! Судов для нас по-прежнему нет. Нас просто-напросто забыли, как груду ненужного хлама. Море совершенно спокойно. Проходит еще полчаса, начинает темнеть. Море по-прежнему пусто! Где же обещанные суда, где эскадрильи германских самолетов? Некоторые, охваченные отчаянием, пытаются пуститься вплавь в море, чтобы избежать неминуемого плена. Разрывы вражеских снарядов кладут конец этим попыткам».

Теперь стало ясно, что сюда, где ждут эвакуации бойцы 98-й дивизии, суда так и не подойдут. Правда, в других местах можно еще погрузиться на суда, которые вскоре должны выйти в море. Но они совершенно недостижимы. Как позднее станет известно, транспортные суда военно-морских сил достаточной вместимости стояли в этот момент на рейде Севастополя. Однако сильный огонь врага нарушил всю деятельность морского командования. Поэтому на большей части причалов не имелось никаких переправочных средств, так что готовые к погрузке части простояли в напрасном ожидании.

Подполковник Лау, начальник оперативного отдела штаба дивизии, отказался занять место на отходящем последнем катере, загруженном до предела, поскольку еще не все сотрудники его штаба были отправлены на суда. Он повел остававшихся на берегу 50 человек к другому причалу, где стоял готовый к отходу катер обеспечения безопасности полетов. Благодаря энергий подполковника ему удалось посадить на катер пятнадцать своих людей. С остальными подполковник Лау остался на берегу. После этого он пропал без вести.

Под крутым обрывом ждала эвакуации небольшая группа солдат — все, что осталось от 198-го пехотного батальона. К ним подошел морской паром и стал принимать солдат. Командовал погрузкой капитан доктор Мауль, командир пехотинцев. Кому-то надо было прикрыть отход. Со словами «Я и не подумаю бросить своих людей на произвол судьбы!» капитан скрылся в темноте. По приказу моряка, управлявшего паромом, он после краткого ожидания отчалил от берега. Капитан доктор Мауль пропал без вести, как и многие, многие другие...

Когда темноту ночи сменили первые проблески рассвета, в небе снова появились русские самолеты. Заработала и вражеская артиллерия. «Сталинские органы» дали несколько залпов по водной глади, ставя заградительный огонь.

Полностью рассвело, наступило утро 12 мая. Русские танки двинулись вперед широким фронтом, ведя непрерывный огонь. Закричали раненые. Кто-то из солдат остался на месте, словно отрешившись от всего происходящего, кто-то бросился навстречу вражескому огню. Какой-то офицер произнес: «Ясно, что никакие суда не придут! Нас просто-напросто списали, предали. Все бессмысленно. Остается только одно — сдаваться».