«Только с русскими!» Воспоминания начальника Генштаба Египта о войне Судного дня - Саад эль-Шазли Страница 38

Лондон и в аэропорту Каира по прямому указанию Садека был арестован агентами Управления разведки. С ним обошлись, как с пытающимся сбежать уголовником, и отобрали его паспорт. Это было вопиющим нарушением того правила, что сотрудники Лиги арабских государств, выполняющие поручения Лиги, пользовались дипломатической неприкосновенностью. К тому же Садек сам голосовал за решение, которое должен быть выполнить Рауф. Его задержание было намеренным вызовом со стороны Садека моей свободе действий, как заместителя Генерального секретаря Лиги.

Я узнал об этом, когда вернулся в свой кабинет с полевого учения в 17.30. В 20.00 я уже был в кабинете Садека. Это был самый тяжелый разговор между двумя старыми друзьями, не говоря уже о том, что один был министром обороны, а другой – начальником Генштаба. Для меня это была последняя капля.

Я сказал, что нам надо поговорить с президентом. Это не может так продолжаться.

«Хорошая мысль, – прокричал Садек, разъяренный, как и я, – в субботу мы вместе поедем к президенту и попросим его выбрать, который из нас останется в вооруженных силах».

На следующий день, в пятницу (выходной в арабских странах) Садек, все еще не имея на то полномочий, уволил Рауфа с его поста в Объединенном командовании арабскими силами и отправил телеграмму в Лондон, отзывая средства, депонированные для оплаты контракта.

23 апреля, 11.30: Садек и я предстали перед президентом в его резиденции в Гизе. Я рассказал все, включая инцидент с Рауфом и попытки Садека не допустить меня в Управление разведки и Управление кадров. «Г-н президент, – сказал я, – в таком положении, когда эти два управления находятся исключительно под контролем генерала Садека, я не могу отвечать за безопасность в вооруженных силах» – вежливое выражение, означающее возможность переворота. Подробно изложив суть нашего спора по поводу использования танков Т-62, я высказал свою точку зрения. Для меня было не важно, что мы в чем-то не согласны. Меня беспокоило то, что Садек явно верил, что на мои взгляды влияют Советы, с которыми я их согласую.

Слушая ответ Садека со всей возможной объективностью, я решил, что он неубедителен. Что касается Рауфа, он от прямого ответа уклонился: ставил под вопрос способ оплаты, говорил, что разведка много знает о Рауфе, что он приказал провести расследование и обещал представить результаты президенту через несколько дней. Что касается Управления разведки, он согласился, что меня надо обо всем ставить в известность, но отстаивал свое право делать то, что считает нужным, не советуясь со мной. По вопросу о карьерном росте офицеров он сказал, что имеет право утверждать решение комитета и что вообще он вмешивался в эти дела только раз или два.

Я прервал его: «Это вопрос принципиальный. Чтобы изменить решение комитета в составе 15 генералов, у тебя должна быть более веская причина, чем личное мнение. Будущее любого офицера не должно зависеть от одного человека».

«Видите, г-н президент, – сказал Садек, – он пытается ущемить мои права».

Когда разговор зашел о танках Т-62, мои подозрения подтвердились. Садек высказался в том смысле, что я всегда против него и на стороне русских.

Как всегда, президент ничего не решил. «Мохаммед, – сказал он Садеку, – ты должен сообщать Сааду обо всем, что происходит в Управлении разведки и Управлении кадров. Он делит с тобой ответственность».

Но когда он обратился ко мне, было ясно, что слова Садека оказали на него влияние. «Послушай, Саад, тебе надо быть осторожнее, – сказал Садат. – Русские тебя обманут. Теперь все против них, и зная это, они попытаются использовать тебя. Ты окажешься в проигрыше».

«Г-н президент, – повторил я, – если я согласен с русскими по отдельным вопросам, это не следует воспринимать как то, что я нахожусь с ними в сговоре против кого-либо. Я всегда говорю то, что считаю правильным для моей страны, неважно, на чьей стороне я оказываюсь».

«Знаю, знаю, – отвечал президент. – Я знаю, что ты патриот и никогда ничего не предпримешь против своей страны. Но я боюсь, что тебя могут обмануть и увести в сторону».

Итак, после трехчасовой беседы никакого решения принято не было. Несколько недель все шло гладко, затем ситуация ухудшилась. Тем временем расследование по делу Рауфа, которое Садек обещал президенту провести, шло в направлении поиска доказательств финансового скандала, в чем преемник Рауфа, назначенный Садеком, усердно оказывал помощь. В конце концов, Рауфа смогли обвинить только в том, что он звонил дочери в США по служебному телефону, купил авторучку на казенные деньги и тому подобных мелочах.

Я не склонен прощать прегрешения. Я не одобряю любые финансовые нарушения. Но я не мог не сравнивать «преступления» Рауфа с теми вольностями, которые позволяли себе члены нашего руководства. Что такое один телефонный звонок по сравнению с постоянно действующей линией связи с Европой? Что такое авторучка по сравнению с использованием государственного самолета для личных поездок в Париж, Рим или Лондон? Почему обычные суточные при поездках в Европу составляют 10 фунтов стерлингов, но у некоторых лиц есть открытые счета более чем на 200 фунтов в день? Когда придет время, я расскажу о еще более серьезных проявлениях коррупции. Мое мнение таково, что, как показал инцидент с Рауфом, сегодня в Египте власть дает человеку право на все, что угодно, и позволяет уничтожать противников на основе пустяковых, иногда сфабрикованных обвинений.

* * *

27 апреля – 10 мая: президент опять уехал в Москву, второй раз менее чем за три месяца и на самый долгий срок. Знаменательно, что Садек с ним не поехал. Что бы президент ни говорил мне наедине, на людях он оставался другом и защитником советского присутствия в Египте, а Садек был врагом № 1 Советов. По иронии судьбы, пока президент был в Москве, Садеку и мне в Каире пришлось разбираться с двумя инцидентами, которые действительно обострили отношения с русскими.

Первый случился, когда советская миссия уведомила нас, что средиземноморский флот проводит маневры и хотел бы 8 мая произвести высадку войск в районе Мерса Матрух и вывести их на следующий день. По очевидным причинам министр обороны немедленно в этой просьбе отказал.

Следующий инцидент был более пустячным, но он оставил неприятный осадок.

8 мая, 17.00: Когда прибыл главный советский советник Окунев, я находился в штабе Центрального округа, наблюдая за проходящими учениями. Окунев пожаловался, что в каирском аэропорту таможенники не дружески относятся к персоналу, возвращающемуся в Советский Союз. Некоторые военнослужащие, сказал Окунев, везут с собой кольцо или браслет для жены или любимой, но такие мелочи не должны считаться контрабандой. Я позвонил директору Управления разведки.