Становление спецслужб советского государства. 1917–1941 гг. - Николай Николаевич Лузан Страница 39

В прошлом в своей революционной деятельности Сталин возглавлял боевую организацию большевиков на Кавказе, занимавшуюся экспроприацией ценностей на нужды революции. К 27 годам он имел на своем счету несколько крупных успешных операций, получивших хлесткое и грозное слово «экс». Сообщение об одном из них облетело весь мир:

«…Сухум. 20 сентября. На отошедшем ночью на Батум пароходе русского общества «Георгий» 25 злоумышленников под угрозой смерти принудили капитана остановить пароход около Кодора, забрали почту и 16 000 рублей. Выстрелами злоумышленники загнали пассажиров и команду в помещение 3‐гоклассаизаняливыход. Пассажиры1‐гоклассапопыталисьоказатьсопротивлениеипроизвеливыстрел, нограбителипригрозилиубитьнаходившихсявихрукахзаложниковвлицедвухпомощниковкапитанаичетырехматросов. Потребовавшлюпки, грабители в сопровождении заложников высадились на берег».

21 сентября 1906 года данное сообщение появилось на информационных лентах Санкт-Петербургского телеграфного агентства.

За двое суток до этого события, потрясшего всю Россию, ничто не предвещало его наступления. Новороссийск, уставший от изнурительной, не по-осеннему небывалой жары, после проливного дождя нежился в освежающей прохладе. Наступил долгожданный бархатный сезон: морская вода еще не успела остыть, и сотни любителей плавания, спеша насладиться «последними теплыми денечками», толпами устремлялись к «золотым» пляжам Анапы; солнце, уставшее за долгое лето, умерило свой жар и ласкало нежными лучами; в воздухе появилась особенная хрустальная прозрачность, которая бывает только в это время года. Еще одним напоминанием местным жителям о приходе бархатного сезона стал приезд полчищ столичных светских львиц с модными в то время бархатными кошельками. Их владелицы бежали не столько от слякотной осени, пришедшей в северные и средние широты, сколько от ужасов революции, конвульсии которой продолжали сотрясать обе столицы Российской империи.

Здесь же, на беспечном юге, обласканном теплом, о ней однажды напомнил мятежный броненосец «Потемкин». Подобно грозному призраку грядущих великих потрясений в России, он появился на рейде Новороссийска, но встреченный орудийным огнем береговых батарей и верных царю кораблей, броненосец вынужден был взять курс на Абхазию. Но и там, не найдя поддержки, мятежники отправились в Румынию, чтобы сдаться на милость местных властей.

Революция в России, особенно жестоко и кроваво давшая о себе знать в старой столице, резко пошла на убыль. Московский великосветский бомонд, стремясь поскорее забыть об ее ужасах, устремился к благословенным берегам Крыма и Черноморского побережья. Особой популярностью пользовались круизы по морю в Абхазию и Батум. На один из последних рейсов, отправлявшийся по маршруту Новороссийск — Новый Афон — Сухум — Очамчира — Батум, билеты можно было достать только с боем.

18 сентября 1906 года счастливые их обладатели столпились у трапа парохода «Цесаревич Георгий». Он выглядел настоящим франтом на фоне чумазых, закопченных российских купеческих сухогрузов и утлых турецких фелюг. Под стать ему была и команда, одетая в парадную форму, она сверкала на солнце надраенными до зеркального блеска пуговицами и встречала пассажиров лучезарными улыбками. Капитан парохода Михаил Сенькевич — опытный морской волк, как и положено, занимал место на капитанском мостике. Попыхивая трубкой, он излучал собою непоколебимую уверенность в том, что его непреклонной воле подвластен не только экипаж, но и сама морская стихия. Особую торжественность моменту придавали духовой оркестр, выдувавший медь на верхней палубе, и пестрая группа цыган на причале, зажигательным танцем поднимавшая настроение пассажирам, провожающим и зевакам.

Сенькевич барственно кивнул головой. Вахтенные заняли места у верхней и нижней части трапа. Первыми к нему чинной чередой выстроились пассажиры первого класса: господа голубых кровей с чадами и домочадцами, за ними следовали заводчики, фабриканты, купцы и замыкали эту очередь довольных собой и своей жизнью мещане и пролетарии. Посадка подходила к концу, и здесь возникла заминка, у пограничной стражи появились вопросы к двенадцати паломникам, направлявшимся в Новый Афон к святым мощам апостола Христа Симона Кананита. Молодые, крепкого сложения они больше смахивали на абреков, чем на смиренных овечек. Препирательство между ними и пограничной стражей продолжалось недолго, за паломников вступился рыжеусый кавказец-монах, он так и сыпал цитатами из Библии. Конфликт завершился мирно, паломники поднялись на борт парохода и заняли свободные места на корме.

К тому времени суета на палубах улеглась, и сотни нетерпеливых взглядов пассажиров снова сошлись на капитане Сенькевиче. Тот, преисполненный собственной значимости, выдержав паузу, махнул рукой оркестру. В лучах яркого солнца медь инструментов полыхнула жаром. Музыканты выдали заключительный аккорд, и, когда затих последний звук, Сенькевич распорядился поднять трап и отдать швартовые.

В воздух взлетели канаты и шлепнулись на палубу. Вахтенные подхватили их и сноровисто закрепили на кнехтах. Заливистый гудок парохода «Цесаревич Георгий» проплыл над Цемесской бухтой. В ответ причал взорвался прощальными возгласами провожающих. Через мгновение этот радостно-оживленный гам потонул в мощном гуле заработавшего на полную мощь дизеля. Корпус парохода сотрясла крупная дрожь. Прошла секунда-другая, вода за кормой вспенилась седыми бурунами, «Цесаревич Георгий» медленно отчалил от причала, совершил левый разворот и, набирая ход, лег на заданный курс.

Сенькевич, поручив управление пароходом первому помощнику, покинул капитанский мостик и спустился в кают-компанию. Там от его имени был дан обед для петербургской и московской знати. Среди нее находилась графиня Дашкова, о которой в Москве только и было что разговоров о ее нашумевшем романе с индийским йогом и магом Похериманду. Он прославился тем, что целиком глотал не только сабли, но и ядовитых змей. Не оставался без внимания и князь Повесов. Слухи о баснословном богатстве, свалившемся на голову ловеласа после смерти старухи-скряги Жлобской, не давали покоя великосветским львицам. Сердца же юных, наивных дев больше занимал герой-красавец поручик Долбаков. В декабре в Москве, на Красной Пресне он под градом пуль бунтовщиков первым поднялся в атаку и повел своих подчиненных на приступ баррикад. Ранение не остановило поручика, он продолжал сражаться до тех пор, пока сознание не покинуло его. О тех суровых днях напоминал шрам на левой щеке Долбакова и мертвенная бледность лица. Она давала повод завистникам и злым языкам подозревать его в том, что он извел на свою физиономию не меньше пуда пудры. Поручик же не обращал внимания на злопыхателей и продолжал купаться в многообещающих взглядах пылких юных красавиц.

После завершения обеда последовал неизбежный в курортной жизни променад, сопровождавшийся перестрелкой многозначительными взглядами и легким флиртом. Опытные в делах сердечных матроны ни на шаг не отпускали от себя неискушенных дев и пытались оградить их от домогательств московских и петербургских повес, жаждущих бурных развлечений. Но все эти попытки были тщетны, в воздухе, казалось, был разлит эликсир любви и страстного желания. Он кружил